(клубничные) письма

Чонин громко хлопает железной дверью шкафчика, вмещая в яркий звук свой спектр эмоций. — Сколько их там? - знакомый голос над ухом заставляет парня поежится. Феликс кидает быстрый взгляд на милые наклейки, которыми усыпан весь шкафчик младшего. Эти именно наклейки здорово указывают на ребячий, совершенно нежный характер Чонина, контрастируют с внутренним наполнением шкафа. Вероятно, Ян несознательно проектирует свой маленький мир наружу, подавляя попытки саморазрушения таким образом. — Не знаю.. - Ян опускает голову, позволяя мыслям вновь сосредоточиться на обременяющих бумажках, хранящихся в его школьном шкафчике. Письма. Их сотни. Маленькие пожелтевшие бумажки, на которых пролито кофе; идеально чистые белоснежные конверты без единой подписи; надорванные листочки в клеточку, измоченные слезами автора. Хёнджин лопнул каплю безмятежной действительности младшего ещё при первой встрече. Чонин думал, что пройдёт. Не прошло. – Сколько я мог написать за три года?.. - Феликс приобнимает младшего, позволяя уткнуться носом в тёплую фиолетовую толстовку. Пальцы в волосы, подбадривающая улыбка. Ян знает, что может положиться на плечо друга в любой момент, олицетворив в нем всевозможные способы поддержки. Слова растворяются в воздухе беззвучным вздохом, обещая, что завтра, может быть, будет легче. Чонин клянётся, что простого «Хенджин очень красивый» никогда не будет достаточно чтобы описать его внешность. С другой же стороны, если начать раскрывать суть его красоты более конкретно, то слова просто-напросто запутаются в толстый клубок восхищений. Слегка томный, туманный взгляд, обязательно родной до мурашек, обнимающий спокойствием. Полуухмылка, изображённая формой месяца, пытающаяся дотянуться до темной родинки под глазом. Утонченные черты лица в контраст широким плечам, высокая укладка. Пряди же волос чернее ночи, что утопает в сладких грезах. С этими же самыми грезами Чонин мешал каждый свой взгляд в сторону старшего, обнимал его ауру сильнейшими чувствами, обещая себе, что сможет выбраться из тёмных заблуждений. Каждый же раз Ян только больше падал вниз, тонул в волнах надежд, которые, безусловно, разбивались о скалы на рассвете. Даже сейчас, не сумев отвести взгляд от светлого оттенка губ, Чонин тянет из трубочки клубничное молоко, не позволяя себе перевести взгляд на третьего собеседника. — Разве клубничное молоко может быть вкуснее бананового? Ты смеёшься? – Хенджин легонько толкает Сэхи локтем, смеясь девушке прямо в глаза. Она улыбается в ответ, поправляя выпавшую прядь волос, и Чонин понимает, что тоже неосознанно позволил себе улыбнуться. Смех старшего укрывает его мысли, и Чонину остаётся только представлять, что Хенджин так смеётся из-за него. Для него. Что причиной смеха является анекдот младшего, а не влюбленность Хенджина в блондинистую девушку. Молока в пакетике с каждым глотком становиться все меньше, в то время как темная тягучесть чувств окутывает младшего все больше. Сэхи позволяет себе оставить легкий поцелуй на щеке Хвана на прощание, одним движением буквально разрушая улыбку Чонина. Девушка уходит, выбивая тонкими каблуками отдаленное эхо, которое откликается маленькими слезинками в уголках глаз Чонина. Клубничное молоко остаётся недопитым, пальцы младшего вновь теребят рукава толстовки, что позволяет скрыть соленый град до появления младшего в уборной. Слёзы жгут пуще обычного. Не из-за тонких следов помады на щеке Хвана, ведь Сэхи делала так не раз. Не из-за радостного Хенджина, который, похоже, осознаёт, что он скоро найдёт взаимный отклик на свои чувства. Безысходность - изначальная опорная точка той ямы, которую Чонин выкопал себе невзначай. Тот факт, что он родился парнем. Тот факт, что у него изначально не было возможности даже надеятся на что-то конкретное. Тот факт, что спустя три года мысли круговоротом кружатся вокруг черноволосого парня, что каждый день списывает у него домашку и покупает клубничное молоко. Из-за этого продукта ткань губ Чонина вдоль и поперек пропиталась клубничным вкусом, и ему до мурашек хотелось бы, чтобы Хёнджин узнал это. Чтобы Хван полюбил эту же клубнику, но с привкусом его губ. Чтобы Хван полюбил его, а не клубнику. Чонин хрипит, позволяя душным слезам отступить немного поодаль дабы прочитать только что пришедшее сообщение. « Чонин, ты так быстро ушёл, я забыл тебя поблагодарить! Как думаешь, у нас все получится с ней? » Чонин печатает быстрое и короткое «да», наступая на горло своим эмоциям. Все правильно. Если тебе нравится цветок, по-настоящему нравится - ты никогда не сорвёшь его, лишь будешь поливать время от времени. «Так и тут, - думает Чонин. - Счастье любимых – самое важное, ведь так?» Голова тяжелеет от внезапного звонка на урок, опухшие веки покрывалом ложатся на глаза. Нужно спешить. — В таком случае.. Это конечный вариант сценария? - Хенджин вопросительно выгибает бровь, подчёркивая искренне любопытство. Спустя немалое количество недель Чонин наконец-то помог темноволосому дописать заданный учителем проект для актерского кружка. — Думаю да, - младший улыбается, заглядывая в светлый взгляд напротив, надеясь на полное одобрение проделанной работы. Хенджин не возражает ни капли, соглашаясь с каждым действием прописанных персонажей – на Чонина всегда можно положиться. Хенджин хихикает тихонько, невзначай оголяя ряды ровных зубов. Расплывается в улыбке, украшая выражение лица ямочками возле щёк. — Ну неужели, Нинии..– Тянет своё радостное, прижимается с младшему ближе, в итоге ложа голову на плечо. Окутывает своим парфюмом всего Чонина, вьёт руками вокруг талии. Чонин реагирует не сразу. Липкая сладость тянет куда-то вниз, заставляет что-то внутри выстроить американские горки из неуверенной радости и кататься по ним, каждый раз усиливая сердцебиение. Мурашки дают о себе знать, заставляя младшего с громким выдохом опустить взгляд на волосы цвета темного каштана, что покоятся на его худощавом плече. Для всего мира прошла секунда, Чонин же прочувствовал в миг этой вечности все тепло мягких ладошек Хвана, влюбился вновь в прикосновение мягкой кожи, развеял гнусные тучи ночных скитаний. Чонин позволяет себе уткнуться кончиком носа в темную шевелюру старшего, зарываясь в ванильный аромат шампуня, выпуская скоплённую годами нежность в один миг. Такой возможности больше не будет - сидеть с ним в обнимку, вдыхать излюбленный запах, пропускать под кожу импульсы счастья. Заглядывать в уголки смеющихся глаз, ловить яркие лучи в их отражениях. Осознавать, что Хёнджин смеётся для тебя и из-за тебя, что вновь оголяет ямочки. Чонин первый расторгает затянувшиеся объятия, быстро зачем-то извиняется, спотыкается, когда торопиться захватить напечатанный сценарий со стола. Мчит к шкафчику как можно быстрее, попадая шагами в такт к учащенному сердцебиению.  Спешит так сильно, что забывает прикрыть рукой код от шкафчика при вводе, так сильно, что кое-как бросив бумаги не обращает внимание на упавший с верхней полки конверт. Чонин, подобно ветру, в считанные секунды меняет месторасположение, еле-еле успевая добежать до нужного кабинета к звонку. Но имеет ли это значение, вся эта спешка, если неотправленное письмо наконец-то попадает в руки получателю? Если тонкие пальцы осторожно кладут его в карман, унося написанные тайны с собой, крадут пропитанные слезами эмоции, вылитые на бумагу? Изначально Хёнджин дал себе обещание и укрыл его строжайшим запретом: он не заглянет внутрь и отдаст младшему то, что подобрал под шкафчиком как только сможет. Внутренний сговор с собой же остался бы ненарушенным, не заметь Хёнджин в конце дня маленькую деталь : уголок был подписан карандашом, искривляясь в тонком «Хван Х.» Конверт оказался не запечатанным, будто бы то, что внутри и не должно было быть отправленным. Будто бы это не являлось чём-то личным, было скрыто, но в то же время парадоксально развёрнуто напоказ. Открывая конверт, темноволосый запомнил каждый маленький изгиб – нужно будет свернуть так, как и было. Пальцы дрожали, что-то не давало покоя. Если быть точным – именно та подпись в уголке. Что там? Почему не отдал сразу, если это правда адресовано именно ему? Может, там лишняя часть сценария? Прошлогодняя домашка? Черт, почему так волнительно? Почерк был точно чонинов – мелкий, быстрый. Отличие было только в одном – обычно младший пишет исключительно аккуратно, проверяет написание каждой буквы, старается чтобы красиво было, тут же – полный хаос в буквах, в почерке, почти неразбериха. Видно ясно, что пишет не рука пишущим аппаратом, а происходит сильнейший выплеск эмоций. Где-то по краям остались пятна разлитого кофе, где-то сильные зачёркивания, режущие текстуру бумаги почти до дыр. В любом случае, нужно было прочитать. Хенджин уже открыл же, так что? Поплывет обратно на половине реки? «...ты знаешь, наверное, если я сейчас все не напишу тут вновь, я просто умру. ты знаешь, я очень быстро сделал тебя одним из главных персонажей в своей жизни, и, ты знаешь, я так боюсь всего в тебе, буквально, потому что я не знаю как повлияют любые изменения на все что есть сейчас у нас (а у нас ведь ничего нет, нечего, лишь мои фантазии), а ещё я так волнуюсь если у тебя какие-то проблемы (ты так часто упоминал что-то невзначай, но я не умею говорить о подобном, тем более если рядом постоянно она) то у меня внутри что-то падает, пусть это и звучит так банально, я реально хочу сделать все чтобы тебе было лучше, но ты не разрешаешь никогда, и говоришь причину редко, но ты не виноват, потому что мы все так делаем когда плохо. ты думаешь это все я пишу от того что мне легко или выговорится некому? как видишь, нет, я тоже бегаю от проблем, себя, тебя, а самое ключевое - от чувств к тебе ..

[вырванный фрагмент]

..сдаётся мне, что настоящая любовь, не важно в каком ее смысле, состоит из свободы и доверия. если ты дорожишь человеком, ты ни в коем случае не должен проектировать на него негативные чувства, ограждать его правилами и в общем строить какие-либо рамки. суть в том, что ты доверяешь человеку настолько, что не вынужден держать его подле себя. у него всегда есть возможность уйти, и если ты правда ценишь его, ты поймёшь его выбор. ты знаешь это, правда же, хёнджин? я не держу тебя, я действительно надеюсь, что у тебя все получится сам понимаешь с кем...» Читать было невыносимо тяжело, даже душно. Невозможно было принять осознание того, что это правда писал тот маленький, солнечный и беззаботный Чонин. Писал про него. Горло обвили пальцы паники. Письмо вмиг очутилось на полу. Нужно было срочно перевернуть все мысли, а для этого, как правило, отводилась целая ночь. Паника вскоре начала душить и Чонина. Спустя некоторое количество времени младший заметил, что количество писем в шкафу знатно уменьшилось. Поначалу это казалось полной чепухой – пароль от шкафа знал только Феликс, которому эти письма точно не сдались, ведь он имеет честь слушать подобные речи каждый день в реальном времени. Стало быть кто-то нарочно таскает их оттуда, но как? Да и когда? В какой-то момент абсурдность ситуации настолько закалила спектр паники младшего, что тот рассорился с Феликсом, абсолютно точно заверив его в его же виновности. Спустя пару часов Чонин был выгнан из кабинета директора после просьбы поменять личный код шкафчика – это запрещалось правилами учебного заведения. Все дошло до пропуска пар ради бережной охраны исписанных бумажек, но выследить злоумышленника так и не удалось. Последней каплей была идея остаться после пар до закрытия с той же целью – слежка. Затылок ударяется о холодную дверь, будущее место ушиба не болит совершенно - все заглушается мыслями. Паники больше нет – она испарилась в тумане выключенных школьных ламп. Чонин знает, что до закрытия заведения половина часа, а тут ни души, исключая его самого. Слух тонет в тихом омуте, позволяя Чонину утонуть в безмыслии. Впервые Ян чувствует себя защищенно, окружая себя пустотой. До того судьбоносного момента, конечно же, в котором он вновь слышит голос Хвана. У Чонина Хёнджин везде, и это не новость. На заставке смартфона, в учебниках, на распечатанных фотографиях, которые украшают его стену над кроватью, в бесконечных мыслях, в недавнем сценарии, в сердце, в конце концов. Он множество раз воображал себе медовые оттенки слов, произнесённые страшим, множество раз исписывал тетради несостоявшимися разговорами. Не в новинку было ловить его тембр голоса в стенах пустой школы, но необычно было осознавать, что он говорит с кем-то, а не с Чонином. Осознание того, что Хёнджин правда говорил с кем-то буквально за поворотом в коридор пришло весьма неожиданно. Голос Хвана мешался с более тонким, женским голосом. Не трудно было догадаться, что он вёл беседу с Сэхи. Ноги младшего подкашивались, колени почти дрожали при каждом шаге, но он упорно продолжал идти на звук. Голоса с каждым шагом становились громче, отбивались в барабанных перепонках, грозили словами или же тайной беседой, которая может быть подслушана. И будет подслушана. Сэхи говорила тише обычного, смеялась меньше. Ещё издалека Яну сдалось, будто она могла бы понять самого Чонина в тот момент: такая же неуверенная интонация при разговоре с Хваном, такой же неловкий взгляд. Было ли оно так? — .. закончить все на этом? - Хёнджин в свою очередь тоже отвечал негромко, обрывисто. Его слова были мнимы, он мазал неохотой в голосе в ответ на неуверенность девушки. — Я же сказала что не договорила. Выслушай меня, – Сэхи стояла у окна, опираясь на уже охладевшую батарею. Сумрачный свет пробивался сквозь оконное стекло, осторожно скользя по ее гладкой коже, раскрывая мягкий посыл слов. Хёнджин осторожно кивнул, невзначай заглянув девушке в глаза. На минуту в воздухе повисло молчание, с каждой секундой увеличивая шанс неизбежного напряжения, оттягивая судьбоносный момент. — Будешь моим парнем? Дальше Чонин не слушал. Не принял во внимание взгляд Хенджина на него. Не слышал возгласов старшего. Ноги несли его прямиком к шкафчику. Сердцебиение грозило усилиться до смертельной нормы, адреналин смешался с яростью вместо крови в венах. Что-то внутри пульсировало спазмами, дышать было трудно. «Хватит». Слёзы душили, по-настоящему сжимали свои пальцы на шее. Хриплое дыхание местами прерывалось, губы дрожали с каждой секундой все пуще. Хлопковая рубашка послушно впитывала каждую слезинку, что прокладывала путь вплоть до ключиц. «Достало». Ручонки тянуться к замочку шкафа, на автомате вводят незамысловатый код. Есть ли смысл держать все это тут? Есть ли смысл запирать себя в строчках писем к нему? Есть ли смысл кричать громче,или же не кричать вовсе? Каждая мимолётная мысль о нем, каждое маленькое «люблю» и сердечки на полях.. Имеет это смысл теперь? «Это конец». Большой палец чиркает по колечку зажигалки. Десятки, сотни писем водопадом падают с полок, расстилая ковёр из чониновых чувств. Ведь правильно же получается, что они на полу в небрежном порядке будут сожжены – он все равно не был достоин даже озвучить что-то отсюда. Он никогда не произнёс ни одной строки вслух, но помнил каждую. Так банально было писать о любови, клясться в чем-то, зная, что ты не нужен. Зная, что ты даже не понадобишься. Зная, что глубокая влюблённость ломает рёбра, заставляет выдыхать тяжелее с каждым разом. Чувства эти подобны яркому пламени на кончике зажигалки – яркие, прожигающие, обрывистые до кашля кровью. Не взаимные.

Что режет сильнее: не взаимные чувства, или же нож? Что душит пуще: слёзы или собственные руки? Что жжёт сильнее: огонь или слёзы?

Чонин путался, хрипел, безрезультатно вытирал мокрые следы на щеках рукавом рубашки, потом вновь путался. Путался настолько, что не сразу понял кто именно подошёл сзади, затушив зажигалку. Не сразу осознал чья рука обхватила тонкую талию, чей подбородок опустился на его плечо. Чонин перестаёт дрожать. Всхлипы враз затихают, оголяя молчание. Так неловко чувствовать тёплые руки Хёнджина на себе вновь, покрываться мурашками из-за его дыхания около мочки уха. Что ему нужно? Чонин опускает голову ниже, старается расцепить крепкий замок из пальцев Хёнджина, что так крепко поместился на талии. Старший не пускает, первый разворачивается к Яну и приседает немного, заглядывая в заплаканные глаза. Чонин смотрит потерянно, взгляд бессильно бегает по изумительно красивому лицу напротив. Хёнджин ловит спрятанные нотки уставшей ненависти, перенимает на себя внезапную апатию. Смотреть на такого Чонина невыносимо больно. Обычно солнечный, энергичный Ян с упаковкой клубничного молока в руке стоит сейчас перед ним сломанный, разбитый его поведением. Заплаканный до болезненно красного взгляда, до дрожащих кончиков пальцев. Маленький, светлый Чонин, который ходит обычно в больших и тёплых толстовках, сейчас вытирает слёзы тонким рукавом рубашки. Топчется на месте по своим же письмам о чувствах в Хвану, обещая поджечь их, но все равно не вырывается из рук Хёнджина. – Я отказался. Сказал «нет». – Хёнджин клянётся, что никогда не был ещё так напуган пустым взглядом младшего. Что если уже поздно? Что если он сумел все испортить невыносимо долгим бездельем? – Отказался? – Чонин спрашивает тихо, надломленно. Голос не слушается. Младший вглядывается в бездну карих глаз напротив, улавливая нить тревоги. – Да. Я ещё не все прочитал, – старший кивает на разбросанные по полу бумажки, мягко улыбаясь Чонину, взглядом обещая, что он правда собирается прочесть все. Обещая, что он действительно готов все исправить, лишь бы вновь покупать Чонину клубничное молоко перед школой.