Мир вечного цукиёми

      В пещере Акацуки темно и мрачно и капало с потолка. Воздух застывший и затхлый и не колыхал пламя свечей. Пыль со стен клокотала в глотках наемников, забиваясь в легкие и трахею. Чихнул от этого лишь Дейдара, эхом взорвав гробовую тишину.       — И долго они там сидеть собрались, хм? — небрежно обронил он, бросив на стол окровавленную карту. Опять кто-то хапнул колоду, не удосужившись вымыть после миссии руки. Возможно, это был даже он.       В ответ — лишь постукивание фигурки шоги по еще не прогнившей, но уже размокающей доске. Сасори сделал ход против Итачи. Они молчали с самого начала, лица — ледянее маски АНБУ. Но воздух между ними кипел и искрил молниями немой борьбы бездушными деревяшками. Напротив Дейдары сидел один из команды Зомби, казначей организации, державший карты чуть не в рукаве и продумывающий стратегию на основе одних лишь мелких зацепок. Подрывник мог ответить ему разве что неожиданными по своей глупости ходами. А вот второй зомбак проходил сеанс «психотерапии» с Конан. Все нукенины снисходительно смотрели на эти разговоры по душам, но после них выходили в хорошем настроении. Что мог вываливать Хидан — оставалось загадкой. Джашин не отвечает ему взаимностью? Не смог кончить во время последнего ритуала?       — Эй, ты жульничаешь! — взорвался Дейдара, мигом забыв и о Хидане, и обо всем на свете. — Не могут тебе попадаться одни хорошие карты, хм!       — Следи за языком, — приглушенно ответил Какудзу, мрачно глядя мертвыми глазами.       — Которым из, хм? — насмешливо спросил Дейдара, подняв руку и облизнув языком на ней ладонь. Но он быстро вовлекся в игру, растерянно глядя на свои максимально плохие карты.       В отгороженную комнатку был притащен диван, подъеденный временем и молью, и десятки свеч, тускло бросающие свет на каменные выступы. Там — все местное творчество. На уровне глаз соперничали миниатюрные марионетки — такими лишь спектакли разыгрывать — да глиняные фигурки, которым не суждено превратиться в искусство. Под покатым потолком расположились заспиртованные образцы, оставшиеся еще после Орочимару. Глаза, застывшие в вечном ужасе, отрубленные кисти и внутренние органы, искаженные неизвестными мутациями. Все это — лишь мусор, оставленный на прощание. А на нижней полке небрежно брошено кровавое месиво, притащенное Хиданом. Это нечто, возможно, было сердцем, а, возможно, и кишками. Окутанное застывшей кровью и рассеченное в ничто. Конан постоянно выкидывала эту кучу, стоило ей начать гнить, но после каждой миссии джашинист упорно притаскивал новую и опять шмякал ее на то же место. Благодаря ему в и без того мрачное место въелся запах тухлой крови. После свежего воздуха блевать хотелось как в первый раз.       Сам Хидан сидел на диване, непринужденно вытирая об него окровавленную после трофея руку. Возможно, часть крови принадлежала ему — в этот раз его так потрепали, что раны еще только начали заживать, скрывая обнаженное мясо.       Конан обреченно вздохнула и откинулась, ощутив под спиной холодный камень. Им всем тут пришлось многое пережить. И хотя бы намеки на помощь их уставшей психике — уже хороший залог того, что однажды утром она не проснется с пустотой в груди вместо сердца.       — Ну, что в этот раз? — терпеливо спросила она. — Какузу снова добывал нам деньги и мешал тебе проводить ритуал?       — Да похуй, к этому я уже привык, — Хидан на мгновение задумался, закинув руку за голову и почесав прилизанные волосы, местами покрывшиеся коричневой коркой и слипшиеся. — У нас это уже как традиция, блядь. Но ведь этот мудила намеков нихуя не понимает! — обиженно сообщил он, скрестив руки. Разрыв на груди закрылся, спрятав бьющееся сердце.       — Хорошо, каких намеков? — мягко уточнила Конан, задумчиво смотря на него. Их пара сколочена из двух вспыльчивых и бессмертных мужчин. Изначально все конфликты между ними должны были затухать по причине невозможности убить напарника, но…       — И ладно бы просто мудила! — разошелся Хидан, закрыв глаза и вываливая весь список его «достоинств». — Он ведь еретик, поклоняется деньгам, вечно воняет трупами, молчаливый, все о миссиях печется, — вдох, — вечно меня в ебеня тащит, сам все решает, а меня даже не спрашивает. Строит из себя неебаца умного. А ебаных намеков понять не может!       — Так скажи, каких намеков. И мы попробуем придумать решение для твоей проблемы, — терпеливо повторила Конан.       — Да у меня же словарь мата больше, чем его гонорары за трупы, а при нем я кричу только ебать мой хуй, а он даже не заметил разницы! Он… — возмущался Хидан, и только толстые каменные стены защищали его крик от чужих ушей.       — Может, стоит попробовать прямо сказать ему о своих чувствах? — устало спросила Конан, вспоминая, как мялся Яхико. И ведь так и не сказал. Ей бы и самой не помешала помощь, но в такой организации… Покачав головой, она услышала скрип открываемой двери и ор Хидана:       — Какузу, выеби меня!       Несколько мгновений его крик эхом перекатывался по убежищу. И лишь затем Какузу, даже не повернувшись ни к Хидану, ни к бешено заржавшему Дейдаре, ответил:       — Еще раз помешаешь подсчитывать выигрыш — убью.       — Непроходимый еблан, — сплюнул Хидан и вернулся к Конан.       — Ну, мы можем подумать, как подобраться к нему. Все же, он родился гораздо раньше тебя, и тогда были другие порядки… — неуверенно произнесла Конан, обреченно понимая, что разрешать любовные дрязги двух бессмертных отступников — гиблое дело.