Миротворцы

Нана бежит без оглядки. Ноги скользят на гладком полу, она думает лишь о том, как бы не упасть. Падать нельзя. Оборачиваться тоже. «Они там, сзади, они найдут». Мягкие балетки глухо стучат по полу, но и это непозволительно громко. «Они услышат, услышат...» Нана запрещает себе паниковать, вдыхает глубже — и чуть не вскрикивает от неожиданности: перед ней темная фигура. «Это конец», — успевает подумать она. Но тут же понимает, что ошиблась: всего лишь дурацкий манекен. Едва приспособившееся к темноте зрение подводит. Где-то недалеко кричат. Недавнее желание найти кого-то в опустевших коридорах выставочного центра испаряется. «Мне туда не надо, не надо к остальным». Она все-таки оглядывается, но позади только чернота, прорезанная бликами стеклянных перегородок. Рубашка липнет к спине от холодного пота. Сердце громко бухает о ребра. Из-за стеклянной двери слышится сдавленный плач. Нана злится против воли: «Давай, реви и оставайся на месте — лучшая стратегия, чтоб тебя!» Она бежит дальше, от чужих рыданий, криков и шума, к настороженной тишине и теням за каждым поворотом, позволяет себе отдышаться — всего минуту. Громадный выставочный центр, безопасный и светлый всего полчаса назад, в одно мгновение превратился в темный лабиринт со стеклянными стенами и зловещими тенями, а люди — в приманку для хищников. Нана знает, что в любом большом здании должен быть запасный выход, а в дальнем конце коридора — лестница. И даже если свет отключился везде, возле лестницы он должен гореть. Она могла бы спуститься в центральный холл и выйти на улицу, но туда нельзя. Нане только теперь приходит в голову, что она бросила на скамейке возле фонтана свой любимый рюкзак с кошачьей мордочкой: так и убежала без оглядки, когда люди ломанулись во все стороны. Как оказалась на втором этаже, Нана не запомнила. Почему не бросилась сразу к выходу? Она заставляет себя вернуться на полчаса назад: да, там были... эти... черные, будто облитые смолой, мускулистые, высокие. Похожие на людей.  Не люди. Она знает их, все знают: по телерепортажам и роликам на ютьюбе. Твари, на которых охотится TSC*. По телеку показывали хмурых следователей с жутким оружием и уверяли, что они надежно охраняют мирную жизнь Токио. В сети скорее увидишь другое: как бешеные чудовища с пастью вместо лица нападают на людей, рвут их в клочья. Ей хватило одного такого ролика, чтобы не спать потом неделю и два месяца не слезать с успокоительных. Она предпочитала верить, что TSC справляется. Ведь по улицам эта срань, которую обозвали драконьими сиротами, не бегала. Или ей просто везло до этого дня. После Войны Дракона прошло уже больше пяти лет, и в Токио не осталось даже следов разрушений. Одни говорили, что TSC изжил себя, другие — что их сил недостаточно. Нана не интересовалась этим. Ее это не касалось, существовало будто в параллельном мире. А теперь... Там, внизу, у фонтана, одно из существ... оно... Нана обрывает мысль, останавливается, переводя дыхание, прижимается к стене спиной.  ...оно схватило мальчишку за рюкзак, рвануло назад и...  «Нет, нахрен мне это. Не хочу вспоминать». ... вырвало одним движением горло. Потом погас свет, и все бежали, как в долбаном ужастике, только чтобы забиться в угол, переждать... «О нет!» — Нана зажимает рот руками, чтобы не закричать: ведь они договорились встретиться с мамой здесь... «Нет, нет, нет». Телефон застревает в маленькой сумочке, висящей на шее, и не хочет выниматься. Наконец она вытаскивает его, чуть не оторвав застежку, роняет, но сразу же нашаривает под ногами, зажигает дрожащими пальцами экран. И так же быстро гасит слишком яркий свет. Встреча через двадцать минут.  «Нет, мамочка, пожалуйста, не приходи, не приходи сюда». Нана вытирает глаза рукавом. Надо найти выход отсюда и не раскисать — в кино таких сжирают первыми. Она мысленно пинает себя и оглядывается: сердце бьется прямо в горле — там, впереди, виднеется значок запасного выхода. Она рядом, она успеет, вот только... В коридоре шорох.  Нана закусывает кулак, прислушивается. Тихо. Вдыхает несколько раз, стараясь успокоить сердце: это только показалось, а она слишком напугана, чтобы оценивать здраво. Нет, она бы не пропустила трехметровую тварь с оскаленной мордой. В коридоре по-прежнему тихо. Нана осторожно делает шаг в сторону лестницы, едва касаясь пола. Никто не заметит ее — здесь темно, как ночью в подвале, она просто дойдет до лестницы и выйдет наружу. Короткая перебежка, осторожный вдох. Зеленая табличка «выход» мерцает в темноте. Остался последний рывок: двадцать шагов — и она у двери. Главное не шуметь. Она набирает в грудь воздух и... раз... два... три шага! Лестница совсем рядом. Восемь... девять... Тук-тук — глухо стучат пятки. Как же все-таки громко! Можно выдохнуть. Пятнадцать. Наконец-то. Она распахивает дверь.  Большое и темное врезается в нее тараном, впечатывает в косяк, и в тусклом свете Нана видит прямо перед собой, как размыкается пасть с ярко-белыми зубами. В черном провале перекатывается язык. «Как мерзко», — успевает подумать Нана.