Следующее утро стало для меня сущим разочарованием, принеся с собой тёмные, грозовые облака и долгий, проливной дождь. Выглянув из окна, в нос мне ударил сладкий аромат китайской сирени, что только-только начинала цвести, и влажный озоновый запах. Привыкший к вечной мороси Портленда, я со временем даже нашел некое очарование в ливневых атмосферных осадках. Ведь они не просто обогащают почву, но и успокоительно действуют на сердце и душу, что с моей нервной работой крайне необходимо. Но конкретно сейчас хотелось отвесить себе звонкую пощечину и пересмотреть все свои жизненные идеалы, так как вынужденное заточение гарантировало мне срыв нервной системы.
После вчерашнего подслушанного разговора на душе было особенно гадко. Сосало под ложечкой, да и в принципе я ощущал себя так, словно мне на голову вылили ушат помоев. Я, конечно, не святой и достаточно часто (читай как всегда) лгу окружающим людям, но в своё оправдание скажу – в этот раз моя совесть чиста. С первого дня моего фантастического появления здесь, о себе я ровным счетом ничего не соврал. Я считал, что верной будет тактика открытой ладони, но почему всегда получается, что правда – единственная версия, в которую никто и никогда не верит? Даже Цзян Чэн, пожалуй, единственный здесь родной мне человек, воспринимает меня как патологического лжеца. Как долго продолжался фарс, если бы я ничего не узнал? Неделю, месяц, год? Брат продолжал бы мне мило улыбаться, вести непринуждённую беседу, в тайне рассчитывая на то, что однажды я все-таки проколюсь и он с лёгким сердцем ткнет меня носом в обосанные тапки? Это слишком жестоко, если вспомнить, что он рассказывал мне о своём шисюне. Но тогда… что тогда заставляет его молчать?
Тревога? Маловероятно. Вань Инь прекрасно осведомлён, что я слаб и слеп, словно новорожденный котенок. Моральные принципы? О каких таких идеологических понятиях может идти речь, когда ты сознательно скрываешь в доме главного врага? Забота? Что ж, возможно, именно это чувство является правильным ответом на вопрос. Когда-то Вань Инь сказал, что у Вэй У Сяня комплекс старшего брата. Он положил все силы на благо семьи и даже умер во имя её идеалов. Так может глава Цзян, скрывая правду, желает уберечь меня от проблем? Ради Бога, что за глупая идея! Нет, конечно, я благодарен ему за попытку, но, порой, чтобы выиграть войну, необходимо точно знать все детали. Потому фраза: осведомлён значит вооружён, - отнюдь не пустой звук.
Хочешь сделать что-то хорошо, сделай это сам. Матушка частенько повторяла эту фразу на досуге, но лишь сейчас я понял глубину сокровенного смысла. В нашей жизни редко бывает, что какая-то вещь нужна только тебе самому. Обязательно есть еще несколько человек, которые в ней остро нуждаются. И глупее всего в такой ситуации сидеть и ждать, когда те другие добьются этой вещи без твоей помощи. Глупо, потому что те другие с вероятностью в девяносто процентов делают тоже самое, ожидая, что желания их будут исполнены людьми, имеющими схожие потребности. Я это к тому, что хватит! Довольно сидеть и ждать с моря погоды. Необходимо брать быка за рога, точнее жизнь в собственные руки. И начать, пожалуй, стоит с полной истории того, как все начиналось. Раз уж Цзян Чэн отчего-то решил беречь мои потрепанные нервы, я самостоятельно изучу этот вопрос. Например, прочитаю. Не зря же в моих руках оказался
тот самый исторический альманах.
К сожалению, как и предупреждала Вэнь Цин, проблема дневника заключалась в том, что его было невозможно открыть. Больше часа я обнимал, тянул, дул, тер, гладил по корешку. Не обошлось также без магических печатей, о действии которых я вычитал в одном из пособий, любезно предоставленных барышней Не, и несложных колдовских заклинаний, которые мне доводилось видеть на просторах интернета. Но ничего из вышеперечисленного не работало.
Словно поддерживая мой праведный гнев, в отделении прогремел рокочущий гром, а в небе сверкнула алая молния. Я поёжился. Интересно, а не связана ли эта странная вспышка с Чэньцин? Вань Инь говорил… А, впрочем, не важно. Единственное, что меня заботило, был сраный дневник, который открываться не хотел от слова совсем.
Последним вариантом, не использованным мною, был нож. Так как лезвие могло повредить старые листы, я оставил этот вариант на крайний случай. Но, похоже, момент наступил. Вооружившись хромированным ножом для писем, я сперва был нежен и аккуратен с деликатными страницами, и, лишь поняв, что лаской ничего не добиться, стал действовать более уверенно.
— Да открывайся же ты! – вслух нервно выкрикнул я, схватив нож поперёк лезвия и с силой ударив по будто бы склеенному книжному блоку. — Ауч!
От сильного удара ножевище впилось в кожу, разрезав мягкие ткани. Дернувшись от неожиданной боли, я выпустил из руки нож и тот с грохотом упал на пол.
— Черт, черт, черт! – жалобно проскулил я, встряхивая порезанной конечностью.
Пока я пытался найти взглядом, чем перевязать ладонь, несколько капель теплой крови упали на альманах. Послышался шипящих звук и в следующее мгновение книга, выпустив в воздух белесый пар, открылась. Ну, зашибись. На кой ляд запечатывать свой собственный дневник? У тебя там что описано оружие массового поражения? Или это книжка с эротическими картинками? А, ладно. Не все ли равно, что там написано, если я его уже открыл?
Присев на кушетку и подложив под спину несколько подушек для удобства, я с готовностью открыл альманах. На одном дыхании пролистав книгу, я подметил, что угловатые неразборчивые иероглифы, коими были исписаны листы, до боли напоминают мой собственный почерк. А вот стиль рисования несколько отличается, но также не уступает моему в изяществе и простоте. Бегло пробежавшись глазами по первым страницам, я нахмурился. Знакомое имя всколыхнуло в моей душе бурю эмоций, но упрямая решимость не позволяла мне отступать. Все так все! Разве не этого я хотел?
«Я повстречал Ван Цзи абсолютно неожиданно, - гласили слова дневника. — Но уже тогда понял, что это знакомство изменит всю мою жизнь.»
***
Провинциальный городок Синжэнь, что расположен в десяти ли южнее Облачных Глубин, представлял из себя прибежище покоя и тишины. Узкие улочки, уютные домишки, мирное население, где каждый друг друга знает в лицо. В таких посёлках предпочитали отдыхать музыканты, вдохновляться писатели, творить и жить простые художники, ведь каждый свободный уголок земной фантазии утопал в воздушных облаках, которые состояли из нежно-розовых бутонов. Синжэнь был маленьким и скромным, но, по счастливой случайности, довольно популярным, ведь являлся считай единственным поселением, на территории которого прижились прихотливые в любви и заботе миндальные деревья.
На местечковой базарной площади стояло два ряда лавок с обеих сторон главной улицы – широкой немощёной проезжей дороги без тротуаров, где жители спокойно покупали, продавали или обменивали свои товары. Здесь пахло сдобой, печеным сладким картофелем, парным молоком, человеческим потом. И всегда – нежным, тонким, едва уловимым ароматом медовой пыльцы и душистой свежести, запахом весеннего головокружения за пять минут до пробуждения.
Говорят, что для каждого человека потеря пахнет по-разному. Для одних - это тяжёлый железный запах, для других – сладкий парфюм или дешевая пудра, для третьих – гниение и разложение. А для меня утрата ощущалась истинным дыханием цвета дикого миндаля, что стало ненавистно мне после смерти родителей.
Что не говори, но свободно гулять по главной улице в одиночку, не боясь быть похищенным или потерянным, вошло у меня в дурную в привычку. Будучи бродячими заклинателями и проведя большую часть жизни в пути, мои родители, тем не менее, старались дать мне максимально комфортное детство. Они частенько подолгу задерживались на одном месте, чтобы у меня была возможность почувствовать себя обычным и влиться в атмосферу городской или поселковой жизни. Позволяли мне завести друзей. И хотя всегда приходило время уходить, я никогда не чувствовал себя одиноким или покинутым. К тому же, расслабиться не давал свод глупых правил и запретов, напряженной учёбы и интенсивных тренировок. Не скажу, что я был полностью в восторге, но и расстроенным я себя совсем не чувствовал. Все-таки родители поступали так не просто так. Они желали добра и старались подготовить меня к будущей жизни, чтобы я сам смог выбирать свою судьбу.
В очередной раз оставшись на попечении тётушки Мэй, которая не только присматривала за мной, но и учила каллиграфии, отец с матерью отправились на Ночную охоту. Они думали, что поступают верно, оберегая меня от ненужной информации и все время оставляя позади, но на деле было в точности да наоборот. Являя собой типичный пример озорства и любопытства, с некоторых пор я не мог спокойно сидеть на месте, когда об этом просили родители. Понимаю, они хотели, как лучше, щадя детство и спасая мой век, но я действительно был готов присоединиться к их образу жизни, каким бы опасным и тёмным он не был. Минула моя восьмая весна и пусть золотое ядро в груди ещё не до конца сформировалось, я действительно был готов сражаться.
Что касается остановки в Синжэне, то, несомненно, отец бы сказал, что причина в тётушки Мэй. Но истинный мотив заключался в том, что родители преследуют какую-то высокоуровневую нечисть, которая уже больше года терроризирует города и села всея Поднебесной. На самом деле, истребление существ подобных этому возложено на плечи адептов праведных сект. В современных реалиях таковыми являются: Юнь Мэн Цзян, Лань Лин Цзинь, Цин Хэ Не, Гу Су Лань и Ци Шань Вэнь, последняя из которых и должна была остановить тварь. Ведь именно на территории ордена Вэнь впервые были похищены дети. Но как ни странно глава секты отреагировал на новость крайне флегматично и излишне холодно, даже несмотря на то, что первое исчезновение было связано с побочным ответвлением главной семьи.
Должно быть, вы уже догадались, что человеком, пропавшим из собственного дома, был ребенок друзей отца. Побочная ветвь семьи Вэнь, к сожалению, не обладала сильным золотым ядром, нежели остальной орден, но славилась своими врождёнными целительскими способностями. Не имея возможности следовать пути меча и противостоять нечисти открыто, дядюшка Вэнь обратился за помощью к единственному, кто оказался поблизости – старому другу Вэй Чан Цзэ. Поэтому дело было воспринято моими родителями близко к сердцу и, невзирая на неудачи, оставалось для них до последнего первостепенным. Должен признать, что получена была вся известная мне информация не совсем справедливым путём, но я совсем не сожалею об этом. Ведь, если бы я не подслушивал разговоры матери и отца, когда те считали, что я сплю, то продолжал жить в неведении. Разве это справедливо? Вот и я считаю – нет!
— Сянь-эр! – окликнул меня заботливый голос тётушки Мэй.
Я вздрогнул и тут же прибавил шагу, чтобы побыстрее затеряться в толпе. Я знал, что поступаю не совсем правильно, но лучше уж постыдное отступление, чем длительный урок каллиграфии, от которого не было никакого толку. Не умею я красиво писать, просто
н е у м е ю! Зато у меня множество других достоинств. Например, я потрясающе рисую. А ещё попадаю в фазана с десяти шагов. Разве этого недостаточно, чтобы быть хорошим заклинателем? К тому же, в отличие от тётушки, дети которой уже давно выросли, лишив её былых забот, у меня было куча дел. Тот же запуск воздушного змея с местными ребятами. Принимая непосредственное участие в его росписи, я был просто обязан присутствовать при этом событии. Но сделать это можно было лишь улизнув из-под пристального внимания заботливой Мэй.
Проскользнув змеёй слева от идущей на полном ходу повозки и ухитрившись незаметно стащить с лотка по пути испеченный сладкий картофель, я стал быстро разворачивать сокровище. Чтобы в полной мере ощутить настоящий вкус лакомства, его необходимо было есть с пылу, с жару. Перебрасывая горячий корнеплод из руки в руку, я не сразу заметил перед собой человека, а, столкнувшись с ним, было уже слишком поздно что-либо менять. Скорее от неожиданности, нежели неуклюжести, я не удержался на ногах и плюхнулся на зад, выпуская из рук добытое в бою сокровище.
— Ах, - сокрушенно покачал я головой, но тут же счастливо улыбнулся, подбирая с земли картофелину. — Быстро поднятое упавшим не считается, ведь так? – под нос пробубнил себе я, стряхивая с корнеплода пыль. — Эй, ты чуть было не лишил меня завтрака… - недовольно нахмурился я, поднимая голову. И…
Запнулся. Мысли, как и слова, разом вылетели у меня из головы, стоило лишь увидеть того, на кого мне посчастливилось наткнуться. То был мальчик возрастом чуть старше меня самого, в идеально-белом ханьфу, узором которому служили плывущие облака. Его длинные чёрные волосы, перехваченные дорогой шпилькой на затылке, водопадом струились по непропорционально широким плечам и безупречно прямой спине. А удлиненные пряди, частично скрывающие под собой лобную ленту, обрамляли до невозможности красивое лицо, на котором живым блеском выделялись беспощадно-строгие глаза феникса цвета натурального янтаря. Но поражала меня отнюдь не редкостная красота незнакомца, но холодная неприступность, которая зловещей аурой распространялась вокруг.
Взглянув на меня расфокусированным взглядом, мальчишка строго выверенным движением поднял руку и поправил ленту на лбу. После чего несколько раз моргнул и огляделся, словно впервые видя шумную базарную площадь перед собой.
— Сянь-эр, вот ты где! – прозвенел над головой звонкий голос тётушки Мэй и тень её фигуры упала мне на лицо. — Кто твой друг?
— Он не мой, - отозвался я, вспыхивая.
— Я не его друг! – одновременно со мной выпалил мальчик, краснея мочками ушей и хмурясь.
— Гхм, - нечленораздельно хмыкнула женщина, протягивая мне руку и помогая подняться. — Тогда, что юный господин делает здесь совсем один? Он потерялся?
Теперь уже вся ушная раковина юного адепта клана Лань покрылась смущенным свекольным румянцем, а пальцы сжались в кулаки. С чего я взял, что братец состоит в самом чопорном ордене? Ответ прост – белые траурные одежды и лобная лента с плывущими облаками на ней. Я, быть может, и не самый прилежный ученик, но схватываю все налету.
— Тётушка Мэй, - пришел на помощь я, видя растерянность на лице нового друга. — Вы абсолютно беспощадны. Очевидно же, - я озорно улыбнулся мальчику, — что ему не нужна наша помощь. Идемте, идемте!
Я дёрнул женщину за рукав, собираясь уводить ее за собой.
— Не-е-ет! – наконец, испуганно выпалил он. — То есть, да. Я и правда, - болезненный спазм отразился на красивом лице, — потерялся. Только что я находился рядом со старшим братом и вот уже я здесь. Наверное… - мальчик задумался. — Я думаю все дело в звуке флейты, что я слышал.
— Флейта? – приосанился я. Почему-то эта информация показалась мне интересной и смутно знакомой. — Врешь! – махнул я рукой. — Разве можно услышать музыку в таком-то рыночном шуме?
— Сянь-эр! - дернула Мэй меня за плечо. — Неужели матушка тебя этому учила?
— Врать запрещено, - насупился незнакомец, а я вопросительно поднял брови. — Это против правил.
— Каких-таких правил? – поинтересовался я, озадаченно переглядываясь с тетушкой Мэй, которая ответила мне скупым пожатием плеч.
— В частности правило двадцать три устава ордена Гу Су Лань – нельзя обманывать, - чопорно ответил адепт, словно эта информация была чем-то само собой разумеющимся.
Порывшись в собственных воспоминаниях, я и правда кое-что вспомнил. Матушка однажды упоминала об этом вскользь. Будто бы, находясь на обучении в ордене Лань, ей довелось столкнуться со Стеной Послушания, на которой были высечены две тысячи правил². Правда я всегда считал, что женщина привирает, чтобы казаться менее строгой, чем она есть на самом деле. Но теперь…
— Что ж, - снисходительно улыбнулась женщина. — Теперь мы хотя бы знаем, что твоя фамилия Лань. Юный господин, мне будет проще отыскать твоего брата, если ты полностью представишься.
Мальчонка снова густо покраснел и неуверенно переступил с ноги на ногу.
— Прошу прощения. Моя оплошность, - он внимательно посмотрел на женщину и резко низко поклонился. — Мое имя - Лань Чжань. Имя в быту – Лань Ван Цзи. Пожалуйста, - адепт выпрямился, — позаботьтесь обо мне.
— Какой вежливый молодой человек, - умилительно заметила тётушка Мэй, от чего я невольно закатил глаза. — Пойдемте же, - она поманила нас за собой, развернувшись. — У меня как раз завалялось несколько зелёных булочек…
Голос женщины утонул в громких звуках, когда она скрылась в толпе. Но, прежде чем пойти за ней следом, я повернулся к Ван Цзи с широкой улыбкой на лице.
— Кстати, я Вэй Ин. Имя в быту – Вэй У Сянь. Картошку?
Смерив высокомерным взглядом испачканный в земле корнеплод, юный господин Лань брезгливо отшатнулся, вызывая на моих губах беспечную улыбку.
— Убожество! – безжалостно ответил он, направляясь в сторону, где только что скрылась тётушка.
На что я лишь задорно рассмеялся, спеша нагнать своего
нового лучшего друга, который знаться со мной хотел так же сильно, как собака с палкой. Но разве меня это когда-нибудь останавливало? Сложные задачи всегда были мне по душе больше, нежели простые. Вкус победы при решении их был гораздо слаще.
Вернувшись домой, тётушка на скорую руку приготовила ароматный лавандовый чай и угостила нас с Ван Цзи паровыми булочками. И прежде, чем вновь отправиться в город на поиски, дала мне задание трижды переписать страницу из какого-то древнего трактата, который был настолько ветхим, что грозился рассыпаться прямо в моих руках. Юный господин Лань вызвался быть моим официальным надсмотрщиком и пообещал женщине, что задание будет выполнено в срок. Кто ж знал, что вместо того, чтобы беспечно проводить время, Лань Чжань окажется таким стариком и будет бдительно следить за моими успехами и неудачами?
— Не верно! – сурово произнёс мальчишка, указывая концом ручки на один из иероглифов. — Хочешь сказать, что основная сельскохозяйственная отрасль династии Тан – это одежда³?
— Все вопросы к автору, - легкомысленно ответил я, пожимая плечами и краем глаза замечая, как меж бровей Ван Цзи залегает тень.
— Переписать! – бескомпромиссно выпалил мальчик, комкая бумагу в шарик и выбрасывая его в ведро.
Беру свои слова обратно. С ним и правда было весело проводить время. И дело было даже не в том, что Лань Чжань оказался высокоинтеллектуальным молодым человек, начитанным и интересным (разговорить его было так же просто, как вести беседу с лягушкой в лотосовом пруду), а в его реакции на происходящее.
Читать его эмоции было сложно, однако вполне себе возможно. Например, я заметил, что за холодной отстраненностью и деланным безразличием скрывалась вполне живая и ранимая личность, которая, тем не менее, была достаточно упрямой. Потому, как только крайне упорный и настойчивый человек мог терпеть мои шалости, выдавая свое недовольство лишь плотно сомкнутыми губами.
— Что это такое? – хмуро поинтересовался юный господин Лань, склонившись над очередным моим шедевром.
— Кролики, - гордо ответил я, выпятив грудь колесом.
— И что они делают?
— Эээ, сидят, пасутся… играют? – бездумно выпалил я первое, что пришло на ум. — Какая разница? Я просто разбавил скучную писанину маленьким шедевром.
— Переписать! – упрямо повторил Лань Чжань, но, в отличие от предыдущих трёх раз, повременил, прежде чем скомкать бумагу. Видимо, моя мазня его все-таки зацепила, раз краешки его губ предательски дрогнули.
Заметив эту подсознательную реакцию, я лукавого усмехнулся, двигаясь ближе к мальчонке.
— Ван Цзи-сюн, тебе нравятся кролики? – игриво спросил я, крутя кисть меж пальцами.
— Глупости! – резко ответил Лань Чжань, плотно смыкая губы от досады, но смущенно краснея ушами.
— Нра-а-авятся, - довольно промурлыкал я. — Когда-нибудь я подарю тебе одного, чтобы, глядя на него, ты вспоминал обо мне.
Я широко улыбнулся и, почесав затылок краешком ручки, вернулся к работе, уже не видя того, как загорелись всегда холодные глаза феникса восторгом и надеждой. Да, Лань Ван Цзи определенно было непросто понять. На его все еще по-детски невинном, но уже изящном лице, нельзя было прочесть ни одной конкретной эмоции, как это часто бывало с другими. Он не улыбался, когда был счастлив или хотя бы рад. Не морщился, когда ему что-то не нравилось. Не поднимал брови и не напрягал веки, когда боялся. Казалось бы, его ничем нельзя удивить или обескуражить. И все-таки…
— Чжань-гэгэ, смотри, что я умею!
Уже вечерело, когда в помещение ворвался лёгкий прохладный бриз, который незамедлительно подхватил и закружил по комнате рой белых бабочек, напоминающих мотыльков-мнемозин. Они путались в занавесках, петляли в ажуре паутины, ласкали маленькими крыльями страницы на столе и играли со смоляными прядями волос, разнося по комнате горько-тягучий запах цветущего миндаля, коим был пропитан весь город. Подперев голову рукой, я наблюдал за тем, как Ван Цзи откладывает книгу в сторону, поднимается из-за стола и с волнующим трепетом оглядывается по сторонам, желая вблизи рассмотреть стеснительных бабочек. А когда одна из них садиться на кончик его носа, почти невесомо шевеля полупрозрачными крыльями, взволнованно охает, теряя хваленое самообладание и подчеркнутое равнодушие.
— Это же… Ведь это… - обрывки фраз срываются с его языка, а я озорно улыбаюсь, в кои-то веки чувствуя легкое превосходство.
— Да, ты прав, - снисходительно отвечаю я, посасывая во рту указательный палец, который все еще кровоточит.
— Но как? – поражённо выдыхает мальчишка. — Я видел множество талисманов и даже некоторые из них рисовал сам. Но ни один не был способен оживить бумагу. Это… - юный господин Лань застенчиво краснеет и чуть заметно улыбается. — Это прекрасно!
— Стоит узнать, в чем фокус, как иллюзия рушится, - изрек я глубокомысленную фразу. — Так какой мне смысл открывать тебе правду?
Лань Чжань хмурится, но все же вытягивает руку и позволяет очередному бумажному мотыльку опуститься на длинный мозолистый палец. Его белоснежные одежды переливаются в лучах заходящего солнца, играя всеми цветами радуги и делая хрупкую фигуру мальчика невероятно одухотворенной. Не отдавая себе отчета, я засмотрелся на нежную красоту лицу и мраморную кожу, совсем не заметив того, как в доме появился кто-то ещё. И лишь заслышав свист, жалобное шипение и увидев пристыженный взгляд в пол Ван Цзи, обернулся к двери.
На пороге дома стояло двое: взрослый мужчина и юноша старше меня самого лишь на несколько лет. Оба с прямыми спинами, орлиными носами и волосами цвета вороньего крыла, что шелковистым водопадом были рассыпаны по широким плечам. Оба в снежно-белых клановых одеждах и с небезызвестной лентой на лбу. Ошибки быть не могло. Это те самые родственники, на поиски которых отправилась тётушка Мэй. Но если в юноше, что мягко улыбался, я мог угадать старшего брата Лань Чжаня, то с уважаемым наставником, чьё молодое и, несомненно, изящное лицо было испорчено козлиной бородкой, я путался в догадках.
— Неслыханная дерзость! – громыхнул голос старшего мужчины, а его, сжатая в кулак, рука полыхнула холодным огнём светлой ци, по всей видимости, уничтожая бумажную бабочку. — Как ты посмел использовать тёмную ци подле моего племянника?
— Духовная энергия – это светлая энергия, затаенная злоба – темная энергия, - не поведя бровью, спокойно начал я излагать заученные факты. — Светлая энергия копится у человека в даньтяне, и с её помощью можно раскалывать горы и осушать моря, то есть использовать в своих целях. Так почему же я не имею права задействовать тёмную энергию, которой вокруг в избытке? К тому же, - прищурился я, хитро усмехаясь, — бумажное воплощение всего лишь нехитрый фокус. Кому от него стало хуже?
— Невежда! Да как…
— Дядя, - позвал старика первый молодой господин Лань, качая головой, — не надо.
В отличие от холодного и безразличного голоса Ван Цзи, глас его старшего брата был сладко-медовым и ласковым, словно гостеприимные объятия, а взгляд глаз цвета коньячного лузгованного янтаря - открытым и бесхитростным. И как двое столь похожих внешне людей, могли так разительно отличаться характерами?
— Юный господин Вэй, мое имя Лань Хуань, имя в быту – Лань Си Чэнь, - он приветливо улыбнулся, склоняясь в поклоне. Я на автомате отзеркалил его действие. — И я благодарен вам за то, что не прошли мимо и позаботились о моем младшем брате, когда я не смог.
— Пустяки, - отмахнулся я, взглянув заинтересованным взглядом на Лань Чжаня. — Мы с ним прекрасно провели время вместе и стали хорошими друзьями. Правда, Ван Цзи-сюн?
— Вздор! – вспыхнул мальчишка, подходя ближе к брату и становясь по правую руку, словно прячась от чего-то или кого-то. — Брат, дядя, разве нам не пора уходить?
— Сожалею, диди, но нет. Прежде мы должны рассказать господину Вэй кое-что очень важное.
Он обратил на меня свои оленьи глаза и я, готов был поклясться, во взгляде скользнуло трогательное сочувствие и застарелая боль, причину которых я пока что не до конца понимал.
— Мое имя… - я задумчиво потер переносье, вспоминая, когда успел представиться. — Разве я его вам говорил?
— Нет, - бесхитростно ответил Лань Си Чэнь, грустно улыбаясь. — Но мой дядя, - он кивнул в сторону мужчины, — был хорошо знаком с вашей матерью и причиной её приезда в Гу Су.
Что-то в словах молодого господина было не так, но долго думать, что - мне не пришлось. Неприятная догадка кольнула сердце и холодным комком сжалась меж ключиц. Я сглотнул и почувствовал сухие рези в горле, а загривок покрылся холодным липким потом. Нет, пожалуйста, только не это. Пусть то, что я себе представил, окажется бредом. Молю!
— Так, - осторожно подал я голос, — ваши важные новости это?..
— Глубоко сожалею, юный господин Вэй. Ваши родители, Цан Сэ-саньжэнь⁴ и Вэй Чан Цзэ, вчера ночью погибли на ночной охоте. Их тела были обнаружены…
Страшные слова безжалостно резанули слух, а из груди словно разом выпустили весь воздух, лишая возможности не просто говорить, но и дышать. Я почти не слышал, что сообщал мне Лань Си Чэнь, совершенно не видел, как подошёл Ван Цзи и взволнованно сжал мою руку, не чувствовал, как по щекам бегут безутешные слезы и как сжимает меня в своих объятиях, невесть откуда взявшаяся, тётушка Мэй. Я плакал беззвучно, скорчившись на полу, уронив голову на руки, содрогаясь всем телом. Рыдал до тех пор, пока родники моего тела не иссохли, а силы иссякли. Но, прежде чем погрузиться в тяжёлый сон без сновидений, я расслышал обрывки фраз, сказанные чуть грубоватым, но, несомненно, растревоженным голосом.
— Письмо главе Цзян было отправлено ещё вчера, а тела его сестры и зятя доставлены в главную резиденцию для проведения погребальной церемонии, - говорил старик Лань. — Я заберу этого мальчика в Облачные Глубины. Завтра с рассветом мы двинемся в путь.
.
.
.
.
.
.
Посреди пустынного двора в пепельном свете луны стояла пожилая женщина и обманчиво-печальным взглядом взирала на удаляющуюся пассажирскую повозку, которая спешила в Облачные Глубины. Тётушки Мэй пришлось подняться с кровати ни свет, ни заря, чтобы проститься с Вэй Ином, встреча с которым теперь произойдет лишь после его смерти. Определенно, её здесь не должно было быть. Царство Людей отнюдь не то место, где стоит появляться богам, но Мэй всегда была излишне любопытной, когда дело касалось скорого будущего. К тому же, кому если не ей, соединять красной нитью судьбы переменчивые человеческие сердца?
Подняв голову к небу, шероховатых губ женщины коснулась трогательная улыбка. И в следующее мгновение на месте седовласой старушки стояла молодая девушка, с кожей гладкой и белой, как лёд, и глазами в тысячу звёзд, фигурой красивой, как у феи, и внешностью прекрасной, что яшма. Поднеся к пухлым губам конец длинной курительной трубки, девушка в алых одеждах выпустила сизый дым табака.
— Найди её, Сянь-эр, - одними губами прошептала богиня, отворачиваясь. — Найди и верни домой.
Говорят, что брачными союзами людей управляет Подлунный Старец. Он соединяет души, протягивая от сердца до сердца красную нить судьбы. На самом деле, это не так. Потому как издревле любовью заведует Лунная Девушка.
