Золотая Чайка

Вендиго был огромный, огромней всего, что жило в мире. Лишь горы были выше него. Хенадааардада и Чайка видели лишь копыта, каждое из которых было величиной с дом. На голых костях можно было увидеть каждую трещинку, и в некоторых из них мог спрятаться ребенок. Недвижимая грудь существа возвышалась над деревьями и казалось исполосованным странным облаком. Каждое ребро могло бы стать мостом через широкую реку. Позвоночник растворялся в льдистом свете, и можно было разглядеть только неясную линию, похожую с земли на ту полосу, которую создает луна на воде. Голова тоже чудилась облаком, совсем далеким, или туманным скоплением сотен тысяч звезд. И еле видны были две черные луны — гигантские глазницы — и похожие на скалы зубы. Как могли изображать вендиго, если никто из живых его не видел? Если никто, за кем пришел дух смерти, не возвращался, как никто не возвращался из Земель Мертвых? Неужто какой-то умирающий успел набросать в полубреду огромные копыта и медленно приближающуюся голову, похожую на белый метеорит? Существо наклонилось к людям, и хорошо стал виден голый череп, больше всего похожий на волчий. Ни рогов, ни ушей, ни даже следов их. Из похожих на пещеры ноздрей должны были вырываться ураганы, но слугам гибели не нужен воздух, как не нужен он трупам, и слышно было, как ветер сам свищет в огромных норах. Казалось, вендиго не должен был видеть людей, но он видел их, как видел орла под облаками и лису в далекой норе. Видел он каждого муравья в тонких подземных ходах, и каждый лист на вековом дубе, и все, что жило в мире. Чайка заплакал. Хенадааардада, хоть и был весь бледен и даже его сверкающие золотом кошачьи глаза поблекли, встал меж ним и гигантским существом и закрыл ребенка от духа смерти — так волчица встает между своими детьми и арбалетом. Знает она, что погибнет так же, как и ее щенята, но встает, слыша лишь зов сердца. Вендиго не испугался и не удивился, увидев, что кто-то осмелился бросить ему вызов. Он знал, что человек способен на многое перед ликом гибели. Бежать. Рыдать от страха. Слепо бросаться на врага. Молить о пощаде. Ничего из этого не спасало, никого и никогда. И гигант знал это, знал так же, как и то, что ни один человек и ни одно животное не может убить его, что он вечен, как вечна сама смерть. Посланник гибели все ждал, когда зазвенит меч, чтобы разбиться через мгновение о белую кость, когда раздастся воинственный клич, чтобы замолкнуть затем навсегда. Но Хенадааардада молчал; куда более страшного врага пытался он одолеть в собственной душе, и имя тому врагу было страх. Он вспомнил Флорена, вспомнил Оро, вспомнил всех, с кем жизнь свела его. Они все были рядом сейчас, держали его руки, гладили его волосы, касались бестелесными ладонями его лица. Они уносили ужас из его сердца, как ветер уносит черный дым. Тишина покрыла ночной лес. Ни одно живое существо не осмеливалось кричать или даже двигаться, чувствуя вендиго. И громко, до ужаса громко падали слова шамана:  — Я искал тебя, дух смерти. И зазвучал холодный голос в ответ:  — Если ты ищешь смерти, то ты мог и не выходить из дома; но, вижу, ты хочешь видеть ее слугу, ибо он приходит, чтобы даровать гибель в чащах леса. Так что же ты хочешь?  — Живым я хочу войти в Земли Мертвых, и живым выйти из них, и увести с собой мертвую душу. И я смиренно прошу тебя, о слуга смерти, помочь мне. И, казалось, оскалился — или, может, просто улыбнулся — вендиго, но на самом деле ничего не изменилось в нем, как не меняется ничего в скелете.  — Помощь моя — быстрая смерть. Вендиго приходят к тем, кому не суждено вернуться домой из чащи леса и уносят их души туда, где нет ни диких зверей, ни холода, ни жажды. И ты просишь меня перенести в этот благословенный край твое человеческое тело!.. Последние слова прокатились громом, как далекая гроза, но ни тени гнева не появилось на белом черепе.  — Пожалуйста, дух смерти! — раздался вдруг срывающийся тонкий голосок, словно заговорил зайчонок из травы. — У меня папу убили!.. Чайка смотрел на черный провал глаза вендиго, как приговоренный к смерти смотрит в пропасть. Маленькой побелевшей рукой он сжимал край одежды шамана. Хенадааардада ждал гнева вендиго. Он приготовился услышать предсмертный крик ребенка. Но раздался смех, похожий на рычание огромной собаки. Никто не знал, что дух смерти умеет смеяться.  — У тебя храбрая душа, дитя, а смерть любит храбрых; но боится она их тоже, ибо лишь они могут спасти жизни не только свои.  — Так мы пойдем за папой? — нетерпеливо спросил Чайка. Будь слуга гибели человеком, он бы, наверно, прикрыл глаза в предвкушении. Но у черепа нет век, и лицо его осталось недвижимо.  — Ты храбр; но настолько ли? Если нет, то берегись! Не успели люди сказать слова, как уже неслись сквозь темные пятна, когда-то бывшие лесом. Сидели ли они на подобной белому холму голове, или вендиго нес их в зубах, словно волк, они не знали. Слишком уж быстро проносился мир. Будто он был темной рекой. Река, великая река Гибель! Сколько крови ты забрала, сколько зверей и людей сгинуло в тебе, уйдя на черное дно! Высокие деревья возвышаются над тобой аркой, и кажутся они древнее тебя; но придет время, и они упадут в твои воды, чтобы стать твоею частью. Нет ничего более вечного, чем ты, о Гибель! И все ручьи — неважно, где они текут, борются ли с камнями или поят светлые травы полей — кончаются в тебе!.. Хенадааардада и Золотая Чайка неслись в Земли Мертвых, куда придут все, от мельчайших жучков до огромных слонов. Чувствовали ли что-нибудь люди, или свищущий ветер уносил их мысли? Или, быть может, они и не задумывались ни над чем, будто собирались провалиться в глубокий сон?..