«Есть что-то в этом такое… Прекрасное.»
— Дазай, ты меня слушаешь? Меня беспокоит, что ты выпадаешь из реальности, во время разговора со мной.«Это не я с тобой разговариваю, а ты со мной, старая шлюха. Думаешь, никто не знает, что тот старшак ебет тебя на твоем же столе? Психолог? Ты с собой разобраться не можешь, слишком не уверена в себе и своих действиях. И это человек с медицинским образованием? Подготовленный работать в школе? Не смешите меня!»
— Скажи мне хоть что-то, милый мой. Ты же был с ней тогда, перед тем, как она прыгнула. Парень перевел взгляд на женщину, сидящую в кресле напротив. Ей было около сорока, проскакивала в русых волосах какая-то седина, а под светлыми глазами мешки прописались на постоянную, будто им кто-то все же разрешил это сделать. Она не была худой, скорее полной, но не так чтобы до ожирения. Но для азиатской женщины она была высока, поэтому и не носила каблуков. Комплекс. Ведь любой уважающий себя японец ищет себе в жены не жирафа, а милую миниатюрную девушку, для которой придется доставать крупу с верхней полки, крутить лампочку… А эта, как ее там… — Я вас слушаю очень внимательно, просто, мне, действительно, нечего сказать, — Осаму глубоко вздохнул, делая свой взгляд как можно более адекватным и сожалеющим. Ему надо было выйти сухим из болота этой истории с девчонкой из параллельного класса, имя которой парень даже не помнит. У него вообще плохая память на имена. Женщина прикрыла глаза и отложила блокнот с ручкой. Они сидят так уже около часа, но ничего из Дазая выбить не получилось, словно бисер перед свиньей метала, развернулась в своем кресле и начала что-то писать на листе а4, будто бы она знает что делает, но Осаму видел, что ничего она не понимала. И психолог из нее отвратительный. Постоянно трепется не по делу, делает вид, что понимает, когда ничего не понимает. Такие люди раздражают. Они делают то, чего априори не могут делать и, каким-то чудесным образом, достигают успеха. Дазай таких ненавидел.«Отпусти меня уже, сука, я хочу домой!»
— Ты приходишь ко мне каждую неделю, каждое воскресенье, Дазай. Скажи, почему ты так не любишь жизнь, и восхваляешь самоубийство? Это большой грех для всех религий, даже в медицине, по правилам биоэтики запрещена эвтаназия и человека спасают, даже если он против этого. Жизнь нужно ценить. — Женщина снова налепила добродушную маску, полную фальши. Этот парень ее пугал, даже не то чтобы пугал, настораживал, — Ты где-то что-то прочитал? Осаму дышал спокойно, рассматривая узоры на картинах, которые, должны расслаблять, но у парня они вызывают чувство тревоги, даже какого-то животного страха, будто эта милая собачка из стога сена сейчас кинется на него и откусит половину лица, будто эта прелестная божья коровка достигнет гигантских размеров и сойдет с полотна, пожирая все на своем пути, давя. А это поле с подсолнухами… Он видел в темных серединках не семечки, а кучу маленьких глаз, которые смотрят прямо на него, словно в душу залезают. Лепестки, словно к чем-то липком и клейком, что тянется к земле, он не верит, что это просто вода. Зеленые стебли, словно позвоночники, похищенные у человека и покрашенные в зеленый, замаскированы.«Почему я хочу убить себя? Я хочу не смерти, я не хочу жить. Проблема в этой чертовой жизни. Она так порой надоедает, что надо куда-то спрятаться. Кто-то там, сверху, может, снизу, посмеялся надо мной. Весело тебе, сука, да? Спасибо за это отвратительное тело, которое лишь тяготит мое пребывание на этой чертовой земле. Я хотел бы быть облаком. Мягких облаком, которое никто не осудит, оно никого не волнует и ни с кем не контактирует… На тебя смотрят и восхищаются, какое-то большое, белое, иногда серое, красивое, наверное, мягкое…»
— Осаму, не уходи в свои мысли, прошу тебя.«Когда она поймет, что я ей ничего не расскажу? Я не хочу говорить, я ненавижу свой голос. Я бы с удовольствием отдал его кому-то, кто нем как рыба с рождения, чертов инвалид, сломанный человек. Почему я должен ценить чужие жизни, оплакивать какую-то шалаву, с которой знаком несколько лет и то, пересекались пару раз в коридоре? Почему я должен ценить их жизни, если мне самому моя не сдалась?»
Ему 15, он уже много раз пытался вскрыть свои вены, но то ли духу не хватало, то ли сама судьба не позволяла этого сделать, ведь каждый раз его измученные кровеносные сосуды, что обозначают синим на картинках, аккуратно зашивали, накладывали повязки. Мальчишке всего 15, а он мыслит как человек, прошедший через воду, огонь и медные трубы. Когда отец хирург, когда мать последний раз вдыхала кислород, когда его голова впервые показалась на свет, ничего не радует. Да даже отец, как он его называет, ему не родной. Его родной отец бросил мать еще на начальных сроках беременности, предлагая перед этим деньги на аборт. Глупая женщина, зря…Ему 15, а в мед.карте пометка о подозрении на шизофрению, хроническая усталость и желание умереть как можно быстрее. Знаете, а ведь у каждого в этом мире свое предназначение.
И снова, смерть, она преследует его по пятам, но никогда не подходит близко к нему, чтобы обнять и забрать также, как этих бесполезных людей. Она дразнит его. Как педофил ребенка, манит конфеткой, мол, иди ко мне, все будет хорошо, ты получишь ее, только сядь в машину. А потом вместо конфетки в ребенке отказывается чужой член, и не факт, что с той стороны. — Скажи мне, как ты оказался рядом с телом мальчика? — психолог сглотнула, увидев во взгляде коньячных глаз какую-то убийственную тень, будто парень только и радуется смерти одноклассника.«Знаешь, ты, жалкое подобие мозгоправа, я смогу скрыть от тебя все. Даже то как он…»
— Дазай, ты хочешь, чтобы я позвала кого-то из полиции? Ты причастен к этому?«О. Да, а ты как считаешь? Так много времени ушло на то, чтобы этот сопляк думал, что сходит с ума! И когда я, надев пальто отца, пришел к нему и сказал не сопротивляться, понимаешь, он не сопротивлялся! Совсем! Я знаю, что, скорее всего, опасен для общества, но из-за чертовых гормонов, я не удержался и приспустил штаны, а затем… Прости, старая сука, тебя же давно ебут без желания, а вот пацан неплохо так поработал своим поганым ртом.»
— Я просто пришел в туалет, увидел труп и замер… — Парень закусил губу и наиграно задрожал, но ему поверили, он выглядел так, будто сейчас заплачет, — Меня преследует смерть. Понимаете! Она меня преследует! Каждый год что-то происходит! Мама, кошки, собаки, хомячки, люди! — Он мог только победоносно наблюдать, как в его личное дело пишут то, что он ни в коем случае не может быть убийцей. После этого самоубийства в школе участились и Осаму Дазая перевели на домашнее обучение. Но тут ему было лишь раздолье. Еще больше его тело покрывали бинты, еще больше он походил на мертвеца. Не сдохнуть от анорексии ему помог отец, потому что следил за рационом сына. Но все равно для своего роста, который резко подскочил вверх до 179, он весил мало. Ему всего 18, а он ненавидит каждый атом этого мира. Он ненавидит собственное отражение. У него прогрессирует шизофрения. Он видит странных созданий повсюду. Стоп, они что, пытаются с ним разговаривать? Дазай лежит на застеленной постели и смотрит в потолок. Если наблюдать за ним со стороны, он, видимо, изучает каждую точку побелки, странно улыбается, потому что снова сбился и это сборище похоже на милого котенка. Мило, скажете вы, а я скажу, что не считает он никаких точек. Он видит маленьких округлых созданий различных цветов. Они были неуклюжими, постоянно спотыкались, падали на Осаму и снова подпрыгивали, возвращаясь к товарищам. Вон тот, обиженно сидит у люстры и пытается вернуть на место свою лапку, тело имеет овальную форму, на голове у него немного темных волос, точнее, всего три кудрявых волоска, из-под верхней губы выглядывает четыре с половиной кривых зуба, которые, почему-то были синими, а маленькие ручки и ножки очень походили на куриные. Парень мог слышать лишь негромкое пищание, которое иногда напоминало набор слов, но настолько неразборчиво это все было… — Осаму, нам надо поговорить. — Огай сел на кровать сына и посмотрел на него с небольшим сожалением. — Мне звонила твой психолог, почему ты не появляешься на сеансах? — Мужчина внимательно наблюдал за мимикой сына, который, скорее всего, думал как отвертеться. — Ты как-то замешан в цепочке убийств? — Нет. — Да, Дазай, звучало это ни черта не убедительно. Мори ты врать не научился. — В любом случае, я не могу тебе верить, после того, как увидел все дела, которые завели на тебя, — мужчина вздохнул и прикрыл веки, потирая переносицу, — Скажи мне, ты ценишь жизнь? — Нет. Я ненавижу жизнь. Смерть прекраснее. Столько способов умереть и так мало способов жить. — парень сел на постели, скрестив ноги, — Ты идешь будто по тонкому льду, постоянно проваливаясь в ледяную воду, но тебя каким-то чудом, а может и не чудом, спасают, и заставляют идти дальше по такому же тонкому льду и проваливаться каждый раз, будто это норма. — Он поднял глаза за Огая. Он был, как обычно, спокоен. Казалось, будто мужчину никогда ничего не волновало. Если что-то случалось, то проблемы решались как по щелчку пальцев. Страшный человек. — Завтра утром ты едешь со мной. — это даже не считалось вопросом, скорее приказом, — Раз ты не ценишь свою жизнь, то я научу тебя ценить хотя бы чужую. На немой вопрос сына Огай лишь нахмурил брови, мол, молчи, щенок, хоть Дазай и не любил собак. Утром Дазай вновь возненавидело весь мир. Огай разбудил его в 5 утра! Даже солнце толком не встало, а бедный мальчик чистит зубы и приводит себя в порядок. Его часто раздражало место, где он живет. Мори любил шик. Кто его не любит, спросите вы? Много кто. Он не любил смотреть на себя в зеркало. Ему не нравилось собственное отражение. Ему не нравилось собственное тело, голос, запах. Он любил причинять вред этому куску мяса, в которое заключена его душа. Он очень хотел бы переродиться в другом теле. Возможно он стал бы прекрасным вороном, или рекой, или снова человеком, но с более приятной внешностью. Парень не видел в себе ничего приметного: темные волосы, слегка кудрявые, бледная кожа, тонкие сухие губы, слишком маленький для мужчины нос, а глаза он вообще ненавидел. Их цвет ему напоминал о мертвой матери. Он не застал ее живой, она умерла при родах, но на фотографиях видел тот же оттенок карих глаз, что и у него. Ненавидел ли он мать за эти глаза? Возможно. Он терпеть не мог лицезреть в зеркале свое тело. Он был худ, так же бледен, словно смерть. Но астеником его было сложно назвать, малая доля жира и нормальное количество мышечной массы для его возраста сделали бы его вполне нормальным юношей. Нанесение повреждений этому суповому набору было для него целым обрядом. Парень любил сесть перед зеркалом, достать новое лезвие, пахнущее заводом, металлом и сваркой. Провести по нему языком, проверяя остроту. И медленно, наблюдая за своим отражением, резать руки, ноги, живот. Единственное, что ему нравилось в своем теле — вид крови. Она была настолько насыщенного алого цвета, что сносило крышу. — Давай быстрее! Через 15 минут выезжаем! — Мори торопил мальчика, ведь не хотелось попасть в пробку. А на работе надо быть к девяти. Дазай лениво вышел из ванной комнаты и посмотрел на одежду, которую подготовил ему отец. Странно, но Осаму ожидал что ему дадут что-то вроде хирургического костюма, ведь он знал, что Огай — онкохирург. Он рассчитывал попасть на операцию, но судя по легкой повседневной одежде его не пустят даже в зал совещаний. Шатен вздохнул и принялся одеваться. Простые синие джинсы с потертостями и бежевый свитшот. Дазай и не подозревал, во что ввязался, что когда-то этот бежевый свитшот ему пригодится. Парень много думал о месте, где его отец может пропадать сутками, приезжать таким уставшим и убитым. Снаружи здание выглядело как дорогущий дом отдыха. Снаружи — каменный забор, внутри он полностью прикрыт живой изгородью. Кованые ворота со шлагбаумом. При въезде их приветствовал молодой парень в черной форме охранника. Лицо юноши было каким-то пустым. Будто он видел то, чего не должен был.«Скорее всего у него не получилось с учебой и он вынужден работать в этом месте за копейки, чтобы быть хоть как то полезным обществу. Неудачник.»
Дазай никогда не задумывался над значением слов «рак», «метастазы», «ремиссия» и так далее. Он, не интересуясь данной темой, считал, что эти слова относятся к чему-то, что сходно с элементарной простудой. — На заднем сидении твои вещи, на месяц тебе должно хватить. Вечером домой ты не поедешь. — Огай решил сказать сразу, чтобы вечером не слышать скандалов о том, что он такой ужасный отец. Взгляд алых глаз проследил, как подросток повернул голову к сумке с вещами, а потом на мужчину. В коньячном взгляде было недоумение. — Это будет интересно… — Осаму знал, что действовать надо «от противного» и тогда вечером он снова займется своим любимым делом в своей комнате у себя дома. Огай поразился такой сговорчивости сына и вышел с машины, которую припарковал на свое место, рядом с черными машинами, видимо, это так называемые «труповозки». Он помог взять мальчику вещи и поставил транспорт на сигнализацию. Дазай мог спокойно осмотреться. Здание, по мнению Осаму, выглядело как дом отдыха, стены покрашены светлой краской, кажется, это цвет слоновой кости. Входные двери больше были похожи на деревянные врата. Даже никаких замков, странно. Над входом висела вывеска «6-е онкологическое детское отделение паллиативного лечения». Рядом со входом стояли такие же кованые скамейки, небольшой фонтан в виде рыбки. Стояли железные мусорные ведра, которые были чистыми. Где-то справа находился небольшой парк, где росли деревья с насыщенными зелеными кронами, несколько скамеек, а если заглянуть чуть дальше, то можно заметить пруд, в котором плавали, судя по всему, карпы. Слева находилась детская площадка с качелями, каруселями и другими аттракционами. Одиноко катался резиновый мяч, на бортике песочницы лежало ведерко, совок и грабельки. Вроде сделано для детей, но как-то не по себе от такого вида. На каждом окне висели разноцветные шторки, а там, где их не было, судя по всему, находились или санитарные комнаты, или туалеты. На верхнем этаже окно было настежь открыто, в темноте мелькал рыжий огонек, меняющий свою интенсивность, а вверх лохматыми клубами бежал сизый дым. Осаму присмотрелся и увидел голову в легкой белой шапке, судя по телосложению это был парень, но очень худой. Его руки были похожи на зубочистки. Когда взгляд курящего упал на приехавших людей, он постарался быстрее убраться с места преступления. Дазай лишь пожал плечами. Во всех больницах курят в туалетах, хоть убейся. — Мори-доно! — к ним подбежала довольно молодая девушка в белом халате. На ней была нежно-розовая медицинская шапочка с мишками, как мило, а на, на шее висел фонендоскоп. Из-под халата выглядывал хирургический костюм такого же оттенка. Ах, да, бейдж. Момока Такахаси. Может, следует ее запомнить. За спиной девушки проехала каталка с чьим-то телом. Или это был ребенок, или карлик. Женщина что-то объясняла Мори, а Дазай решил вслушаться в разговор, интересно же. — Его брат, он… У него истерика уже третий час, сэр. Мы не знаем, что делать! Боюсь, его сердце не выдержит, вы же знаете, что… Дети редко переносят инфаркт, а он перенес еще и инсульт… — 608? — после утвердительного кивка Огай посмотрел на сына, затем на подчиненную, — Момо, милая, расскажи ему, пожалуйста про умершего, а я пошел. Женщина смотрела в спину коллеги с непониманием, а затем перевела взгляд на его спутника. Она, видно, не особо понимала, зачем это и зачем тревожить труп, но все же медленно подошла в каталке и стянула простыню. На металлической поверхности лежал ребенок, ему было от силы лет 12. На голове не было волос, все вены, даже на ногах, исколоты иглами, впавшие щеки, темные круги под глазами и очень бледная кожа. Но не везде, где-то кожный покров был иссиня-красным, будто его били сотни раз в одно и то же место. — Я не буду говорить ее имя, — Дазай даже удивился, что это девочка, ведь черты совсем не похожие, а, впрочем, неважно, — Как ты понимаешь, у нее была онкология. Она поступила к нам безнадежной. Здесь вообще ни у кого из пациентов нет надежды, но мы стараемся ее дать, даже если анализы говорят об обратном, — на изумрудных измученных глазах появилась пелена слез, — Ее брат… Он винит себя в этом. Они двойняшки, а он оказался доминантным и в утробе подавлял сестру. Но он тоже не без изъяна… Слабое сердце, патологии кровеносной системы, перенес инсульт, это кровоизлияние в мозг, инфаркт миокарда, сердечной мышцы… — Значит, люди, которые здесь находятся попусту не нужны этому миру. Ничего странного в этом нет. Женщина обернулась и посмотрела на юношу с таким ужасом, с каким не смотрят на чудовище, пришедшее из шкафа в ночи. Ей показалось, в у него совершенно нет сердца. Она сжала губы и несколько раз кивнула, будто подтверждала чьи-то слова у себя в голове. Момо прикрыла глаза и вздохнула. И не с такими работала. Дазай пошел внутрь сам, без сопровождения, хватая свою сумку. Двери открывались мягко, даже без сопротивления, приятно было их открывать. Брюнет взглянул вокруг. Коридор в голубых тонах, как мило. У каждой стены стоят мягкие кожаные диванчики, тумбочки и вазы с цветами. Какая жалость, они искусственные. А так хотелось, чтобы они были живыми. Тут не было ресепшена. Почему, интересно? Ах, вот и пост медсестры, стоит только пройти чуть вглубь. Рядом с лифтом, как предусмотрительно. Молодой парень нажал на выключатели и все помещение стало прилично освещаться, но этот свет раздражал, слишком яркий. Больницу ничем не скроешь. Усмехнувшись, он глянул на схему, где написаны кабинеты врачей и их фамилии. О, вот и Мори Огай. Хорошо устроился, на 7 этаже, в самом верху. — Вы Дазай Осаму? Вам передали ключ от палаты и господин Мори просил его не беспокоить до вечера. — Парень с поста протянул Дазаю ключи. 616 палата. Судя по всему, угловая и двухместная. О, боги, он еще и не один тут будет. Парень быстро прошмыгнул в лифт, нажимая на цифру 6. Лифт ехал настолько медленно, что, казалось, когда Дазай выйдет из него, будет уже другое столетие. Это раздражало. Звук, похожий на звон колокольчика оповестил о прибытии и Осаму быстрым шагом направился вперед по темному коридору. Здесь сильно пахло спиртом и медикаментами, будто его поселили на какой-то склад. На этом этаже стены были зеленые, а на полу постелен линолеум. Около стен так же стояли диваны и кресла, а справа, около поста, лежал большой ковер с коротким ворсом, стоял телевизор и лежало много игрушек. Его поселили к детям. Класс. И вот она, 616 палата. Он быстро повернул ключ в скважине и зашел внутрь. Это была просторная комната с одной кроватью у стены. Она была металлической, с боковыми бортиками, у изголовья стояла стойка для капельницы, а на тумбочке лежала тарелка, кружка и столовые приборы. Стоял небольшой холодильник, старый кнопочный телевизор, постелен мягкий ковер. Нет, он точно приехал на отдых. Единственное, что выдавало больницу — цвет стерильности, а именно, белый. Дазай не любил этот цвет, он жег глаза, будто бы специально, будто насмехаясь. Ему было комфортнее в темноте. Парень упал на кровать, не закидывая ноги. Жутко хотелось спать и он было провалился в сон, но за стенкой кто-то истошно закашлял.«Замечательно, здесь тонкие стены. Зачем он меня сюда притащил? Чтобы я снова заработал себе бессонницу? Друзья мои, зачем это все?»
Маленькие создания запрыгнули на грудь к парню и что-то урчали, будто успокаивая своего человеческого друга. Дазай слабо улыбнулся, понимая, что его воображаемые друзья в таком возрасте уже не нормальны. Но травить себя таблетками он не собирается. Он адекватен? Адекватен. Вот и все. Усталость брала свое и, когда парень прикрыл глаза, вслушиваясь только в бормотание своих друзей, провалился в царство Морфея. Ближе к вечеру его покой нарушил Огай. Мужчина бесцеремонно ввалился в палату сына и включил свет. Дазай спал в вынужденной позе, поджав колени под себя и пряча лицо где-то в простыне. Мужчина сел на край кровати и потряс сына за плечо. Осаму резко открыл глаза и вскочил с кровати, от чего у него закружилась голова и он упал обратно. Ему почему-то стало страшно, ему снова начинали сниться кошмары, а это не предвещало ничего хорошего. — Ты проспал весь день и ни с кем не познакомился? — Мори разочарованно вздохнул, но глаз с сына не сводил. — Я… Это… Да. — Осаму пытался отдышаться и то и дело осматривался вокруг. Он перевел взгляд на лицо отца и тихо ужаснулся. У мужчины были пустые глазницы. Парень понимал, что у него обострение и в этом ничего такого, но выглядело жутко. — Значит так, пошли. — врач схватил сына за запястье и повел в коридор, а затем свернул направо, где было большое помещение. Тут сидело множество ребят его возраста. Кто-то читал, кто-то смотрел телевизор, кто-то рисовал, — Ребята, знакомьтесь! — На Огая и Дазая уставилось около тридцати пар глаз, — Вот этот вот замечательный мальчик будет с вами находиться на протяжении всего месяца. Помогите ему научиться общаться с людьми, хорошо? — Пациенты отреагировали по-разному. Кто-то с завистью посмотрел на здоровый вид Осаму, кто то воодушевился, а кого-то даже не тронуло это, — А где Накахара? — Он опять за свое. Весь день из палаты не выходит. Только в туалет — голос подал довольно серьезный на вид паренек. Он выглядел здоровее всех, но мешочек сбоку говорил о том, что не совсем. Если приглядеться, то из-под майки было видно что-то наподобие отверстия на животе у мальчика. Дазай читал о том, что медицина создает в теле человека отверстия, чтобы он мог дальше функционировать. Он подошел к Мори и попросил наклониться. Дазаю пришлось потрудиться, чтобы услышать шепот, — Он очень переживает, что его пришлось обрить налысо, навестите его, пожалуйста. Огай кивнул и оставил сына наедине с подростками. Те сразу оживились и собрались вокруг новоиспеченного друга. Осаму не любил такое скопление людей, но пришлось выдавить из себя улыбку, чтобы наладить отношение и не быть ершиком для унитаза. Хотя, что ему сделают полудохлые? — Привет, меня зовут Молли, фамилии нет, так как я сирота. У меня рак легких, — видимо, у них принято говорить свой диагноз сразу, чтобы знали, кто есть кто, — Мне осталось жить год, так сказали врачи, поэтому я тут. Надеюсь, мы станем хорошими друзьями и я унесу с собой хорошие воспоминания о тебе, — девочке на вид было лет 15. У нее только начинало формироваться женское тело (возможно, из-за химиотерапии случился гормональный сбой), ее черты были детскими, но не настолько. У нее были редкие светлые волосы, отдающие золотом, смуглая кожа и карие глаза, больше уходящие в черный. Она была достаточно высокой. Дазай невольно подумал, что из нее вышла бы хорошая модель, но, увы, она не успеет даже прославиться, даже если прямо сейчас ее возьмут на подиум. — Хватит всех пугать своими легкими, бесишь. Добрый вечер, меня зовут Майк, — к Дазаю подошел парень, который шел ну очень странно. Его ноги косило, его будто било судорогой, а лицо кривилось при каждом движении, — У меня ДЦП, не волнуйся, это не заразно. Жизнь меня не особо любит и наградила раком ободочной кишки, так что, жить пока буду, но не знаю сколько. — Майк выглядел старше Осаму. У него уже была легкая щетина, придающая мужественности, что ли. Но золотистые глаза смотрели на все с такой наигранной радостью, что становилось тошно. Он был очень худ, особенно ноги, кисти рук были скрючены, будто он прячется. Волос у парня на голове не было, он был гладко выбрит. — Я Джесси, у меня в селезенке куча-куча опухолей, представляешь? — на инвалидном кресле к парню подъехала ну очень красивая девушка, — Но я стараюсь, потому что хочу когда-нибудь побывать в Австралии, — Она улыбнулась. У нее ноги дрожат, а худые руки настолько слабы, что она еле двигает колеса. У нее длинные платиновые волосы, что вьются на концах, голубые, очень светлые, глаза, аккуратный носик и пухлые губы. Она очень худая, можно было бы подумать, что она совсем не ест, но куча сладостей на коленях и фантики в кармане на кресле говорили об обратном. — Дазай. Осаму Дазай. Парня быстро затолкали в эпицентр всего сборища, где начались всякие тренинги, игры, помогающие влиться в коллектив и сплотиться. Парню это было не надо, но если хочешь жить и не знать бед — подстройся, а потом можно забыть как страшный сон. Социальный комфорт он такой важный. Осаму благодарил всех богов, что никто не спрашивает его, почему у него забинтованы руки, ведь недавно ему пришлось замотать даже кисти, он додумался порезать и их.«Они такие довольные, что даже тошно. Зачем эти фальшивые эмоции? Вы все равно скоро подохните, сидите в спокойствии и ждите своего часа. А если ждать не можете, помогите себе сами. Могу даже посоветовать как.»
Они просидели так около часа, но брюнет утомился и, сославшись на плохую переносимость пасмурной погоды, удалился к себе. Сейчас коридоры были пусты, как никогда. Все находились в «игровой» комнате. И Осаму был этому рад, наконец-то он может сесть и спокойно заняться истязанием своего тела. Он заранее захватил с собой лезвие, которое весь день носил с собой в кармане. Парень с приподнятым настроением завернул в общую душевую и понял, что не один. Он спрятал лезвие в рукав и прошел дальше, к окну, откуда веяло холодком и был слышен звук дождя. На окне сидел худой парнишка, скорее всего его ровесник, между тонкими пальцами тлела толстая сигарета. Он был обрит налысо. Это о нем говорили Огаю? Дазай подошел ближе, рассматривая курильщика. У парня были достаточно приятные черты лица, но он был слишком худ, набрать бы ему пару кило, с десяток так. Осаму нагло пялился на узкую линию нижней челюсти, острый подбородок и нос с горбинкой, на впалые щеки и редкие рыжие брови. Интересно, а на голове у него они были такого же цвета?«Он не выглядит таким уж счастливым. Возможно, уже смирился. Это будет интересно.»
— Ты тот новенький, от которого столько шума по всему этажу? Что у тебя? — голос у рыжего был хриплый и басистый, но приятный, — О, прости, не представился. Чуя Накахара, а ты кто? — Осаму Дазай, — Как сказать человеку, что ты здоров как бык и приехал развлекаться сюда и посмотреть как умирают люди? Правильно, прямо, — Я здоров, ну, физически, — чтобы втереться в доверие, надо быть чем-то похожим на другого человека, найти точки соприкосновения, — Могу предложить тебе бессонницу, депрессию, шизофрению и тягу к самоубийству, что хочешь? — Что же ты не в психушке, а в хосписе? — Чуя поднес фильтр к губам и затянулся, выпуская дым носом и прикрывая от наслаждения глаза. Казалось, это его единственная радость. Он подтянул другой рукой лямку черной майки, которая была ему велика. Осаму обратил внимание на тело парня. Он, видимо, в прошлом был хорошо физически развит. Выделялись накачанные руки, грудь и спина, но из-за отсутствия жировой прослойки это выглядело странно, будто его сначала покрыли пластилином, лепя идеальное тело, а потом забросили и накрыли пищевой пленкой. У Накахары были исколоты локтевые сгибы, кисти и плечи. Из-под такой тонкой кожи вены выпирали особенно хорошо, мечта медсестры. Острые ключицы выглядывали из-под широкого ворота и грозились порвать кожу. Выделялось большое количество покраснений по всему телу: на шее, щеках, затылке, плечах, около грудины, на боку, а одна голень была полностью покрыта фиолетовым пятном. Жуткое зрелище. А еще он заметил, что у нового знакомого выпадают ресницы, потому что одна лежала на скуле, ожидая, когда же от нее избавятся. — Да так, развлекаюсь, а ты почему здесь? — Дазай подсел к собеседнику на подоконник и без зазрения совести взял сигарету из пачки, прикуривая собственной зажигалкой. Он с вечера ее положил в карман джинс, но сами сигареты остались лежать в потайном кармане его куртки, которая осталась валяться в машине Мори. — Безнадежно болен. — Чем? — Лейкемия. Лейкоз. Рак крови, называй, как хочешь. Когда Чуя тушил сигарету, то поморщился, потирая локоть. Странно, он вроде не ударялся. Фильтр благополучно улетел в унитаз метким броском, а сам парень откинул голову назад, облокачиваясь затылком об оконную раму. Острому зрению Дазая предстали увеличенные околоушные и поднижнечелюстные лимфоузлы, также такие припухлости наблюдались около подмышек. И только сейчас Осаму обратил внимание на цвет глаз собеседника. Они были ярко голубые, будто осколки летнего неба. Для японца такой цвет глаз, волос, достаточно странный, может, паренек вообще не отсюда? Накахара заметил, что его нагло рассматривают и приподнял бровь, мол, братан, ты чего? Но на него не реагировали. Не теряя возможности он сам оценил гостя. Опрятная одежда, но на голове беспорядок, забинтованные руки — подтверждение попыток самоубийства или просто выпендреж? Больной заметил, что скорее всего его собеседник выше его на голову, что раздражало. Увидь он его на улице — не обратил бы внимания. Слишком просто одет. Светлые джинсы, зауженные к низу с черным кожаным ремнем и металлической пряжкой. В штаны была заправлена рубашка в зеленую полоску, настолько мелкую, что рябило в глазах. Сразу видно, богатенький мальчик. Он поднял взгляд выше тела собеседника и начал всматриваться в лицо. Дазай выглядит гораздо упитаннее Накахары, но не настолько. Приятный изгиб губ, мягкий угол челюсти, не такой широкий и не такой узкий, самое то. Аккуратный прямой нос с узкой переносицей. Дазай, видимо, ухаживает за бровями, раз ни одного лишнего волоска Чуя не увидел, но заметил очень интересный цвет глаз. Под пушистой линией ресниц будто плескался дорогой коньяк, который успел настояться. То, что мальчики молчат уже несколько минут и смотрят друг другу в глаза, пытаясь понять, на что похожи глаза другого, поняли не сразу. Первым от ступора отошел Чуя и прокашлялся в кулак, отводя взгляд к окну, усердно ища что-то на чем можно заострить внимание.«Определенно, если бы я хотел переродиться, то с такой внешностью. Я больше чем уверен, пока он был здоров и не попал сюда, за ним бегала каждая сука, меняя трусы с интервалом в пять минут.»
— Тебя кто-то навещает? — Нет, а что? — Жаль, я бы хотел попросить, чтобы мне через тебя передали пару пачек сигарет, ну, ладно. — Дазай знал, что ответит Чуя, но надо было завести разговор, было как-то неловко сидеть в тишине. — Меня некому навещать.«Вот же блять. Почему меня никогда не волновали чьи либо чувства, а тут я почувствовал укол совести, будто я поиздевался сейчас над ним? Алло, Осаму, у тебя нет совести, очнись!»
Чуя поднял запястье, на котором находился обычный шагомер. Но скорее парень использовал его как часы. Вздохнув, он спрыгнул с подоконника и, действительно, он был ниже Осаму, если прижать их плотно лицами друг к другу, Чуя спокойно бы дышал ему в грудь. Бросив на прощание что-то вроде «мне пора», Накахара удалился, предупредив, но окно надо будет закрыть, а ручку спрятать в бачок пятого от входа унитаза. Всю ночь Дазай не мог уснуть. Из головы не выходил новый знакомый. Дазай вспомнил о существовании телефона. Да, на часах уже пол второго, а он полез в телефон. Пальцы сами набрали в поисковике фамилию и имя рыжего. Потребовалось немало усилий, чтобы найти его страничку в социальных сетях. Он и правда ровесник Дазая. И сейчас онлайн. На странице мало фотографий, но остались те, на которых парень был, видимо, счастлив. У него была странная манера одеваться, а еще длинные рыжие волосы, словно его облили раскаленной медью. Они вились у лица, ложились хвостом на плечо. Глаза когда-то обрамляли густые ресницы, которые сейчас покидают хозяина. А как сияли его глаза! Если сейчас они похожи на летнее небо, то тогда (хотя, может, это из-за фильтров), они были похожи на два драгоценных камня, что вживили в простого смертного. Да, когда Чуя улыбается, он выглядит милым, а еще у него были щечки, а на них ямочки. У него была девушка, друзья, где это сейчас? Он всех распугал и остался один умирать?«Почему такие люди, как он, могут умереть, даже если не хотят, а такие, как я даже после множества попыток самоубийства живут и без единой болячки! Даже простуду обычную подхватить нелегко, не говоря уже о чем-то более.»
Сообщение от Дазай Осаму: 01:48 Привет, ты в какой палате лежишь? Я курить хочу, угостишь? Сообщение от Чуя Накахара: 01:54 Ты меня как нашел? Сообщение от Дазай Осаму: 01:56 Пробил по медкарте, знаю о тебе все, даже о том, сколько у тебя сейчас пульс. 01:58 Шучу 01:58 Просто потратил пару минут на поиск по имени-фамилии Сообщение от Чуя Накахара: 02:01 Жду у окна. Кстати, неплохой музыкальный вкус. Дазай сначала не понял о чем говорит его собеседник, но потом до него дошло, что у него открыты аудиозаписи. Он скачивал музыку с социальной сети благодаря популярному пиратскому приложению. Его даже как-то это воодушевило. Осаму поправил рубашку, разгладил помятую штанину и взъерошил волосы, затем осекся. Не слишком ли это странно? «Все нормально, я же больной на голову» Дазай вышел с палаты и закрыл ее на ключ, быстренько шагая к туалету. На посту дремала медсестра. Ночное дежурство не лучшая работа, но что поделать. Шатен проскользнул в туалет и застал знакомую фигуру, но одетую лишь немного теплее: серый тонкий кардиган поверх майки, черные спортивные штаны на резинках снизу и резиновые шлепанцы. Этот кардиган Осаму видел на фотографиях. Кажется, это одна из его любимых вещей. Окно было уже открыто, но больной не прикуривал, ждал. — Какой же ты долгий, — Накахара протянул другу (?) сигарету и прикурил сам. Дазай заметил, какие теплые у рыжего руки, даже несмотря на то, что сквозь тонкую кожу видно каждое сухожилие и кости пальцев. Парни стояли и курили в тишине, но Осаму не будет собой, если не попытается залезть в душу к другому человеку. — Долго ты здесь? — Нет, — Чуя явно не хотел об этом говорить, но лучше ответить честно и сразу, чем потом тебе будут вскрывать черепную коробку, — Я так понимаю, ты решил выудить мою биографию? — Парень повернулся к собеседнику, который совершенно не смотрел на него, а облокотившись локтями на подоконник, курил в ночь.***
Дазай провел в хосписе уже целую неделю и ни разу не дотянулся до лезвия, которое мило подмигивало ему, мол, возьми меня, порежь себя. Но его мысли занимали две вещи: то, что он начал видеть свою мертвую мать и тот рыжий парнишка, который не выходил из палаты все то время после их первой встречи. Осаму взвыл и положил подушку на лицо. Запах смерти уже не был такой пугающий, а наоборот. Он привык к нему, что даже грустно становится. Мори заходил к сыну только вечером, чтобы спросить как дела. Не сказать, что Дазаю дико нравилось это место, но здесь было так спокойно. Было… Ночью в 2 часа раздался громкий плачь, и крик Майка, он звал врача. Дазай лениво вылез из палаты, ему было интересно увидеть смерть своими глазами. Может, еще успеет. Звук доносился из тысяча сто первой палаты. Приближаясь, он услышал громкий кашель и хрипы, будто это храпит тракторист. Он зашел и увидел то, что, возможно не должен был. Молли лежала без сил на полу и задыхалась, кашляя кровью. Ее рвало какой-то белой пеной с кровавыми прожилками. За плечи ее держал Чуя, который казался напуганным, но пытался помочь, словно на автопилоте. Молли начала дрожать, ее тело свело судорогой и кашель стал ее более громкий. На соседней постели происходило что-то подобное, только там лежало тело и билось в приступе эпилепсии. Полненькую девочку трясло, а из рта шла пена, глаза будто готовы вылезти из орбит, конечности скрючены настолько, будто у нее нет костей. Пока Дазай смотрел на это, в палату влетела медсестра и еще несколько врачей. Молли реанимировали, а той девочке оказали первую помощь. Самое мерзкое во всем этом — язык, который валялся рядом с кроватью эпилептика. Осаму резко затошнило и он спустился по стенке, прикрывая рот рукой, из которого готова была вырваться рвота. — Вот только тебя реанимировать не хватало, — Накахара, приложив немало усилий, поднял Дазая с пола и вытащил с палаты, таща к ванной комнате, где открыл окно настежь, чтобы шизофреник мог спокойно подышать. Но как только Осаму пришел в себя, он быстро метнулся к душевой и его стошнило прямо в водосток, — первый раз такое видишь? — Нет, блять, каждый день, — кашляя ответил шатен, садясь на пол и пытаясь отдышаться. Он заметил на шее рыжего какие-то шары, которые также присутствовали за ухом, около подмышек. Зная элементарную анатомию, можно догадаться, что это лимфоузлы. Он уже видел их, они тогда лишь слегка выпирали из-под кожи, но сейчас это были волдыри, как после сильного ожога — Что с лимфоузлами? — Я же сказал, у меня лейкемия, — Чуя вновь прикурил сигарету, но это была другой, с кнопкой, — Я, на самом деле, чем так мучаться, лучше бы оказался на месте Молли, — парень сделал затяжку и выдохнул, — Моя печень, селезенка, лимфоузлы, гланды, да все, мать его, тело, разрушается, а я вынужден сидеть в этой дыре, потому что мать в коме, а отчиму такой пасынок нахуй не сдался, — казалось, парень сейчас расплачется, но заметно, что он с легкостью подавил поток слез. — Ты то точно скоро умрешь, а я неизвестно, — Осаму почувствовал себя слишком уверенно, поэтому достал из не своей пачки сигарету и прикурил, облокачиваясь на оконную раму, — Я хочу посмотреть в глаза своей матери, хочу избавиться от моих «друзей», которые преследуют меня каждый раз. С каждым годом я все чаще выпадаю из реальности. Я не уверен, что ты настоящий сейчас, а я не сижу в комнате с мягкими стеночками…- шатен усмехнулся и затянулся, пуская дым в свои легкие, — Я столько раз пытался покончить с собой, но на мне заживает, как на собаке. — Мне бы твоё везение, — рыжий грустно усмехнулся и прикрыл глаза, — Может, ты своими попытками убиться забрал из вселенной чье-то везение… Той же Молли, а ведь у нее была ремиссия, — он открыл глаза и посмотрел на удивленное лицо Дазая, — Ты удивлен? Она умерла. Не первая и не последняя в этих стенах. Ты не был во взрослом отделении, там умирают каждый час, если не каждые пол. У меня там брали кровь. Стремное место. В каждой палате куча стариков, есть и более молодые. Обидно, что старики, которые прикованы к постели, брошенные родственниками, смеются над тупыми шутками в КВН, а здоровенный мужик, который отказался удалять опухоль в яйце, лежит и плачет, как школьница. — Проводишь? — Хорошо. Они еще долго сидели в тишине, обдумывая события сегодняшней ночи. Никто не знал о чем говорить, как говорить и зачем, если и так вполне комфортно. Но Чуе стало плохо. Его начало рвать, а мышцы спины скрутило в судороге, рыжего вырвало в окно, благо там всего-лишь сток канализации и к утру все утечет. Осаму мог лишь придержать его, даже не понимая, насколько плохо его другу. Через пару минут Накахару отпустило и он скинул руку приятеля, пытаясь отдышаться. — А какие у тебя шансы на выздоровление? — неожиданно спросил Дазай. Ему правда хотелось, чтобы Чуя выздоровел. — Одна сотая, — рыжий открыл глаза и с небольшой грустью посмотрел на товарища, который заметно расстроился, — Таких, как я очень много. И если будешь жалеть каждого, то исполнишь свою мечту. Дазай закусил губу, громко выдыхая носом. Разговор был достаточно тяжелый, но как только он снова поднял взгляд на Накахару, то ужаснулся. Вместо худощавого больного парнишки сидела прекрасная женщина: длинные каштановые волосы, вьющиеся на концах, спускались чуть ли не до пола, алебастровая кожа покрывала все тело, ни одного изъяна, даже родинки. Аккуратный маленький нос был чуть вздернут, пухлые губы изогнулись в приятной улыбке. А самое главное… Ее глаза. Миндалевидной формы, с большой радужкой приятного цвета дорогого коньяка, прямо как у него. Она была облачена в бледно-розовое шифоновое платье, которое могло скрыть все только от глаз слепого. Женщина посмотрела на Дазая и слезла с подоконника, а Чуя будто бы замер, будто все вокруг замерло. — О, мой мальчик, как ты вырос… — Женщина подошла к парню, который вжался в стену и нервно сглатывал, внимательно наблюдая за своей галлюцинацией, — Когда ты меня навестишь? Сынок, я так скучаю… — Ты… Ты мертва! — Дазай был не уверен в своих словах, ведь он чувствовал аромат ее духов, легкий холодок, он видел ее, слышал ее шаги, голос. Но она же мертва. Или нет? — Уходи! Звон в ушах был настолько громкий, что брюнет осел на пол, прикрывая уши руками. Щека горела, а перед глазами все плыло. Он до сих пор видел женские босые ноги, подол платья. Он зажмурился и снова открыл глаза. Перед ним сидел Чуя с немного растерянным взглядом и что-то пытался донести, но Осаму его не слышал, он слышал только звон и шипение, будто телеканал не работает. После повторной пощечины он таки пришел в себя. Снова перед ним была ванная комната, открытое окно, лысый парень, вокруг головы которого небольшой огненный ободок из отросших волос, с воспаленными лимфоузлами. Он ошарашенно посмотрел на Накахару, смотрящего на него так же. Он понял, что шизофреник схватил новую порцию галлюцинаций и, видимо, не самых приятных. Чуя протянул другу сигарету и зажигалку, которые тот с удовольствием принял и быстро прикурил. Следующие несколько дней были достаточно спокойные. Но что-то все-равно подсказывало, что грядет катастрофа. Каждый вечер Дазай приходил в ванную комнату и курил с Накахарой, хотя раньше никогда не имел такой сильной зависимости от никотина. Впервые за долгое время ему хотелось, чтобы человек рядом с ним реально выжил. Он хотел бы отдать ему долю своего везения, но как это сделать? Парень пошел к единственному человеку, который может сделать хоть что-то. Мори, конечно, просто заведует данным заведением и может оказать врачебную помощь, но он же должен знать, что лечится, а что нет? Дазай спустился на седьмой этаж, опять увидев носилки с чьим-то трупом. Почему его это даже не удивило? Он направился вперед по коридору, рассматривая картины, остановился у аквариума с золотыми рыбками и сомами. И вот, как только Осаму увидел огромную очередь из детей и медсестер, то сразу понял, что это дверь к его отцу- Огаю Мори. Он не любил идти вперед очереди, но тут или просидишь весь день, или будешь наглым и тебя все возненавидят. Он быстрым шагом подошел к двери и отпихнул какую-то девочку со словами «Это пиздец срочно, я к отцу». Дазай захлопнул за собой дверь и лицезрел удивленного Огая, который заваривал себе, судя по всему, не первую чашку кофе. Кабинет выглядел хорошо, но не то, чтобы Мори шиковал, но и не был бедным. Большой стол из красного дерева стоял у окна так, что Мори сидел спиной к свету, мягкое черное офисное кресло. Стены были заклеены обоями с золотистыми узорами на фоне винного, на полу лежал ковер с коротким ворсом, одна стена была загорожена шкафом с большим количеством книг и, видимо, историй болезней. Огай был удивлен визиту сына, что легко читалось по его взгляду. Мужчина отставил чашку и повернулся корпусом к сыну в ожидании того, что он скажет. — У меня к тебе вопрос, как к врачу. — Дазай был на вид спокоен, но внутри его разрывало. Это как ждать результат экзамена, который потом решит твою судьбу. Как ждать важное событие. Осаму смотрел на реакцию Огая и был вполне удовлетворен тем, что он сел в свое кресло и предложил сыну сесть на диван. По телу пробежались мурашки, но парень не подал виду, он выглядел спокойным и решительным, прочем, как обычно, — Рак крови лечится? — Смотря какой случай. С раком шутки плохи, Осаму, очень плохи. Каждый день может стать последним, — мужчина подошел к стеллажу и нашел потрепанную папку, очень толстую, по сравнению с остальными, — Тебя Чуя же интересует? — Мори достал папку и положил на стол, листая и вчитываясь в выделенные предложения, — Именно его ситуация достаточно плачевна. Если не найдется донор, то паренька не станет в ближайшие пол года. Не беспокойся, его смерть ты не увидишь. Через несколько дней его отсюда заберут в другую страну на операцию и еще один курс химиотерапии. Пока ищется донор, нужно стараться продлить жизнь. Ты с кем-то еще подружился? — Да, конечно, только они умерли уже. Молли там, Майк, Джесси… — Осаму поспешил удалиться, но остановился, как только коснулся дверной ручки, — А донора ищут? — Ты прямо-таки проникся, я доволен. Пока единственный донор находится в коме и не может ничего подтвердить, дать какого-либо согласия и так далее. У него не очень большая семья. Приходится искать доноров за границей, но мы вряд ли потянем, бюджет не позволит. Все упирается в чертовы деньги. Почему? Почему, когда он хочет, чтобы кто-то, кто в коем то веке стал ему дорог, может умереть из-за того, что бюджет «не позволит»? Чертовы деньги. Если бы все не упиралось в эти бумажки, монеты и цифры, то люди давно бы выздоровели и, возможно, Чуя снова бы отрастил волосы и Осаму видел бы их вживую, а не на фотографии, коснулся рукой, вдохнул запах какого-нибудь фруктового шампуня… Вечером шизофреник решил не выходить из своей палаты, посидеть наедине с собой и своим лезвием. Но не тут то было. Кто-то решил нарушить его покой. Брюнет опустил рукава худи и приоткрыл дверь, в которую стучали, казалось, молотом Тора. На пороге стоял ранее не знакомый ему парнишка, достаточно взрослый для этого отделения, но достаточно молодой для другого, ни туда, ни сюда. Он был гладко бритый, в его лысине отражалась потолочная лампа и свет из окна, что выглядело достаточно комично. У него были грубые черты лица, широкие скулы и челюсти, маленькие глаза с гетерохромией и пухлые бледные губы. Он был невысок и одет в одни спортивные штаны, а сбоку, около тазовых костей, висел мешочек. Дазай сразу понял, что это такое и поспешил убрать оттуда взгляд. — У нас тут вечеринка в тысяча сто первой, заходи, если хочешь, — на удивление, голос у пациента был высокий, для такой брутальной внешности, это даже сбивало с толку. — А в честь чего, позволь узнать? — Ну, скажем так, обычный молодежный движ. Из администрации тут только постовая медсестра, с которой мы договорились, и охранник снизу, так что, просто тусовка, — он пожал плечами и развернулся, быстро заглядывая в соседнюю палату, приглашая так же и других ребят. Дазай проклял все, потому что он ни разу не был на подобных мероприятиях, даже не знает как на них одеваются и как себя там вести, что говорить, что делать. Он, вообще, человек любящий покой и тишину. А если на весь этаж будет орать музыка, то этого не будет. Ни одного, ни второго. Спокойно наслаждаться увечьями не получится, ведь мысли будут путаться и шрамы потом будут не настолько эстетичные. Да и там скорее всего будет Чуя. Осаму было приятно общаться с Накахарой, он ничем не грузил, рассказывал что-то новое. И Чуя единственный видел сильнейшие припадки Осаму, которые он обычно пережидал наедине с собой. Дазай открыл шкаф и стал смотреть, что можно надеть такого, чтобы не слишком официально и чтобы не слишком распущенно, на глаза попался тот самый бежевый свитшот, он был мелкой вязки, очень приятный к телу, он чувствовал это небольшими открытыми участками кожи, которые не скрывали бинты. Ну, из штанов не такой большой выбор, обычные черные джинсы. Дазай остановился перед выходом и взглянул в зеркало. Он все также ненавидел свое отражение, но хотелось выглядеть перед ним хорошо, словно сошел с обложки. Нормально ли так думать, когда находишься в месте, где умирают сотни людей за день? Играла громкая музыка, но благодаря не очень хорошей изоляции слышно было на весь этаж, главное, чтобы не выше и не ниже, так как она была на шестерых, то и помещение было большое. Пахло спиртными напитками, сигаретами и… травкой? Дазай с ужасом обернулся и понял, что назад уже не выйдет отсюда. Он поспешил к окну, там хоть дышать можно. Пока он хотел прорваться через толпу пациентов. Но его взору предстала персона, ради которой, он, собственно, и явился. Одежда творит чудеса с человеком. Накахара оделся в черные узкие джинсы, и красную свободную футболку, которая казалась легкой. Чего-то явно не хватало. Чуя считал, что не хватало бутыля мартини у него во рту. Казалось, что этот худенький парнишка пьянеет от одного запаха алкоголя, но он каким-то образом смог осушить всю бутылку. Его собеседник отдал рыжему какую-то коробочку и ушел, явно недовольный. Последнее, что помнил Чуя, это то как его шизанутый друг предложил выпить вместе. Мальчики явно переборщили. Никто из них не мог толком стоять на ногах, а желудок был настолько полон, что готов был разорваться. Дазай переносил алкоголь хуже Накахары, поэтому рыжему пациенту пришлось тащить его до палаты. Несмотря на свою худобу, Дазай был очень тяжелым, отчего Чуя прозвал его «грудой костей», но пьяный мозг шатена не мог ничего выдать, кроме как «коротышка». Да, Чуя был ниже, но не на много, он ведь еще растет… У Осаму в палате было, в принципе, уютно. Дазай обжился и навел свой собственный уют. Был в этом какой-то шарм. На окне висели не жалюзи, как в обычных палатах, а плотные шторы шоколадного цвета со странными узорами. Койка стояла одна, плотно прижатая к окну, постельное белье было явно не больничным, слишком дорого выглядит поплин на фоне остальных. Сразу видно, в санаторий приехал парень. Шкаф был сдвинут в противоположный от кровати угол, а рядом стояло большое зеркало в деревянной раме, а напротив кожаное кресло. Чуя подумал о своем доме, в который уже, скорее всего не вернется. Он опрокинул шатена на кровать и сел рядом на край, шумно выдыхая, будто тащил слона несколько километров. Он обернулся на тушу, которая стала причиной одышки и замер, разглядывая бледное лицо с острым подбородком, узкие обкусанные губы, ссадину над бровью, пушистую линию ресниц прикрытых глаз. Он аккуратно смахнул кудрявую челку с лица друга и посмотрел на всю картину целиком. Чуе нравилась тонкая шея, обмотанная плотной белой тканью, изящные запястья, тонкие пальцы с аккуратно подстриженными ногтями. И даже те шрамы, что игриво выглядывают из-под бинтов. Накахара закусил губу и решил, что сегодня посмотрит, что скрывается под тканью. Он решил не действовать самостоятельно, а, раз уж они хорошо общаются, спросить хотя бы разрешения. Чуя зажал Дазаю нос и тот, что-то промычав, открыл глаза. — Хотел тебя кое о чем попросить, — на самом деле такая просьба будет немного не из серии друзей, но что ему уже терять? — Хочу посмотреть, что у тебя под бинтами. — Зачем тебе это? — Брюнет оживился и приподнялся на локтях, смотря на собеседника с явным непониманием. — Ну, знаешь… Мне терять-то нечего. Я завтра утром, скажем так, переезжаю в другую лечебницу, меня должны оперировать, вроде как, что-то делать, химиотерапия какая-то, процедурочки, по-классике. Так что, хотел бы, напоследок, узнать, что там, — Чуя потер ладонью свою шею и отвел глаза. Как-то неудобно в такой момент говорить, что хочешь перед смертью что-то увидеть, — Не факт, что я выживу, ведь вероятность ремиссии всего 40%, попаду ли я в них, одному Богу известно. Осаму как током ударило. Мори ведь говорил утром, что поиск донора все еще идет. Неужели, нашли? Он закусил губу и призадумался. Стоит ли пугать Чую своим видом? И что это даст? А, впрочем, что в этом такого? Дазай неуверенно закинул руки себе за спину и схватился за ткань свитшота, медленно стягивая его с себя. Взору рыжего открылся подтянутый живот, дуга выпирающих ребер, острые ключицы, но все это было скрыто слоем бинтов. Небольшой кусочек на груди, слева, был не прикрыт белой тканью и показывал, что кожа на теле еще бледнее, чем на лице. Дазай расстегнул пряжку ремня, ослабляя, а затем выпустил конец бинта и стал разматываться. Около таза много больших шрамов, будто его протыкали, справа — небольшая гематома, которая уже заживала, но была какого-то космического оттенка. Чуя сглотнул. Тишина давила на уши. Чуть выше, около ребер, справа, много больших шрамов, а рядом с ними мелких, будто это наносил художник, вкладывая какой-то смысл в это все. На груди, уже около грудины, зиял ожог, какой-то неправильной формы, будто бы ставили клеймо, но оно расползлось. Левая ключица изогнула как-то неправильно, не анатомически, она была несколько раз сломана, это точно. На шее был не такой яркий, но заметный след от веревки, который чем то манил, это выглядело даже как-то эстетично. Когда тело было размотано, пошла очередь рук, самое интересное. Дазай начал с правой. Она не такая шокирующая. Несколько порезов на предплечье, в локтевой ямке и около подмышки, много маленьких, будто от стекла. А вот левая была исполосана так, что не оставалось живого места, будто эта рука где-то согрешила, будто ее ненавидят. Дазай откинул бинты в сторону и поднял выжидающий взгляд, мол, доволен? Чуя не знал, как реагировать. Он был готов ко всему, к тому, что ему станет плохо, что появится отвращение к товарищу, что он упадет в обморок, но никак не легкое возбуждение от избитого тела. Рыжий скинул тапочки и закинул ноги на кровать, садясь по-турецки. Слегка дрожащими пальцами он взял запястье Осаму и подушечками пальцем провел по шрамам. Какие-то из них были совсем свежие, а какие-то давно зажившие. А еще он подметил, что руки у шизофреника очень холодные, их хотелось согреть. Накахара приблизил запястье брюнета к своему лицу и коснулся свежего пореза губами, чувствуя, как напротив тело нервно дернулось. Он поднял голубые глаза и заметил слегка румяные щеки товарища, то ли от алкоголя, то ли от смущения. — Сколько же раз ты пытался покончить с собой? — вопрос был скорее риторический и не то чтобы Чуя надеялся на ответ. Ответа и не последовало. Дазай как с цепи сорвался. Он одним движением повалил рыжего на спину, нависая сверху. Чуя особо против и не был, он только выпрямил ноги, после согнув их в коленях. Их лица находились слишком близко, сердца бились настолько быстро, будто из них создана барабанная установка, на которой выступает самый отбитый ударник на планете. Тонкие пальцы Накахары запутались в каштановых кудряшках. Он касался его волос, как в последний раз. Хотя, он и был последним. Слегка надавив на затылок друга, который с удовольствием поддался, он сблизил их лица и, чуть-чуть подавшись вперед, сомкнул их губы. У Чуи губы горячие, с привкусом дешевого алкоголя, табака и шоколада. Они мягкие и такие послушные. У Осаму наоборот, был привкус горечи, крови и, почему-то, металла. Они у него жесткие, искусанные и сухие., но мешало ли это когда-то кому-нибудь? Оба не умели целоваться, поэтому движения губ были неуклюжими, резкими, но такими чувственными. Оба боролись за лидерство, но кому-то придется сдаться. Этим кем-то стал Чуя, решивший, что Дазай слишком упертый, чтобы уступать. Он разомкнул губы, впуская в свой рот чужой неуклюжий язык, который сразу же коснулся его. Их зубы столкнулись, заставляя слегка отдалиться, но поцелуй не разорвался. Чуя обхватил губами нижнюю губу шатена, слегка посасывая и прикусывая. Он как-то видел в порнушке, что люди от такого кайфуют. Но он слегка не рассчитал силы и прикусил ее до крови, отчего его партнер зашипел. Чтобы загладить вину, Накахара прошелся языком по месту, где уже во всю сочилась кровь, но Дазай отстранился, чтобы прийти в себя. Повисло неловкое молчание, которое скорее смущало, чем давило. — Продолжим? — достаточно глупый вопрос от человека, который наполовину уже раздет и нависает над разгоряченным телом другого. Рыжий, не теряя времени, опрокидывает товарища на спину, усаживаясь тому на бедра, победно смотря на него сверху. Он снова нагло пялился на него, теперь уже не скрывая этого. Теплые подушечки пальцев коснулись плеча, проведя по выступающей через тонкую кожу вене, затем по сломанной ключице, немного задержавшись на ней. Он припал губами к следу на шее, мокро целуя, проводя языком по выступающему кадыку, который дергался вверх-вниз. Ловкие пальчики пересчитали ребра, спустились ниже, обвели крылья тазовых костей, а ладони медленно прошлись по животу, заставляя волосы на руках подняться. Для Дазая такое внимание к его телу было в новинку, ведь Чуя первый человек, кроме отца, который лицезрел все, что под бинтами. Это как-то грело душу, что от него не шарахаются, не называют уродом и тому подобное. Он даже приподнял свою самооценку. Эти ощущения были в новинку. Первый секс у него давно уже был, еще с той девчонкой, которая кинулась с крыши. Но у него было золотое правило — без поцелуев. Нагнул, вставил, ушел. Для него это было чем-то вроде проявления глубоких чувств. Немного опомнившись, Дазай поднялся и принял сидячее положение, поддевая края майки Накахары, поспешно снимая его. Чуя выглядел более живо, нежели Осаму. У него виднелись кубики пресса, косые мышцы живота, «банки» тоже были на месте, жилистые предплечья. Все это портили воспаленные лимфоузлы по всему телу, они были словно волдыри, которые так и хочется лопнуть, но они под слоем кожи и могли бы быть под слоем «жирка», который присутствует у каждого человека. На предплечьях и шее вены показывали свой рельеф во всей красе, и шатен провел языком по кровеносному сосуду на шее. Услышав томный вздох сверху, он понял, что действует правильно. Он обвел языком околоушный лимфоузел, вызывая мурашки по всему телу у рыжего, вобрал в рот кожу у кадыка, оставляя красное пятнышко, которое на утро станет багрово-фиолетовым. Он прошелся ледяными пальцами по позвоночнику, пересчитывая каждый и прижимая Чую еще ближе к себе. — А ты знаешь, как это делается? Вопрос, повисший в воздухе на несколько секунд завел обоих в тупик. Оба примерно знали, как это делается с девушкой, там все само и выделяется, и растягивать не надо, но оба изначально почему-то забыли, что они парни. Каждый подросток изучает свое тело в период полового созревания. Даже люди, нездоровые психически. Даже люди, которым осталось жить считанные дни. Чуя закусил губу, и отвел глаза, собираясь что-то предложить, но стыдясь своих мыслей. — Есть вазелин, — понимая намеки партнера, Дазай и запустил руку под подушку, вытягиваясь, но не рассчитал и оба завалились на бок, что не помешало открыть заветный ящик и достать склянку с вазелиновым маслом, — Не спрашивай ни о чем, пожалуйста. Накахара взял в руки баночку, и облизал губы, понимая, что сегодня его попка будет оттрахана. Как-то без всяких споров он сам почувствовал, что в этом случае пассив — он. Переборов все смущение, рыжий расстегнул джинсы и приспустил их до колен, а затем, приподнимаясь, снял и откинул в сторону. Да, как Дазай и думал, бедра у рыжего реально были в форме даже сейчас, несмотря на какие-то покраснения в различных местах, а также синяки около паха. Дазай решил поступить точно так же и очень ловко выскочил из штанов, оставаясь неглиже. Обоим было неловко, оба старались не опускать глаза ниже пояса, но чувствовалось то напряжение, которое таилось в паховой области, ведь они лежали достаточно плотно друг к другу. Чуя открыл баночку с вазелиновым маслом и смочил пальцы, заводя руку за спину. Если сказать, что он не знает, как это делается, то можно соврать. Накахара мальчик любознательный и давно все разведал, да что греха таить, не раз сам так развлекался темными ночами, когда был один в палате. Он уткнулся носом Дазаю в плечо и тихо проскулил, когда вставил в себя один палец. Шатен тяжело вздохнул, провел ладонью по бедру, задержался пальцами на синяке, который был неестественной формы и размера. Спустился ниже, к половому органу и обхватил его рукой, но не только Чуи, но и свой. Оба умещались в руке плохо, движения были не такими ритмичными и быстрыми, медленными и от этого желание еще больше распалялось. Другой рукой Осаму коснулся «рабочей» руки рыжего и, как бы предлагая свою помощь, провел по скользким ягодицам ладонью, но его лишь укусили за плечо. Только спустя некоторое время Чуя убрал руку и поднял глаза на партнера. Пора. Осаму знал, что если проникновением займется он, то может причинить боль, ведь он даже не представлял, каково это, когда тебе в анал пихают что-то такое. Пальцы пол беды. Он усадил рыжего сверху и ни разу не пожалел. Худые плечи вздымались, узкая грудь бешено скакала вниз-вверх, по стройным бедрам стекало вазелиновое масло. Чуя обильно смочил ладонь в веществе и прошелся по всему члену Дазая, вызывая скулеж со стороны изголовья койки. После того, как Накахара был полностью уверен, что орган должен проскочить как миленький, он начал насаживаться. Все тело дрожало, а руки отказывались держаться. Но упасть ему не дали холодные ладони, придерживавшие парня за ягодицы. — Твою мать, а это, сука, больно, блять… — столько мата от Чуи суицидник еще не слышал, но это даже заводило. Новые ощущения, скажем так. Рыжий прикусил тыльную сторону ладони и буквально всем весом упал на бедра Дазая. С глаз полились слезы, а тело пробила дрожь. Но он больше не мог ждать. У Осаму чуть не случился сердечный приступ. Его заколотило, а из горла вырвался утробный стон-рык. Было невыносимо приятно, когда твою плоть сжимают настолько мягкие и узкие стенки. Брюнет поднял взгляд на лицо парня и слегка ужаснулся, неужели это действительно так больно? Он принялся зацеловывать каждый участок тела рыжего, оставляя свои отметины и хоть как-то отвлекая от боли. Дазай был не уверен, приятно ли парню, когда его трогают за соски, но решил рискнуть и подцепил один языком. Чую прошило не хило, он что-то промычал, будто в бреду. Видимо, нравится таки. Осаму продолжил играться с бусинами до тех пор, пока Накахара не двинул бедрами, пробуя. Это был не просто секс, не просто перепихон на вписке. Это было слияние двух душ, нашедших друг друга, после стольких метаний. Не нужно было лишних слов, все было предельно понятно. Им было хорошо вместе, будто так и должно быть. И никого не волновало, правильно это или нет. Никого не волновало будущее, которое способно разрушить это. Парни лежали лицом друг к другу, тяжело дыша. Для обоих это новые эмоции и ощущения. Дазай не хотел думать о том, что судьба дала испытать ему такую эйфорию первый и последний раз в жизни. Он верил в то, что Чуя попадет в те 40% и через некоторое время позвонит ему, предложит встретиться, может, они начнут встречаться и Осаму действительно прекратить попытки убить себя. Потом они станут жить вместе, возможно, будут работать вместе, а может кто-то один будет работать, приходить домой к горячему ужину и морю любви, а другой ждать. Чуя же был реалистом, ведь понимал, что у него уже вряд ли начнется ремиссия, а если и начнется, то может так же и закончиться, так же быстро, как и его жизнь. Он уже думал, что сегодняшний вечер был ошибкой и он только способствует новым попыткам суицида его… Друга? Как теперь назвать эти отношения. — Дазай, можешь мне кое-что пообещать? — Чуя приподнялся на локтях, смотря на партнера сверху. Дазай закусил губу и кивнул, будто зная, что его попросят пообещать, — Живи, не смотря ни на что, живи. — Ты так говоришь будто… — Скорее всего, это последние часы, когда ты меня видишь… — Может, если я дам тебе какую-то свою вещь, то она будет для тебя символом удачи? — Шатен нахмурился, думая, что можно дать с собой такого, чтобы не слишком странно, но и не слишком просто. Дазай, словно видя над своей головой лампочку, потянулся к изголовью койки и взял свой бежевый свитшот, — Он теплый, не замерзнешь, — Осаму, не спрашивая ничего, натянул на голубоглазого свою вещь и усмехнулся. Она ему велика, — Если не возьмешь с собой, то я буду очень долго обижаться и это тебе аукнется. Наткнешься на меня еще раз. Наутро Осаму проснулся в холодных объятиях пухового одеяла и с головной болью. Он вспоминал события прошлой ночи с нежностью, а в груди разливалось тепло. Но после увиденной на подоконнике записки, настроение полностью упало. Парень сел на постели и принялся читать рукопись.«Скорее всего, когда ты будешь это читать, я буду уже в аэропорту. Пожелай мне удачного полета. Хотя, есть ли в этом смысл? Я, на самом деле, не умею распинаться ни на письме, ни на словах. Ораторство — не мой конек. Просто хочу сказать, что за всю мою короткую жизнь ты — самое счастливое событие. Мне очень сложно прощаться с тобой, но, скорее всего, мы больше не увидимся. Понимаешь, я не настолько везучий, чтобы попасть в те сорок процентов, чтобы вылечиться. Я умру, очень скоро. Не обессудь, просто отпусти эту ситуацию и живи дальше. Прошу тебя, живи. Если ты не можешь умереть, может, не стоит? Может, у тебя в этом чертовом мире своя задача, которую ты обязан выполнить? Может, она, черт побери, мирового масштаба! Я взял кофту, не переживай. Приятно к телу. Прошу тебя, живи. Коротышка? :)»
Последнюю неделю в хосписе Дазай провел в своей палате, вылезая только на завтрак и ужин. Он лежал и тупо смотрел в потолок, иногда читая, иногда ненадолго засыпая. Не было настроения даже предаться самоистязанию. Может, слова Чуи были как заклинание и он не хочет теперь убить себя? Только под конец недели, когда к нему зашел Мори, Дазай понял, что чего-то ждать уже бесполезно. Он просил отца рассказать, если что-то случится с Накахарой. Видимо, пришло время услышать то, чего он так боялся. — Осаму, сынок., — мужчина развернул кресло к кровати и сел в него, — Твой друг, Чуя, он умер еще до приезда. Разрыв селезенки прямо в самолете. Я не стал от тебя ничего скрывать, поэтому говорю, как есть. Внутри у Дазая что-то рухнуло. Резко опустело, будто у него забрали все внутренние органы. К горлу подступил ком, а на глазах появилась пелена слез. Он был готов кричать, но не мог, голоса не было.***
Утро, как обычно, не вовремя. От слова совсем. Даже когда тебе двадцать пять лет, ты ненавидишь это время суток. Но просыпаться в мягкой постели, тянуться и вдыхать аромат свежесваренного кофе и запах табака — самое прекрасное, что может быть. Дазай выполз из-под одеяла и опустил голые стопы на мягкий коврик с длинным ворсом, растягивая спину до хруста. Он вытягивает ноги и смотрит на исполосанные бедра, икры, затем предплечья и запястья, это как напоминание о прошлых ошибках, которые из-за занавеса подмигивают и смотрят с укором. Брюнет размял шею, наклоняя голову к одному плечу, затем к другому. Поднять свою тушу рано утром, однако, достаточно сложно, но нужно, ведь начинается замечательный день. На часах, как обычно, 8 утра. Он даже не проспал. Парень прошагал пару метров, свернул направо и вышел к просторной кухне. Вытяжка шумно работала, гремела кофемашина, а на плите в кастрюле варилась каша, которую Осаму не так уж и любил, но ради своего возлюбленного, готов есть ее со своими слезами, даже не подавится. На столе стояла чашка с горячим кофе, от которой и распространялся аромат на всю квартиру. Шатен подошел сзади к фигуре и сжал ее в объятиях. — Господи, почему ты так тихо ходишь? — парень дернулся и развернулся всем корпусом. Чуя все так же был крепок, но одно больное место у него все-таки было, его Ахиллесова пята. Шея. Он очень любил, когда возлюбленный касается ее пальцами, или губами. Да даже если кончиком волос, он получал неимоверный кайф. — Доброе утро, мелкота. Рыжий уже привык не обращать внимания на такие подколы. Он лишь шумно вздыхал. Волосы отросли и доставали до лопаток, а челка до такой степени, что легко обрамляла лицо, а концы закручивались около углов нижней челюсти. Он вырос всего на пару сантиметров, за столько-то лет. Но свой рост он восполнял своей физической формой. За несколько лет парень повысил свою подготовку и ему могли позавидовать все. Накахара знал меру и не был перекачан, но, чтобы назвать его мышцы дряблыми — надо постараться. Он, конечно, был не сухой, как обычные культуристы, но выглядел привлекательно. А еще у него появилась странная тяга к ремням на теле. Различным. Он редко снимал с себя чокер, а дневной образ не представлял себе без любимой кожаной портупеи. — Уже 8:30, пора завтракать, — рыжий нехотя выкарабкался из цепких объятий домашней мумии и поставил тарелки на стол, а затем вернулся за порцией своего кофе. Их завтрак проходил в приятной тишине, которая придавала энергии на весь день. После завтрака оба собирались и уезжали на работу. Парни предпочитали ездить на метро, так как они могли провести больше времени вместе. Им до сих пор было мало друг друга. Каждый думал, что теряет частичку своей души, когда они расстаются.5 лет назад.
Жаркий июльский день сводил с ума всех, даже самых хладнокровных людей. Дазай не любил жару, также как и мокнуть, ведь бинты начинают неприятно прилипать к коже. Парень шел на работу в местную больницу, где работал с онкобольными. Хоспис тогда его сильно воодушевил, поэтому Осаму перевелся в медицинский класс и стал изучать онкологию углубленно, прошел в университет, смог пройти 3 курса экстерном, поэтому ему дозволено работать в качестве помощника врача. Конечно, не без помощи отца, что тут скрывать. Дазай не оставил свою привычку истязать себя разными способами, но он сдержал обещание, данное много лет назад парню, который смог вывернуть его душу наизнанку. Брюнет, как обычно, зашел через главный вход, расписался, снял верхнюю одежду, надел выглаженный белый халат и направился в кабинет, где сейчас ведет прием его наставник. По пути он зашел за историями болезней, которые его попросили взять. Ради интереса, он просмотрел сегодняшних посетителей, в надежде не увидеть там имени того противного мальчишки, который считает, что раз ему скоро подыхать, то все ему обязаны. И вот, самая нижняя папка, самая толстая и у Дазая просто все валится из рук, а ноги подкашиваются, от чего он приземлился пятой точкой на железную скамью. У него опять галлюцинации? Он же только пропил лекарства! Дрожащими руками парень поднял с пола истории болезни, оставив напоследок ту, самую большую. Осаму сглотнул и подошел к медицинской сестре, спрашивая имя пациента, мол, непонятно написано. — Накахара Чуя, 20 лет, пол мужской. Диагноз: Лейкемия в стадии ремиссии. — пожилая женщина помогла студенту без всякой задней мысли, ведь врачебный почерк он такой. Его или понимаешь до буквы, или не понимаешь совсем. Осаму чуть не задохнулся от радости. Он быстрыми шагами направился в кабинет, где уже собрались знакомые лица. Но Чуи среди них не было. Он посмотрел запись, на 7 вечера. Весь день студент не мог усидеть на месте, он каждые 10 минут смотрел на часы, подгоняя время. Врач удивился приподнятому расположению духа подопечного и дал ему задание в виде оформления медицинской документации. И вот, время близилось к семи. Грудная клетка Дазая была готова разорваться от давления, поднявшегося внутри. И вот. Раздался стук в дверь, доктор пригласил пациента войти. Осаму поднял свои коньячные глаза на вошедшего человека и замер. Это и правда был тот, кого он ждал. И выглядел парень лучше, чем в последнюю их встречу. Рыжие волосы росли густой копной, кожа приобрела здоровый оттенок, даже с легким загаром. Не было уже тех воспаленных волдырей, синяков на рандомных частях тела, глаза блестели жизнью. Одет Чуя, как обычный гражданин Японии, только теперь его шею украшал черный лаковый ремешок, сдавливающий кадык и придающий шарма всему образу. А еще на нем был тот самый свитшот, что выглядел, как новый. Также Накахара дополнял свой образ шляпой и черными перчатками, которые снял перед входом в кабинет. Подняв два сапфира вверх, он замер, роняя шляпу и перчатки на пол. Дазай уже перестал выглядеть как нескладный подросток. Скорее как солидный молодой мужчина. Каштановые волосы все так же находились в беспорядке, будто они только-только высохли на солнце. Хоть он и был все так же бледен, но это выглядело эстетично, и глаза, цвета дорогого коньяка контрастировали. Манера одеваться у брюнета тоже поменялась, он стал предпочитать классику, нежели что-то молодежное или спортивное. Белая рубашка с мелкой зеленой полоской, вместо обычного галстука на груди висел галстук-боло с голубым камнем, а поверх всего этого белый халат. И, незаменимой деталью — груда бинтов на всем теле парня. Осаму замер, будто не моргая и роняя ручку, которой писал что-то в карте стационарного больного. — Все хорошо? — доктор был пожилым мужчиной с легкой сединой и мягкой бородой. Лишний вес придавал импозантности, а хирургический костюм серьезности. — Блять, это что, ты? — Чуя всегда был эмоциональным, не то что его товарищ, который любил держать свои чувства в узде, но тут даже он не выдержал. — А это ты? Доктор ничего не понимал и просто наблюдал за ребятами, которые стоя в разных концах комнаты умудрились одновременно зарыдать. Но обследование проходить пришлось. Врач посмотрел анализы крови Чуи и поправлял очки, хмурился, улыбался, снова хмурился, заставляя напрягаться всех. Затем он положил анализы на стол и Дазай мгновенно начал их читать, покрываясь холодным потом. — Ну что хочу сказать, молодой человек, — мужчина снял очки и потер переносицу, — почему таблеточки не пьем? Анемия, конечно, не Лейкоз, но лечить надо, тем более у вас просто дефицит железа в организме. — Вы понимаете, что я тоннами ем яблоки, гречку, говядину, орехи? У меня такое питание, почему тогда такое низкое железо? — Чуя недоумевал почему так, но анемия это остатки лейкемии, приходится бороться. — Пропейте курс и приходите через 4 недели, сдадите анализы и проверим состояние, если анализы не улучшатся, придется колоть. Чуя поморщился, вспоминая сколько раз его четвертый квадрант насиловали иглами и вздохнул. Пока медработники заполняли его карту, парень достал из кармана блокнот и ручку. Написал номер своего телефона и положил на стол, рядом с рукой Дазая, который готов был пищать от восторга, но сдерживался, он же на работе.Наши дни.
На работе Осаму находился с 10:00 до 21:00. Ровно 11 часов работы и хорошая зарплата. Чуя же работал чуть меньше и уже ждал своего парня на месте встречи. Дазай, словно окрыленный, несся по тротуару, не замечая прохожих. На губах сияла улыбка. Кого-то она пугала, а кого-то радовала и заставляла тоже улыбаться. И вот она, маленькая стройная фигура у фонаря, пускает дым в атмосферу. Осаму посмотрел на часы, добрался за 20 минут. Просто прекрасно. Он обнял свою пассию и вдохнул запах волос Накахары. Он пах спиртом и металлом. Что-то здесь не так. — Ты долго собираешься себя обманывать, Дазай? — голос у Чуи был немного грустный, но он отрезвлял. Шатен отскочил от Накахары словно ошпаренный, его глаза забегали по окружению, а руки задрожали, — Самообман это самое ужасное… — Нет! — Он очнулся от своего же крика. Грудная клетка брюнета вздымалась с бешеной скоростью. Парень огляделся вокруг и он пожалел, что послушал своего фантома, ведь пару минут назад он был так счастлив… Вокруг стены с мягкой белой обивкой, потолочные лампы покрыты решеткой, которая находится в метрах двух от земли. Если подпрыгнуть, можно на ней повиснуть. Где-то под потолком виднелось маленькое окошко, сквозь которое проходил лунный свет. Даже пол был мягок, на нем можно было спать. Зачем здесь кровать? Все белое. Оно слепило. Даже чертова пижама белая. — Чуя, я хочу к тебе… — тихо произнес парень и вынул из запазухи лезвие, которое было уже ржавым от времени, но он продолжал носить его с собой. Он убедился, что свет погасили, и закатал рукав рубашки по локоть, чтобы она сжимала плечо наподобие жгута. На предплечье, после работы «кулачком» показались вены. Дазай взглянул в пустой угол, где так же сидел его бред, тот рыжий паренек с прекрасной улыбкой и темпераментом, — Жди меня?.. — пара ловких движений и бордовая кровь полилась по руке, обжигая кожу, но Осаму было мало, он нащупал место, где пульсирует сонная артерия и, замахнувшись, воткнул себе лезвие в шею. Лезвие уже затупилось, поэтому чтобы попасть по крупному сосуду, хотя бы прорезать кожу, пришлось постараться. Кровь пошла фонтаном. Он начинал задыхаться, но старался хрипеть как можно тише, чтобы его не спасли. Когда худая фигура оказалась рядом с ним, погладила по голове своими ледяными руками, он понял, что, наконец, достиг своей цели. — Прости, я не выполню обещание. Я просто не могу.Да, теперь его везение точно закончилось.