Мой-Твой-Наш

Сефирот стоял посреди гостиной Зака и смотрел на незнакомого полуголого парня с откровенно зацелованной шеей, валяющегося спиной на диване Зака в одних армейских трусах. Кроме них на парне были огромные наушники Зака, на которые тот спустил две зарплаты и разве что пылинки с них не сдувал (а до того за три месяца прожужжал все уши Сефироту, какой у них шикарный звук и какая у них не менее шикарная цена), и виртуальные очки Зака (еще старые, со сколом по нижнему краю), скрывающие добрую половину небольшого лица. Парень покачивал узкой ступней задранной на спинку дивана ноги, отбивал пальцами ритм у себя на животе и издавал странные звуки, то ли крайне неумело пел, то ли изображал мартовского кота. В комнате стоял густой запах секса. Сефирот потер правый висок, поморщился и швырнул принесенную с собой черную папку на заваленный чипсами, остатками пиццы и презервативами журнальный столик, выбрав местечко почище. Так он и стоял, сложив руки на груди и в раздражении смотря на… судя по всему, парня Зака, слушая кошмарный концерт в его исполнении и ожидая, когда хозяин квартиры и по совместительству его лучший друг, лейтенант и человек, состряпавший самый отвратный отчет за последний месяц, вернется домой. В возвращении Зака Сефирот не сомневался, как и в его причине, и он успел очень внимательно рассмотреть причину — занявшего собой диван парня. За спиной Сефирота щелкнул замок, пронесся едва ощутимый сквозняк, всколыхнув и изменив направления воздушных потоков, и пару секунд спустя их в комнате стало трое. Сефирот чувствовал теплое присутствие Зака, не спешившего отходить от двери, «видел» его на внутренних радарах даже не поворачиваясь, слышал знакомое и родное дыхание. А парень все пел, и его голос ввинчивался в череп Сефирота как дрель. Наконец Зак появился в поле зрения Сефирота. Улыбающийся, отвратительно счастливый, с шалыми глазами и всем своим видом орущий, что у него только что был секс с очень значимым для него человеком. На Заке были старые Солджерские штаны, еще третьего класса, затертые, затрепанные и… больше ничего, даже обуви не было на запыленных ногах. В правой руке Зак держал белый, одноразовый, магазинный пакет с раздувшимися боками, и при следующем его шаге в нем звякнуло стекло. Сефирот нахмурился. Но Зак, по своему обыкновению, этого «не заметил», он умиленно смотрел на парня, растекшегося по его дивану, на неодобрительно щурящегося Сефирота, снова на парня… и его улыбка становилась все шире и шире, хотя Сефирот не представлял, как это возможно. — Познакомились, да? — наконец хрипловато спросил он и выжидательно, с восторгом уставился Сефироту в лицо. И тот ничего не смог с собой поделать, обычно напряженные плечи сами пошли вниз, расслабляясь, а уголки губ наоборот, вверх. Сефирот коротко выдохнул, и только хорошо знающий его человек смог бы распознать в этом звуке смех. — Ну… разве что ты считаешь, что это можно назвать знакомством. Зак в ответ закивал с такой готовностью, что не будь он Солджером и Сефирот мог всерьез опасаться вывиха шеи. — И как он тебе? — тихо и слишком серьезно спросил Зак, плавно, даже ласково (!) мотнув головой в сторону парня на диване. — Поет, — лаконично ответил Сефирот, но когда это Зака устраивала лаконичность в таких вопросах? — Громко, — добавил Сефирот, но Зак продолжал смотреть на него слишком выжидательно, слишком внимательно, слишком напряженно. И не моргая. Верные признаки, что ответ для него очень важен. — Противно и фальшиво, — не погрешил против истины Сефирот и сдался: — Мелкий, ладный, приятно смотреть. Кто он? Зак отмер, тепло, понимающе улыбнулся Сефироту и, пристроив пакет у себя на ступнях, полез в него правой рукой, придерживая левой. — Я рад, что ты спросил, Сеф, — погремев, позвенев и чем-то пошуршав в переполненном пакете, Зак выпрямился, и в его руке оказалась покрытая капельками влаги полулитровая бутылка темного стекла, которую он пристроил двумя третями донышка на самом уголке стола. Сефирот узнал по этикетке марку и со значением хмыкнул, но Зак только сверкнул на него голубыми глазами и дерзко ухмыльнулся. — Что?! Легкое пиво, легчайшее. Клауд еще не пробовал алкоголь, — и снова голос и лицо Зака стали настолько неприкрыто нежными, что Сефирот невольно сглотнул, а сердце в его груди странным образом дернулось. Он отвел взгляд от Зака на парня… на Клауда. — А еще на нем твои наушники. — Ага, — беззаботно ответил Зак и снова зашуршал пакетом. — Наушники, на которые ты дышишь через раз и если бы не стеснялся, то молился бы на них. — Ага… — чуть настороженно протянул Зак. — Наушники, которые ты отказываешься даже на час одалживать своим приятелям и позволял надевать только мне. — Ну… — Наушники, — перебил его Сефирот, — которые сейчас на голове Клауда мотаются и бьются по спинке дивана и подлокотнику… Сефирот послушал напряженную тишину от Зака, скривился от особенно громкого и противного вопля Клада, про себя отметив, что легкие и голосовые связки у парня развиты отлично, и перевел разочарованный взгляд на замершего с рукой в пакете, наклонившегося Зака, который, кажется, даже не дышал. — И ты нас не познакомил, — наконец обвинил он и Зак виновато моргнул, а через миг улыбнулся с легким сочувствием, совершенно непонятным Сефироту, и вытянув руку из пакета, примирительно поднял ее перед собой. — Я знакомлю, сейчас. — С твоим парнем… — расстроенно начал Сефирот, но Зак его перебил с тихим, довольным смехом: — Нет, нет, не моим, нашим. Или твоим. Как захочешь. Или как получится. Правая бровь Сефирота сама собой взлетела вверх. — Моим? — недоверчиво спросил он, не веря, что услышал верно. — Ага, — снова ответил Зак полюбившимся за этот разговор словом, обезоруживающе улыбнулся и небрежно пожал правым плечом. — Зак, — с легким осуждением воззвал к его логике Сефирот, — я его впервые вижу. Даже имени его не знал. — Но тебе нравятся голубоглазые блондины и тихие парни, нравится, когда тебя внимательно слушают, когда тебе не навязываются, а просто находятся рядом, ты любишь, когда твоя сила востребована и когда тебя принимают тобой и не пытаются от тебя что-то получить. Это Клауд. Сефирот с легким интересом скользнул взглядом по видной из-под очков нижней части лица Клауда, бесспорно красивой нижней части лица, очень нежной, очень ранимой на вид, и зацепился глазами за поставленные гелем в невообразимую прическу золотистые волосы, мотающиеся по подлокотнику дивана. — И поэтому, потому что он… «мой», как ты выразился, именно поэтому ты с ним… спал? — не отрываясь от придирчивого рассматривания Клауда,  с недоуменным раздражением спросил Зака Сефирот и теперь воззвал к его разуму: — Зак, последовательность! — А что, — Зак снова рассмеялся, на этот раз весело. — Ты бы со мной не поделился? Я ранен в самое сердце, Сеф. — Он человек, — с легким осуждением напомнил Сефирот, — а ты мне предлагаешь его так… — Нет, нет, ты все неправильно понял, — остановил его обвинительную речь Зак и наконец-то выпрямился, отпустив пакет, который тут же воспользовался свободой и завалился набок, явив миру рыбий хвост и горлышко еще одной бутылки, на этот раз винной. — Вообще-то Клауд в тебя по уши влюблен. Сефирот напрягся всем телом, сжал губы и отступил, закрываясь. — В тебя, в тебя, — тихо рассмеялся Зак и почесал живот над пупком. Сковырнул с кожи высохшую сперму, он с пару секунд смотрел на нее в своих пальцах, а потом небрежно бросил хлопья на пол. Подхватив со стола и подняв бутылку к лицу, игнорируя скептический, наполненный глубокими сомнениями взгляд Сефирота, Зак прижал запотевший бок ко лбу, довольно пробормотал «холодненькое» и, тихо посмеиваясь, шагнул к Клауду, чтобы аккуратно поставить донышко бутылки ему на живот. Очередная кошмарная рулада сорвалась в громкий испуганный крик и уже миг спустя Сефирот ловил драгоценные наушники Зака одной рукой, а его старые, только чудом еще работающие очки второй, пока Клауд пытался убить Зака диванной подушкой и высказывал в очень знакомых матерных выражениях все, что думает о подлости лучшего друга.   Слова о друге, пусть и лучшем, удивили Сефирота, он ожидал… несколько других, учитывая обстановку и физическое состояние обоих парней. Бестолковая возня длилась с минуту, прежде чем Клауд наконец-то заметил, что в комнате с Заком они не одни. Подушка, зажатая за углы в обеих его руках, взлетела в очередной раз над головой, чтобы обрушиться на смеющегося, закрывающего лицо перекрещенными руками Зака, которого Клауд свалил на спину в своем прицельном прыжке с дивана. Он сидел на животе Зака, прижимая его к полу более чем сомнительным весом, и Зак ему это позволял, и даже получал от действий Клауда такое удовольствие, что только слепой не заметил бы его. Себя к слепым Сефирот не причислял. Замерев с подушкой над головой, Клауд повернул голову и их взгляды встретились. У Клауда оказались самые яркие, самые невинные — и это учитывая его вид! — глаза, которые Сефирот видел за свою жизнь, а повидал он людей немало. И Клауд совершенно очаровательно краснел. И бледнел тоже. Из глаз Клауда на Сефирота смотрело глубокое безоблачное небо, трогательно перепуганное, готовое пролиться теплым дождем от смущения и пристального внимания к себе. Сефирот не мог проигнорировать тот факт, что на миг ему захотелось посмотреть, как отреагирует Клауд, если он сейчас сделает два шага и коснется попеременно то бледнеющей, то краснеющей щеки пальцами. Возможно, даже без перчатки. И по какой-то неясной для самого себя причине Сефирот не сомневался, что ему бы реакция Клауда доставила не меньшее удовольствие, чем Заку устроенная на нем возня. Но мысль эта была предельно странной и Сефирот отложил ее до ночи, чтобы в тишине своей спальни заново достать и более внимательно изучить. А пока… Смущение Клауда достигло критической массы и он издал горловой сдавленный звук, куда более приятный, чем так называемое пение. Его глаза распахнулись еще шире, по щекам побежали две влажные дорожки и подушка вывалилась из ослабевших рук. Первым делом мягко приземлившись на голову Клауда, она свалилась на пол. И у Сефирота появилась причина положить наушники на столик и подойти. И наклониться. И замереть. И поднять ресницы, чтобы взглянуть глаза в глаза на расстоянии в пару десятков сантиметров. И все это время Зак даже не дышал, он сдвинул перекрещенные руки вверх и смотрел на них обоих разом, рискуя заработать косоглазие. И конечно же, наслаждался лично устроенным безобразием. — Клауд, — поприветствовал Сефирот побелевшего как полотно парня, прежде чем выпрямиться, и тот крупно вздрогнул, вскочил на ноги, чуть не свалился на пол, споткнувшись о злополучную бутылку с пивом, и вытянулся во фрунт, высоко подняв голову и по уставу глядя сквозь Сефирота не по уставу перепуганными, смущенными глазами. С подбородка слетели две прозрачные капли и шлепнулись ему на ступни. — Вольно, — отступил на шаг назад Сефирот и не глядя швырнул подушку на диван. Он увидел этот момент осознания, когда Клауд понял, что практически голый, зацелованный, откровенно… затраханный, и перед кем он стоит в таком виде. Сефирот видел это так ясно, будто читал хорошо написанный отчет о завершенной миссии. И это заворожило его, эта игра эмоций на узком, нежном лице Клауда действительно заворожила его. Он жадно впился в лицо глазами, но… Из Клауда будто выпустили воздух, он будто умер в своих мыслях и ломано осел на пол, обхватил себя руками, сжался, сидя на коленях, закрываясь и пряча свое тело от чужого взгляда. Его взгляда. Именно Сефирот для Клауда был чужим. И пока Сефирот бестолково, не понимая, должен ли что-то с этим сделать, смотрел на сведенные судорогой, вздрагивающие узкие плечи, Зак в мгновение оказался на ногах, а в его руках внезапно появилось невесть откуда взявшееся походное одеяло, которое он мягким, бережным движением набросил на дрожащую спину и плечи Клауда. Укутав его, Зак для надежности обхватил Клауда руками, приблизил губы к его пунцовому уху, выглядывающему между хаотично торчащих прядей золотых волос и тихо, успокаивающе забормотал ласковую чушь. Сефирот почувствовал себя лишним. Это было старое, давно знакомое чувство, привычное, но от этого не менее болезненное. Он неловко развернулся, внезапно растеряв всю свою грацию, и старательно не вслушиваясь в слова утешения Зака, пошел к двери. В груди саднило. Тело медленно окутывал холод одиночества. И вот чего он точно не ожидал, так это того, что Зак его окликнет. Сефирот не остановился, незачем было оборачиваться, незачем было возвращаться, как того просил Зак. Все стало предельно ясно, он здесь лишний и чужой. Снова. Опять. А жалости к себе Сефирот не хотел. И уж точно он не ожидал, что Зак встанет между ним и пока еще закрытой дверью в холодный, равнодушный мир профессиональной востребованности. Не ожидал, что руки Зака лягут ему на шею и надавят на затылок, что он потянет его сначала прикоснуться лбом ко лбу, а потом — вцепившись в руку мертвой хваткой — обратно. К дивану, запаху секса, фонящему отчаянием Клауду. Его задеревеневшее тело Зак толкнул в предположительно уютные, вероятно, мягкие объятия дивана с одного краю, подхватил Клауда на руки и усадил с другого, и пока раздобывал в кухонном закуте чашку горячего чая, Клауд успел с головой замотаться в одеяло и сползти обратно на пол. В руках Сефирота оказалась парящая, дразнящая терпким густым ароматом чашка, Клауд был, мягко, но непреклонно водворен обратно на диван, а Зак пристроился задницей на возмущенно скрипнувшем от такого обращения журнальном столике, аккурат, как заметил Сефирот, на том самом злополучном отчете в черной папке. — Пей свой чай, — мягко потребовал Зак, наставив на Сефирота указательный палец. — А ты, — повернулся он к снова подбирающемуся к полу кулю из одеяла, — вползай обратно. Сидеть, Клауд. На диване сидеть. Почесав в затылке и тяжело вздохнув, Зак поднялся и на минуту скрылся в спальне, вернувшись оттуда со старой форменной безрукавкой, линялой, давно не черной, а пятнисто фиолетовой, с сиреневыми разводами, с темными пятнами, напоминающими так и не отстиравшуюся кровь, не единожды штопанной. Той самой, как подсказало болезненно дернувшееся сердце Сефирота. И он внезапно понял, что и штаны те самые, просто вылинявшие от частых стирок, а кровь на безрукавке не только Зака. Все пошло наперекосяк, в очередной раз за последние полчаса, когда Зак, отложив безрукавку на спинку дивана, подчеркнуто весело позвал Клауда и потянул за с трудом найденный угол одеяла, разворачивая его. Он мягко преодолел сопротивление изнутри и таки добрался до ступни с поджатыми пальцами. Нырнув ладонью под край одеяла, Зак вытянул под свет солнца тонкую лодыжку, не прекращая уговаривать Клауда выбраться наружу, как не раз упрашивал довериться ему диких чокобо на миссиях. И с чокобо Зак управлялся намного лучше, чем с Клаудом, потому что из одеяльного куля внезапно показалась взъерошенная голова, совершенно пунцовый Клауд стрельнул непонятным, нечитаемым взглядом на Сефирота, так и сидящего с остывающим чаем в руках, а в следующий миг Клауд развернулся, перепрыгнул через присевшего на корточках Зака, оттолкнулся ступней от недовольно скрипнувшего столика и метнулся в ванную. Миг спустя хлопнула дверь, щелкнул замок, а на пол мягко опустилось сброшенное одеяло. И пока Зак ошарашенно смотрел на запертую дверь, за которой стояла абсолютная даже для их слуха тишина, а перед которой знаком временного поражения лежало поникшее одеяло, Сефирот наконец-то испытал облегчение и смог расслабиться настолько, что отхлебнул едва теплый чай. Ситуация от и до была более чем странной, поведение Клауда озадачивало Сефирота, загоняло его разум в полнейший тупик, ничего подобного он еще не видел, и увиденное то ли никак не вязалось со словами Зака о влюбленности Клауда в него, то ли напротив, кричало о ней. Сефирот задумчиво хмыкнул и сделал еще один глоток. — Сладко, — заметил он. — Ой, блин, — повернувшийся к нему лицом Зак стукнул себя основанием ладони по лбу, шагнул ближе и слегка наклонился, чтобы отобрать чашку и шумно, так, что Сефирот поморщился, отхлебнуть. — Точно! — заявил он. — А я думаю, что забыл! Извини, Сеф, — искренне повинился Зак, — Клауд пьет сладкий, а я тебе сделал как ему. Сефирот коротко кивнул, сверля взглядом дверь ванной, и в груди у него потеплело. — Я сейчас переделаю, — Зак начал протискиваться между его коленями и углом сдвинутого Клаудом столика, но Сефирот поймал его за пояс штанов. — Не надо. Я не хочу чай. Сядь. И не волнуйся, в твоей ванной нет других выходов, рано или поздно ему придется открыть дверь. В крайнем случае — голод выгонит, — осторожно пошутил Сефирот и скосил взгляд на послушно устроившегося рядом и крутившего чашку в руках Зака, чтобы проверить его реакцию на свои слова, узнать, удалась ли шутка. Видимо, не очень. Или Зак слишком нервничал, о чем говорили его подрагивающие пальцы и расплывающееся на штанах пятно от остатков слишком сладкого чая. Зак на миг приподнял уголки губ, но Сефирот видел, что улыбка не коснулась его глаз, взгляд которых приклеился к треклятой двери. За которой раздался короткий шорох и снова все стихло. Сефирот резко выдохнул и отнял у Зака чашку, пока та не раскрошилась в его ладонях, поставил ее на столик  и уронил взгляд на уже куда менее запотевшую бутылку пива, так и лежащую на полу. Вспомнил, как выглядит «Клауд» и снова хмыкнул. Да, ему нравилось, когда его сила и его защита были востребованы. Вот только откуда об этом знал Зак? Сефирот никогда и никому этого не говорил, только самому себе, в своих мыслях. Как и… многое другое, о чем каким-то образом узнал Зак. — Пиво, Зак? — перегнувшись через колени друга, Сефирот подцепил бутылку за горлышко и обвиняюще, со стуком поставил ее на столик рядом с черной папкой. — Ты уверен, что ему уже можно пить? — на языке так и вертелся прямой вопрос о возрасте Клауда, но Сефирот его сдержал. — Да, можно, — серьезно ответил Зак и, протянув руку, принялся трепать застежку его плаща. Но пока зубы еще не сжимал, вот это был бы плохой знак. Покосившись на пальцы, рвущие его одежду, Сефирот поколебался, но все же спросил: — И ему?.. — Шестнадцать. На днях исполнилось. Мы праздновали, — Зак на миг тепло и обезоруживающе улыбнулся, повернувшись к нему лицом, и Сефирот чуть насмешливо хмыкнул, окинул долгим, внимательным взглядом журнальный столик, чуть громче обычного втянул воздух носом и произнес: — Я вижу. Их обоих снова отвлек от разговора шум в ванной, на этот раз куда более долгий и… наклонивший голову набок Сефирот не смог его идентифицировать. — Что он делает? — с интересом спросил он Зака и в ответ получил пожатие плечами. Они еще пару минут послушали странный металлический скрежет и вернулись к разговору, когда он стих. — Влюблен в меня? — скептически повторил слова Зака Сефирот и выразительно повел бровью, но его лучшего и на данный момент единственного друга не смутили ни скепсис в его тоне, ни тщательно выверенный яд, за которым Сефирот скрывал то, насколько ему внезапно захотелось, чтобы эти слова оказались правдой, ни выражение лица, от которого обычно начинали потеть даже те, кто славился своей бравадой. — Я в этом уверен, — твердо ответил Зак и Сефирот не нашел ничего лучшего, чем поднять с пола запаянный в фольгу презерватив, зажать его за уголок между указательным и средним пальцами и многозначительно покрутить у Зака перед носом. — Последовательность, Зак! — повторил Сефирот и удивился, когда Зак внезапно фыркнул и тихо рассмеялся, опустив голову и практически уткнувшись себе подбородком в грудь. Но зато он хотя бы расслабил обнаженные плечи и чуть свободней устроился рядом, да и полуоторванную застежку плаща Сефирота оставил в покое, так и не заметив, что сделал. — Клауд был девственником, — торжественно заявил Зак и замолчал с таким видом, будто для Сефирота это должно было все пояснить. — И? Что дальше? Если ты хотел попробовать свести нас, то… — Сефирот снова крутанул пакетик с презервативом в пальцах. — Клауд. Был. Девственником, — с паузами между словами повторил Зак. — Я не знаю, кто тебя учил заниматься сексом, Сеф, но девственника тебе отдавать нельзя. Сефирот напрягся, будто не просто напал на след цели, но и внезапно оказался на расстоянии в один бросок от нее. — И что это должно значить? «Я что-то делаю не так?» и «Ты никогда не жаловался» остались непроизнесенными, хотя их очень хотелось выплюнуть как обвинения, но Зак тепло улыбнулся и нежно погладил его по щеке. — Ничего особенного, просто пообещай мне, что когда будет твой первый раз с Клаудом, ты позовешь меня и я буду с вами рядом. И во второй раз, и… — он снова тихо рассмеялся, все так же поглаживая Сефирота по лицу, — я бы вообще хотел быть рядом каждый ваш раз. Ну, ты понимаешь, группа поддержки, все такое… Сефирот отметил про себя это «когда», а не «если», хотя не мог игнорировать то, что мысль о хоть каком-то физическом контакте с Клаудом странно волнует его, даже будоражит, и мягко, на миллиметры, кивнул в сторону запертой ванной, из которой, как по заказу, снова раздался металлический скрежет. — Он от меня прячется. Я его не знаю. Мы впервые в жизни увидели друг друга меньше часа назад. Зак, о чем ты вообще говоришь?! Но Зак только как-то по-особенному, очень знающе улыбнулся. Сефирот терпеть не мог эту его улыбку, потому что по своему опыту знал, что в таких случаях Зак всегда оказывался прав. Так могло ли быть, что и в этот раз… Сефирот опустил голову, чтобы скрыть выражение глаз и его взгляд упал на штаны Зака, те самые штаны. — Я вижу, ты начал отпускать прошлое? — тихо и насколько сумел мягко спросил он. — Клауд, — односложно ответил Зак, даже, скорее, благоговейно выдохнул, но, помолчав с минуту, все же добавил: — Уверен, ты тоже ощутишь на себе этот эффект. И Клауд выбрал именно этот момент, чтобы чем-то загреметь в ванной. Там что-то одновременно металлически зазвенело и с протяжным скрежетом упало, разбилось и посыпалось. Первым у двери оказался Сефирот, он же замок ладонью и выбил. И успел увидеть мелькнувшую на свету и скрывшуюся во тьме открытой вентиляционной шахты в потолке узкую ступню Клауда. Правую. Сефирот перегородил собой вход и Заку пришлось притереться к нему вплотную, чтобы заглянуть внутрь, а сделав это он присвистнул от удивления и тихо рассмеялся. — Ну надо же… Такого от него даже я не ожидал, — громко, с весельем и абсолютно неуместной гордостью заявил он возле уха Сефирота. Опираясь ладонью о косяк и приподнявшись на цыпочках, Зак оглядывал над его плечом устроенный Клаудом погром. А посмотреть было на что. По крохотной ванной пронеслось стихийное бедствие, и казалось невероятным, что все разрушения учинил один не самого крепкого телосложения парень. Пол усыпали осколки разбитых флакончиков, фаянса и зеркала, воздух наполняла смесь запахов шампуня и геля для душа, антисептиков, дезодоранта. Стоящая на ребре вентиляционная решетка одним углом утыкалась в треснувшую плитку на полу, в то время как второй застрял в глубоком сколе испорченной раковины, над которой, на одном шурупе, косо висел растерявший все свое содержимое шкафчик, с распахнутой, еще пару минут назад зеркальной дверцей. Рухнувший одним концом на пол кронштейн для занавески, вместе с ней лежал сломанным флагштоком с поникшим стягом. Сефирот молча прошел внутрь ванной комнаты, остановился под зевом вентиляционной шахты и внимательно осмотрелся. Найдя нужное, он носком сапога отгреб в сторону осколки и поднял с пола орудие преступления — пилочку для ногтей из маникюрного набора, выпускаемого специально для Солджеров. Только вот откуда Клауд знал, что металл инструментов набора достаточно прочный, чтобы выдержать силу тех, кого и людьми уже сложно назвать, а значит, подойдет и для его целей? И как ему самому, да еще и в полной темноте, хватило сил этой сомнительной отверткой выкрутить плотно сидящие в гнездах шурупы, держащие решетку? Отчаяние придало сил? Клауду настолько не хотелось встречаться с ним? Но почему? Еще час назад Сефироту было бы плевать на желание или нежелание видеть его от едва знакомого человека, но сейчас… сейчас что-то неприятное и царапающее поселилось внутри его груди, какое-то невнятное чувство, от которого будто слюна начала горчить. Побег Клауда его… задел. Нет, даже больше, ранил. Расслабленный с Заком, открытый и естественный, рядом с ним Клауд превратился в перенапряженный комок нервов, похоже, едва соображающий от ужаса. И Сефирот снова, в который уже раз задался вопросом, что с ним не так, почему люди начинают паниковать в его присутствии, делать глупые ошибки, неосознанно тянуться за оружием или, как Клауд, сбегают. В бою Сефирот находил это странное влияние на людей полезным, но не в мирной жизни, в которой по-настоящему сблизиться с ним захотелось пока только одному человеку. Зак не соревновался с ним, превращая общение в постоянные попытки выяснить, кто из них лучше; не считал соперником, уложить которого на лопатки было делом больного самолюбия; не ревновал к победам, занимаемому месту… да, в общем-то ко всему, даже к тому, что Сефироту даром не было нужно; и не злился за нежелание — невозможнось — уступить первенство другу. Во всем. И теперь у Зака появился парень, совершенно очевидно особенный для него человек, что только осложняло ситуацию и не позволяло пустить ее на самотек. Сефироту хотелось отловить Клауда, встряхнуть за плечи и спросить, почему он, срывая ногти — пилочку покрывали следы крови — сбежал от него, чем Сефирот заслужил этот акт предельного отчаяния и предельной глупости от того, кого увидел впервые в жизни. И одновременно Сефироту казалось, что он что-то упускает в своих размышлениях, не видит чего-то. Чувство было знакомое и привычное, но от этого не менее неприятное. Оно охватывало его каждый раз, когда люди рядом вели себя не по правилам, делали что-то, что Сефирот не мог себе объяснить. У Сефирота был выбор, он мог бросить покрытую кровью пилочку в разбитую раковину, развернуться, выйти из квартиры Зака и навсегда забыть о Клауде, о его странном поведении и тех непонятных ему самому чувствах, которые оставил этот парень и его побег, о не менее странных словах Зака, естественно, не принятых им всерьез, забыть о непонятной дрожи, охватившей его, когда их с Клаудом глаза встретились, забыть о том, как приятно было смотреть на Клауда, смущенного и дрожащего, выбросить из головы воспоминание о дернувшемся внутри желании защитить, едва не заставившем Сефирота шагнуть ближе, закрывая Клауда своим телом от угрозы… от себя же. В этом выборе были свои минусы и плюсы, и первые грозили вбить клин в его отношения с Заком, когда Сефирот начнет игнорировать существование Клауда. Или Сефирот мог бросить покрытую кровью пилочку в разбитую раковину, развернуться к Заку и потребовать от пока еще ничего не понявшего друга объяснений, занять его разговором, пока Клауд не выберется из здания. Этот вариант избавил бы их обоих от Клауда в физическом смысле, но не избавил бы его от мыслей о Клауде, и пропитал бы Клаудом всю его жизнь, потому что совершившему подлость и причинившему боль лучшему другу, именно ему пришлось бы утешать потерявшего парня Зака, параллельно испытывая угрызения совести и ненависть к себе. Никакое упрочнение своих позиций в жизни друга не стоило его страданий, это была неприемлемая цена. Сефирот бросил покрытую кровью пилочку в раковину и развернулся к все еще посмеивающемуся Заку, продолжающему с гордостью и восторгом осматривать погром. — Если мы не поторопимся, он сбежит, — с особым значением произнес Сефирот и улыбка Зака смялась и исчезла, сменилась выражением чистого ужаса на лице.