неисправимость (3)
14 февраля 2021 г. в 14:39
фикс те тенго
Сердце Хельсинки, неверное, ещё никогда так сильно и громко не билось. Он чувствовал себя живым, потому что его подруга была жива, и он не знал, остался ли бы он в живых, если бы у них ничего не получилось. Они спасли её. Спасли. Стокгольм крепко его обняла. И спросила:
- Где Палермо?
- Мне сейчас не до него, - абсолютно честно и спокойно ответил он.
- Я пойду поищу его, хорошо? Скажешь остальным.
Он кивнул.
Женщина, выйдя в коридор, на секунду задумалась, где сейчас может быть их вспыльчивый бывший лидер? Избивать безоружных заложников? Тихонько грустить в той комнате, где подстрелили Найроби? Пить и слушать музыку в каком-нибудь кабинете? А, может, он уже связался с Профессором и всё ему рассказал?
Но она думает ещё чуточку дольше. Они же поступили с ним нечестно. Он предложил им вариант, вполне разумный, а они сперва устроили переворот, а потом согласились. Так что скорее всего, Палермо там, где он может успокоиться и побыть один. Выйти из здания он не может, так что вариант оставался только один.
Она идёт к туалету.
Она слышит короткий плеск воды.
Она осторожно заглядывает внутрь, хотя, наверное, следовало бы постучать.
Сперва ей показалось, что это галлюцинация, вызванная усталостью, стрессом и тревогой, но это было реальнее некуда. Палермо стоял перед зеркалом и поправлял галстук, чёрный костюм сидел на нём идеально, в нём он смотрелся куда более естественнее, чем в комбинезоне.
- Любишь подглядывать? - с издёвкой поинтересовался он, даже не поворачивая головы.
- Я пришла проведать тебя. Что ты собрался делать?
- Не хочу портить сюрприз, скоро сама узнаешь.
Он направился к выходу и остановился в нескольких шагах о неё.
- Пропусти меня.
- Нет. Сперва скажи, что ты задумал.
- Проще показать. Пропусти.
- Нет. Не двигайся. Я не хочу направлять на тебя оружие.
Будь Моника той Моникой, которая была в Монетном дворе, она бы давно сорвалась. Но то, что уже произошло в Банке Испании, научило её одному: агрессия ни к чему хорошему не ведёт, агрессия делает плохую ситуацию ещё хуже.
- Я не хочу причинять тебе вред, - мужчина понизил тон голоса, - так что будь добра.
Моника покачала головой и поджала губы, готовая и атаковать, и защищаться. Она не знает, есть ли у Палермо сейчас пистолет или другое оружие. Но, как она уже могла бы понять, оружие Палермо - это слова, не всегда, конечно...
- Не глупи, Стокгольм. На твоём месте я бы сделал пять шагов назад и не мешал мне.
Но и ей есть, чем ответить.
- Если ты подойдёшь ближе, я закричу. Или выстрелю. И тогда сюда придут другие. Тебе бы хотелось внимания, но не сейчас, я права?
Видно, что права.
Палермо сделал шаг назад, а Моника - шаг навстречу ему. Как танцоры, они не смотрели в пол, только друг другу в глаза. Она знает, Палермо умеет танцевать.
- Пока что-то можно исправить, поговори со мной. Пожалуйста, - она делает всё, чтобы показать, что она ни за что не достанет оружие, ни за что не перейдёт грань. Она протягивает руку в его сторону.
- Стокгольм, отойди.
- Не отойду.
Сейчас она чувствует себя сильнее всех в этом мире: сильнее Хельсинки, который может управиться с тяжеленным пулемётом; сильнее себя в тот момент, когда рожала и когда направила пистолет прямо на бывшего любовника; и сильнее Рио, который пережил пытки.
И она видит, что выбрала правильное направление - мужчина сдался, поставил чемоданчик к стене, повреждённые глаза смотрели куда-то за неё, теперь он явно не собирался куда-либо идти.
- Всё хорошо, - прошептала она, - тебе нужно переодеться. Хочешь, я принесу тебе новый комбинезон? - она помнит, комбез Палермо был в крови и грязи.
- Мне будет не комфортно переодеваться при тебе. Уж пойми меня.
- Я отвернусь. Или закрою глаза. Но одного я тебя не могу оставить. И ты меня пойми.
Может, они бы и пришли хоть к какому-нибудь решению, но в коридоре, совсем близко, послышались быстрые тяжёлые шаги.
И их мысли совпали.
Ещё до того, как Моника сделала жест, Палермо отступил к кабинкам, чтобы не быть замеченным со входа. Чтобы у него было время спрятаться или даже успеть переодеться.
- А, Хельсинки, - нарочно громко сказала она, чтобы предупредить, - как Найроби?
- Она с Боготой. Ты нашла Палермо?
- Он здесь. Я тогда оставлю вас.
Будь это кто-то другой, Стокгольм, он уверен, выиграла бы для него достаточно времени, на переодевание. Или на осуществление изначального плана. Но так как это был Хельсинки, он остался перед ним в костюме.
Они долго, как им показалось, стояли напротив друг друга и молчали. И наконец-то Хельсинки сказал:
- Тебе идёт этот костюм.
- Спасибо. Найроби в порядке?
- Её жизнь вне опасности. Как твои глаза? Ты снял повязку.
- Не думаю, что они хоть когда-нибудь снова будут в порядке. Но всё не так плохо, как было.
Они снова молчат. А рядом с Палермо он не мог молчать. Рядом с ним хотелось шутить, петь, просто что-то рассказывать. Потому что это тишина пугала и настораживала. И потому что молчать было нельзя.
- Прости, что не послушался тебя. И что не встал на твою сторону. И что это всё так получилось.
- И ты прости. Не следовало говорить о тебе гадости.
Хельсинки улыбнулся.
- Было обидно такое слышать, да. Но я понял, что ты это нарочно, чтобы задеть. Кстати, для чего тебе костюм? Ты будто на похороны собрался.
Хельсинки видит, как дрогнули губы Палермо, и как его больные глаза увлажнились.
Неужели тот собирался?..
Хельсинки хочет обнять Палермо, тот не отстраняется, как обычно, а наоборот, прижимается к нему. Но сейчас такое время и такие обстоятельства, что в сербе это вызывает лишь подозрения, он сосредотачивается на ощущениях и на том, чтобы не просто чувствовать руки Палермо, а знать, что они делают - не пытается ли он забрать у него оружие, ведь у него у самого сейчас оружия нет. Нет ведь?
После объятий он достаёт из внутреннего кармана пиджака вещь, которую Хельсинки, человек воевавший, узнал с первого взгляда - дистанционный детонатор, что могло означать две вещи: где-то установлены мины и.
Палермо же, чёрт его дери, опасен больше не для них, а для себя - кому ещё могло прийти в голову посреди самого дерзкого ограбления за всю историю Испании покончить с собой? И он понимает, он многое сейчас может сказать, важное и не очень. Но он берёт его и снова обнимает, потому что знает, что Палермо сейчас очень страшно. Он чувствует дрожь и слёзы, но ничего не говорит.
- Наверное, надо вернуться к остальным.
- Переоденься, а то возникнут вопросы.
Палермо растерянно кивает и начинает раздеваться. Снимает пиджак, ослабляет галстук, расстегивает рубашку до середины, затем ремень, затем брюки. Хельсинки старается не смотреть.
Нет-нет, ему нравится, как выглядит Палермо без одежды. И он вовсе не боится не удержаться и заняться с ним сексом. Его больше волнует, что в кейсе, который остался у раковин.
- Это залог моей безопасности.
- Государственные секреты, значит?
- Точно.
- Я взгляну?
- Нет.
Мужчина пожимает плечами и берёт кейс, чтобы его открыть - если он угадал правильный ответ, то к чему этот запрет?
- Не открывай, если не хочешь думать обо мне ещё хуже.
Тем временем Палермо почти закончил переодеваться.
Но Хельсинки, несмотря на предупреждение, открывает. А там мины Клеймор и кексы. И мысль о том, что Палермо хотел сделать, что-то безумно ужасное или ужасно безумное, нашла лишнее подтверждение.
- И что теперь? Мы просто вернёмся к ним?
Стартовый набор самоубийцы был аккуратно сложен в пакет и спрятан там, где лежали остальные расходники, которые могли понадобиться в ходе ограбления - запасные маски, комбинезоны, бутафория и прочее.
- Да, но.
Хельсинки взял из ящика наручники.
- О, мы сейчас ищем укромное местечко, чтобы хорошо провести время?
- Это необходимость, - Хельсинки никак не отреагировал на заманчивое предложение, - потому что я не могу доверять тебе после того, что ты собирался сделать. Так мне будет спокойнее.
- Тебе-то будет, но что ты скажешь другим? Что захотел внести разнообразия в наши серые будни?
- Нет. Я скажу им, что ты пытался сбежать.
- Просто сбежать?
- Просто сбежать.
И браслет щёлкнул сперва на запястье Палермо, а за тем на запястье Хельсинки.
- Всё будет в порядке, я с тобой.