«Любить по-русски — это как?»
«Я не знаю. Ну, я особо не любил в своей жизни никого, у меня нет опыта» — Кушнарев ответил журналу Esquire, когда ему было 19.
***
…И это было чистейшей правдой. Проблемы окружали его с самого рождения. С того самого момента, когда в первый же день жизни ему оставили шрам на лице. Со временем боль не оказывает такого влияния, как в начале. Ты терпишь, ты привыкаешь. Подставляешь щёку, чтобы тебе влепили пощёчину, ведь ты искренне уверен в том, что заслужил её. Плохие, злые, нехорошие люди. Они могут испортить твоё отношение к миру. Они могут испортить тебя самого. Поиграются с тобой как с игрушкой, а как надоешь — отбросят в сторону, заставляя тебя проезжаться по грубому асфальту. На таких людей у Ромы чуйка. И если бы не его детская потребность в любви и безуспешные попытки найти правильного человека, сейчас бы он не сидел на кровати, обняв колени руками, и не пытался отличить реальность ото сна. Правильный человек. Это какой? — «Четвёртый час утра. До чего ты себя довёл?», — тягуче, как нуга, произносит внутренний голос. Отросшими ногтями Рома оттягивает кожу лица вниз, вжимает пальцы и застывает, стараясь почувствовать хоть что-то. Он так хочет заглушить моральную боль физической, что сейчас здравого смысла для него не существует. А существовал ли? Отголоски прошлых отношений теряются в лабиринте его разума, но когда они находят оттуда выход — всё повторяется вновь. Ночь за ночью. Рома не совсем знает, кто именно преследует его по ночам. Размытое безликое тело, собирательный образ всех прошлых отношений. Душит его, держит над холодным полом и не отпускает, ждёт момента когда он задохнётся. И не понятно из-за чего: отсутствия кислорода или собственных слёз. Кушнарёв перестал считать то, сколько раз он плакал за последнюю неделю. И он не переживёт, если хоть кто-то посторонний узнает об этом — загоны загонами, но гордость не позволит ему дать слабину. Вместе с этой мыслью он всхлипнул, пытаясь сдержать очередной порыв «слабости», из-за которых простынь уже промокла насквозь. — Пожалуйста, хватит, — он тихо шепчет обращаясь непонятно к кому и одновременно ко всем сразу. Тщетная попытка, как и все остальные до. Он обратил внимание на свои потёртые колени, не понимая, откуда могли появиться ссадины. Из-за этого тонкая черта между сном и реальной жизнью начинает исчезать, ведь он помнит лишь мутные картинки из кошмаров, где из-за безликого он получает раны. Точно такие же, какие он сейчас видит перед глазами. Это не имеет смысла. Этого не было. Этого ведь не было. Да? — «Я схожу с ума», — одинокая фраза проносится в голове и ему уже не хватает сил держаться — он просто падает лицом на простынь. Хочется закричать, чтобы показать, насколько ему плохо. Хочется закричать, чтобы хоть кто-то пришёл на помощь. Ещё чуть-чуть и он вырвет себе клочок волос, точно. Возможно, он уже начал это делать — он не совсем имеет контроль над своими действиями. От боли просто хочется заскулить, — возможно, и это тоже он уже делает. Воздуха стало не хватать, и он рефлекторно оторвался от простыней, чтобы сделать новый вдох. Неоновый свет от компьютерного стола в углу сделался каким-то странным, сквозь пелену слёз сложно было разглядеть хоть что-то в комнате. Именно поэтому он крупно вздрогнул, когда рядом с ним появилась другая фигура. И, на удивление, слишком отчётливо видная фигура, чтобы быть очередной галлюцинацией. — Господи, Рома… Резоль медленно приближался к кровати, шепча что-то успокаивающее, обволакивающее нежностью. Как раз-таки то, чего Роме так не хватало. Он дошел до кровати и прикоснулся к чужим тонким рукам, удивляясь, насколько они холодные. Кушнарёв думает, что он выглядит ужасно жалко. Если бы ему дали возможность посмотреть на себя в зеркало — он бы немедля разбил его. Всё, что угодно, лишь бы не видеть собственного отражения. Он вытер слёзы руками, правда эффекта от этого мало. — Всё хорошо, Ром, слышишь? Мы у тебя в комнате, в буткемпе, в полной безопасности, — с этими словами он взял его за руки, стараясь успокоить его. Он впервые видит Рому таким, и его сердце обливалось кровью. Он хочет сделать всё, чтобы не допустить такого его состояния вновь. Рома опустил глаза вниз, неосознанно всхлипнув. Мокрые от слёз ресницы прилипали к векам, создавая неприятное, даже тягучее ощущение. Он сам не понимал, что с ним происходит. Просто хочется защиты. — Мне так страшно, — Рома резко прижался к груди Резоля, из-за чего его голос стал ещё более сдавленным, — я просто не знаю, что мне делать. Фоминок аккуратно дотронулся к чужим волосам, медленно поглаживая их. Не хотелось спугнуть. — Солнце, что произошло? Кушнарёв впервые видел своего партнёра действительно обеспокоенным из-за него. Он уверен, что терять уже нечего. Он решил рискнуть и рассказать всё, что творится у него на душе. История, берущая начало из его самых первых отношений, растянулась на некоторое время, и всё это время Резоль внимательно его слушал. Иногда его голос срывался, а порой Роме требовалось сделать паузы чтобы справиться с обилием слёз — в это время Фоминок обнимал его только крепче. Он такой беззащитный, совсем не тот, кем кажется в медиа. Он пережил многое. Удивительно то, что у него получалось скрывать всё это от посторонних — ни команда, ни друзья об этом не знали и даже не имели понятия, что ежедневно он сталкивался с психологическим насилием. Всю свою неуверенность в себе он прятал за вспыльчивостью и агрессией. С каждым днём он рушился, и не было никого рядом, чтобы помочь. Совсем никого. Они сошлись на том, что переночуют вместе, по крайней мере сегодня точно. Кушнарёва опасно оставлять одного. — Рома, — Резоль нежно взял чужое лицо в руки, — пожалуйста, не молчи о таких вещах. Рассказывай, говори, пиши мне, когда угодно, когда захочешь. Только не копи это всё в себе, я прошу тебя. Мы начнём ходить к терапевту, и вместе пройдём через всё дерьмо. Ты заслуживаешь того, чтобы жить без постоянных ночных кошмаров. Ты молод и прекрасен. Я правда-правда люблю тебя. Уголки чужих губ слегка приподнялись. Кушнарёв впервые за последнее время искренне улыбнулся. Видеть надежду на его лице греет сильнее, чем что-либо другое. Фоминок пообещал себе, что будет защищать Рому во что бы то ни стало. Он сдержал это обещание.***
«Любить по-русски — это как?»
«Я не знаю. Ну, я особо не любил в своей жизни никого, у меня нет опыта» — Кушнарев ответил журналу Esquire, когда ему было 19.
Сейчас бы он ответил совершенно иначе.