***
Дайске, если честно, надоедал постоянный контроль. Да, он из привилегированной семьи, да, ему доступны практически все прихоти, но “да, я понимаю, что нужно быть более аккуратным” и “да, я обещаю больше не сбегать, пропадая на целый день”. Однако эта вечная стянутость и ограниченность его действий удручали. В детстве от отчаяния он молчал месяцами, чтобы его наконец хоть куда-нибудь вывезли из этого огромного особняка - пусть и к психологу на приём, но зато его везли целый час по нелепо извилистым дорожкам, которые представлялись мальчику ползущими гусеницами и вдоль полей, которые были заполнены дикими и такими свободными травами да цветами. И маленький Дайске представлял, что его бледные ноги в чёрных шортиках, гетрах и ботиночках сейчас не свисают со скользкого сидения, а бегают среди этих дивных растений, царапаясь, наступая в лужи и окунаясь в грязь. Ладошки наследника Камбэ в нетерпимости сжимались на ремне, которым его приковали к заднему сидению, когда он воображал себе, что машина с минуты на минуту может заглохнуть, ну вот хоть прямо здесь, и пока водитель и охранник будут копаться в органах этой железки, он тайком нырнёт в эти зелёно-жёлтые шторки и на целую минуту удушливой погони будет предоставлен только себе. Однако они проезжали эти пышные травяные ковры, после блестящую и разбрызгивающуюся речушку, а потом и пропитанный прохладой и темнотой подлесок , но чуда так и не случалось. И он сидел, нахохлившись, в бархатном и тёплом кресле, пока психолог ставил перед ним вазочку с конфетами и ужасно переслащенное какао, начиная убалтывать его своими повторяющимися вопросами. Но к чему Дайске эти сладости? И плед, положенный ему на колени? К чему ему всё это? Он мечтал путешествовать по горам, с жадностью глотать чистую воду природных источников прямо из своих ладоней, обдирать коленки о неприветливые скалы, что обязательно нужно было покорить, и после обнимать тёплые шероховатые деревья, доверчиво прижимаясь к ним и вдыхая из их коры привкус мирного счастья. И слишком увлекаясь своими мечтами, мальчик начинал покачивать ножками, - словно щенок вилять хвостом от радости - пиная стол, украшенный изображениями каких-то синеватых и пугающих женщин со множеством рук. Психолог всё ещё продолжал нашёптывать что-то себе под нос, в сумраке выписывая корявые заметки, которые потом передадут воспитателям. В них точно будет сказано, что с мальчиком нужно быть построже, ибо тот избалован и совершенно невоспитан. А мальчик потом будет с непониманием выслушивать чужие наставления и хлопать своими чудными голубыми глазками, смаргивая слёзы и недоумевая: “но я же молчал?”. С тех пор Дайске для себя определил, что люди не особо заморачиваются с пониманием друг друга, заглядыванием в чужие переживания или даже просто попытками выслушать собеседника. Повзрослев, парень вспоминал регулярные походы в мрачный кабинет, заставленный безвкусным антиквариатом. Тучные и пухлые шкафы, бордовые ковры, бархатные стулья и спёртый воздух - психологу нравилась такая сумрачная атмосфера, а Дайске она пугала. Но психолог не обращал на это внимания. А маленький Дайске уж точно никак не мог понять, что тот просто боится разбирать по кусочкам проблемы мальчишки, впутываться в его переживания, ведь может узнать что-то лишнее; да и к тому же за спиной ребёнка всегда стоит угрюмый охранник, который точно может что-то не то рассказать очень влиятельным супругам Камбэ. Но годы проходили, а психолога так и не меняли, полагая, что Дайске привык к нему, а сам врач за это время очень хорошо распознал ребёнка. И всё же люди тянутся к друг друг, особенно, когда наступают тяжёлые времена. Дайске было где-то девять и он уже понимал людей чуть лучше. Наступил очередной день, что в заметках воспитателей был отмечен зелёным кружком - поездка к психологу. Отчего-то именно в тот день небо походило на грязный отсыревший матрас и ветер разносил тухлый запах воды. Птицы остервенело носились над землёй, охрипше и громко перекрикиваясь. Уже идя по шуршащей дорожке от парадного подъезда усадьбы к чёрному автомобилю, Дайске ощущал раздражение. Эта погода крошила его настроение и он чувствовал непомерное давление от окружающей его серости. Рядом настойчиво скрипели лаковые туфли охранника, несущего зонт над парнем. Дверь перед мальчиком захлопнулась, после чего машина чуть качнулась в другую сторону - под весом только что севшего в неё человека. От этой мрачной поездки прошло где-то минут семнадцать, как послышалась тихая, но надоедливая трель телефона. Дайске раздражённо вздохнул... и даже не поворачиваясь, смог почувствовать как напрягся охранник. Продолжил смотреть в окно, где небо было неприятно свинцовым и выглядело до жути тяжёлым. У Дайске появилось странное ощущение. В машине горела лампочка, но уюта не придавала салону совсем. Звонок телефона заиграл вновь. Мальчик схватил ремень безопасности и попытался оттянуть его, ощущая удушье. Это дикое напряжение звенело, прыгая внутри машины, отскакивая от гладкого покрытия сидений к холодным стёклам, отбиваясь от окон к блестящим ручкам, а от них - к пассажирам. Напряжение. Но почему? И в тот момент Дайске пронзило осознание, подарившее ему колкий озноб - его боятся. Из-за его статуса, вечной хмурости и нелюдимости. Из-за того, что он наследник, а они работают на его семью. Из-за того, что он даже не пытается вести с людьми дружелюбно. Из-за того, что он сам запер себя в тесном ящике обиды и пытался затянуть туда и других. Прошло минуты три, прежде чем мальчик снова смог услышать звонок телефона, который помог ему вернуться в реальность. Немного испуганно мальчик повернулся к своему соседу и довольно тихо произнёс: “Вы же знаете, что можете ответить на звонок?” Охранник нервно облизнул сухие губы. Пальцы уже были готовы снова нажать кнопку сброса. - Вы уверены, сэр? - Дайске начало озарять, что все люди вокруг него сжимаются. Водитель и охранник всю дорогу молчат, делая вид, что им нормально не разговаривать часами, хотя мальчик прекрасно знал, что они друзья и мирно переговариваются во время его приёма. Психолог же скрюченно сидит на стуле, даже не поднимая на него глаз и вырисовывая непонятным почерком какие-то заметки. Он их пугает. - Да, конечно! - Камбэ почему-то чуть учащенней задышал - Остановимся на несколько минут, мистер Фукуи. Пожалуйста. Водитель кивнул, но охранник неуверенно возразил: “простите, сэр, но мы можем опоздать на приём.” Камбэ задумался. - Мистер Ёсимура, - возможно от остановки машины или же от редкого обращения по фамилии охранник дрогнул - а кто вам звонил? - Жена, сэр. - Тогда вам точно нужно ответить. - в этот момент Дайске дёргал себя за рукав рубашки. - а можно я пока на улице постою? Просто постою, правда! Водитель и охранник как-то с добрым удивлением и пониманием переглянулись. - Конечно, мистер Камбэ. Всё ещё не поднимая головы от своих белых рукавов и блестящих запонок, мальчик произнёс: “И называйте меня, пожалуйста, Дайске.” Его детская серьёзность заставила улыбнуться взрослых. Тогда Камбэ впервые разговорился с людьми, хотя все они работали на его семью уже несколько лет. И он нашёл в них приятных собеседников. Поначалу разговоры были слишком осторожными, но Дайске сам посчитал в себе это изменение подозрительно странным и не обижался на эту аккуратность со стороны мужчин. Дайске захотелось понимать людей и помогать им. Он хотел любить их и приносить им радость. В тот же день он позволил себе поговорить с психологом, но с условием, что тот сначала расскажет что-то о себе. Так Дайске узнал, что родители мистера Ивасаки - археологиня и искусствовед, отсюда его любовь к непонятной мебели. В тот день Дайске раскрылся людям и искренне попытался их понять и ему ответили тем же. И именно с тех пор психолог начал советовать мальчику прогулки на природе - “это и его умственному, и физическому развитию пойдёт только на пользу, в конце-то концов!”. А мистер Ёсимура и Фукуи стали его вечными спутниками в походах в лес, прогулках за цветами с полей для матери и отца, и ягод для сестрёнки. Бывало, что он радовал яркими лакомствами уборщиц и поварих, а пока те расслаблялись, пытался помочь им с работой. Часто в такие дни суп почему-то был чересчур богат специями, а полы отдавали запахом цитрусового геля для душа.***
Дайске уже семнадцать. И как бы он не уважал всех окружающих его людей, но этот прекрасный майский день тратить на серьёзных гувернантов и учёбу он не собирался. Поэтому в это иссиня-чёрное и сумрачное утро под хлопки развевающихся штор, выскользнул из своей комнаты совсем недавно проснувшийся парень. Дайске осторожно ступал по гладкому паркету, предпочитая осторожность спешке. Будить жителей особняка и попадаться на попытке сбежать совсем не хотелось. Пока он пробирался сквозь темноту, ладонь левой руки постоянно опиралась на стену, которая в такое раннее время казалась настолько чёрной, что её можно было спутать с входом в другой мир. Благо парень не раз играл в жмурки с сестрёнкой и привык ходить по этому дому с закрытыми глазами. До передней части особняка оставалось ещё немного. Неожиданно громкий скрип заставил Дайске напрячься и на секунду зажмуриться. Ступеньки на лестнице - вот его проблема. Раньше он постоянно по ним бегал и катался, так что отчасти сам был виноват в их столь прекрасном звучании. Пытаясь перенести весь свой вес на руку, держащуюся за перила, он также старался не уронить скейтборд, рюкзак и кеды, что непонятно как уместились в другой руке. Ему мерещилось, что от того звука кто-то точно проснулся. Дыхание казалось слишком громким. Скрип. Дайске закусил губу. Снова скрип. Лестница уже кончалась, но было ощущение, что он разбудил к этому моменту весь дом. Скрипнуло вновь. У него сейчас случится истерика. Скрип, скрип, скрип - наконец он у подножия лестницы. Оперевшись на колени, Дайске глубоко вздохнул и выдохнул. Никогда бы не подумал, что это такое нервное дело. В холле всё стало лучше видно - значит уже потихоньку начинало светать. Верхние окна были установлены очень удачно, пропуская первые утренние лучи в огромное помещение. Глубокий синий оттенок неба пропал и вместо него появился голубой с желтоватыми крапинками. Лучи были едва заметными, но, заблудившись в огромной хрустальной люстре, они всё равно умудрились осветить каждый её уголок. Выглядело сказочно. Но эта волшебная атмосфера разрушилось как только Дайске решил завязать шнурки, присев на, казалось, самую скрипучую ступеньку. Поражаясь своей глупости, он хлопнул себя по лбу - звук разошёлся по всему холлу. Зашипев от испуга и полностью усомнившись в своих умственных способностях, парень скорее подхватил скейтборд и на цыпочках ринулся к двери. Пол, словно спина залежавшегося бездельника, похрустывал под его ногами. Но пиком его везения стала захлопнувшееся резким порывом ветра дверь, после которого он уже без какой-либо аккуратности и замедления бросился перелезать через ограду.***
Хару, просыпаясь, почувствовал лёгкий сквозняк, что задиристо щекотал его ступни. Мятая подушка устало покоилась под его рукой, а, на вид схожие со взбитыми сливками, простынь и одеяло парень обнаружил на полу. Ему снилось что-то беспокойное, но совсем не пугающе. Маленькие крупицы сновидений всё ещё витали где-то в его размышлениях и по этим следам Като попытался вернуться в ночной уют своего воображения. Таинственные оранжево-жёлтые дымы, изворачивались перед ним, выскальзывая из рук и узорчато воспаряя. Будто щёлкали парня по носу, давали шанс почувствовать их, но тут же убегали, чтобы тот не увидел ничего больше. Хару сжал глаза до ярких вспышек и вздохнул. Ну хоть во время сна он смог налюбоваться этим явлением, чем бы оно там не было. Пока он сидел на краю кровати, лучи солнца успели осесть на его коже мягкими полосами, лаская теплом и вызывая лёгкие мурашки. Ну что же, доброе утро.***
Като не привык проводить весну в одиночестве. Раньше каждое утро его будили младшие сестрёнки, забираясь в его постель и прыгая - по постели, по подушкам, по самому Хару. Однако просыпался он не с ругательствами или недовольным лицом, а с громким смехом. Ведь эти два ангелочка в ярких жёлтых пижамках несли с собой очень заразные веселье и хохот. А после они втроём дружно бежали умываться и пока чистили зубы, пели, делая вид, что пена из пасты, размазавшаяся по их лицам, это борода, а сами они - морщинистые старцы. После, брызгаясь водой и убегая друг от друга, они оказывались на кухне, где папа в фартуке с рисунком свинки комично ставил руки в боки и наигранно бурчал, пока мама скрывала своё хихиканье в кружке с кофе. Но мечта Хару стать полицейским заставила его переехать поближе к академии и приезжать к семье только по выходным или во время каникул. И всё же даже короткие воспоминания грели парня и не давали падать духом.***
Тёплый паркет осыпали крошечные капли, весело спрыгивающее с Хару, что только что вышел из душа. Он распахнул гуляющие от ветра шторы, впуская ещё больше света, ещё больше тепла и ещё больше весны в свою квартиру. Солнце врывалось в помещение, разливаясь по бежево-коричневым стенам и мебели, и опыляло их лёгким персиковым оттенком. Като подхватил пакетик с кофейными зёрнами, вслушиваясь в их журчащий перестук внутри. Эта мелодия после перешла в тихое урчание кофемашины из-за чего Хару непроизвольно заулыбался. Город только начал просыпаться. Постепенно вытряхивались ранние пташки на свои балкончики: кто-то чтобы глубоко вздохнуть свежесть утра, кто-то чтобы постоять с чашкой кофе и дать себе время на пробуждение, а кто-то чтобы под звуки музыки сделать энергичную зарядку. Но какая бы не была у них цель, а многие из них отвлеклись на юркую фигурку, пытаясь разглядеть её со своих высот. Ту фигурку, что мелькала между деревьев, расставленных вдоль тротуара, и нагло грохотала своим скейтбордом об асфальт. А вот спешащий Дайске совсем не обращал внимание на своих зрителей и с каждой минутой набирал скорость, грозясь влететь в один из мелькающих рядом стволиков. Цветы, сорванные неизвестно с чьей клумбы, с интересом выглядывали из его рюкзака, а самодельные бумажные конфетти по одному задорно выпрыгивали из карманов. Парень старался скорее добраться до нужного ему дома. Осталось ещё немного. Неожиданный звонок в дверь, заставил нахмуриться Като. Шесть утра - кто мог к нему заявиться? Пришлось отложить первый глоток дурманящего кофе и, обходя стойку, плестись к двери. Хару не особо хотелось сейчас встречать какого-нибудь ошибшегося дверью доставщика или краснеющего и извиняющегося соседа сверху, что уронил цветочный горшок на его балкон. Но игнорировать не слишком-то и вежливо, да и вдруг что-нибудь важное произошло? Произошло. И это важное происшествие сразу же кинуло охапку зелёных конфетти в лицо Хару, как только он открыл дверь. Дайске сидел встрёпанный и помятый, но невероятно довольный и широко улыбающийся. Ему не терпелось, чтобы Хару открыл подарок. А тот и без того уже был счастлив - и от неожиданного сюрприза, и просто от появления Камбэ. Он успел впихнуть тому желтую в крапинку кружку с кофе, предложить долить орехового молока или же посыпать шоколадом. Волновался. А Дайске не мог налюбоваться им. Таким искренним, теребящим рукава своей кофты и взъерошивающим свои и без того беспорядочные волосы Хару. Его Хару. Слишком трепетным, эмоциональным и чувствительным. Но при этом таким гордым, принципиальным, своенравным и сильным. Он - чистое воплощение сбитых в идеальных пропорциях достоинств. У брюнета внутри что-то приятно сжималось только от одного взгляда на искрящего парня, что всё никак не мог развязать кремовую ленту. Дайске хихикнул. Ну что он за чудо? После избавления от узла, коробка распустилась в руках Хару. Картонный бутон хранил в себе самодельный пастельно-розовый торт. На верхушке покоилось кривенькое сердечко из прозрачных мармеладок с лепестками сакуры внутри. Хару взглянул на Дайске. Тот довольно улыбался, хоть и усиленно пытался сдержать это проявление чувств. А вот Като вовсе не собирался этого делать. Поэтому чуть не свалил Камбэ со стула, когда кинулся его обнимать. Дайске дал себе на минуту расслабиться в крепких объятиях, но после отстранился, позволив шатену оставить только руки на своей талии. Его бледные пальцы ласково обхватили подбородок волнующегося Като, аккуратно проходясь по нежной коже. Через секунду Дайске юрко выкрал поцелуй у Хару, прошептав сквозь ухмылку: “С днём рождения, малыш”. И к чёрту сегодня этот полезный завтрак. Им больше нравилось сидеть на полу, уплетая сладкую клубничную начинку и слизывая розовую глазурь с губ друг друга.