Днями-ночами

Белый халат, подшитый изнутри и с подвёрнутыми рукавами, свисал с плеч Ушиджимы безразмерной тряпкой. Почти стёртая надпись на груди пряталась в складках ткани, но Вакатоши упрямо разглаживал одежду и выставлял напоказ нечитаемую эмблему. Коллеги не раз предлагали ему взять халат со склада — чтобы по размеру, а не раза в два больше, — но Ушиджима всегда отказывался и смотрел на них так, будто серьёзно не понимал, в чём его проблема. И всё равно приходил на работу в чистой, разглаженной, местами потрёпанной и слишком огромной для него форме. С утра до ночи отдел гудел. Сотрудники носились с одного этажа на другой, пытаясь успеть сдать протоколы и личные дела пациентов. И если казалось, что работа наконец-то сделана и можно немного отдохнуть, бедолаге сразу находился новый больной. Иногда Ушиджима брался за терапию сам — лечением то, что они делают, он не любил называть, — но для этого нужен был веский повод. В основном, глава отдела брал больных только по просьбе Куроо, сотрудничающего с ними офицера полиции, и сейчас у него как раз-таки было новое дело. Вакатоши прошёл к стенду на входе, негромко здороваясь с коллегами, и взялся за самую яркую папку. Белые листки были обклеены разноцветными стикерами, на которых на разный манер написано одно: «Засранец, возьми это дело!». Ушиджима быстро оглянулся, сорвал бумагу, сразу же комкая её и выбрасывая в мусорное ведро, стоящее рядом, и прошёл в свой кабинет, держа подмышкой уже чистую папку. Открывать её не хотелось. Читать про очередного преступника, притворяющегося больным, чтобы избежать наказания, тоже. Вакатоши собирается с мыслями, усаживается в кресле поудобнее, хрустя шеей и спиной, и всё-таки открывает папку. Личные данные Ушиджима машинально пропускает — всё равно он не помнит ни одно имя, кроме своего (из-за чего люди никогда не задерживаются рядом с ним). Первым же делом он читает анамнез и разочаровывается, когда видит самые банальные симптомы — будто читает учебник студенческих времён. Каждый раз, замечая подобное, он не может понять: неужели такие изобретательные преступники не могут придумать что-то более интересное и правдоподобное? Нет, им обязательно нужно слизывать подобные клише. Параноидные идеи, апатия, вспышки гнева, подозрительность и неожиданные мании — сложно сосчитать, сколько подобных «шизофреников» видел Ушиджима. Следующие страницы почти пусты. Только вверху написаны темы: «Диагностика», «Лечение», — так, будто диагноз больному уже поставлен и необходима только сама терапия. Вакатоши еле слышно скрипит зубами и крутится на кресле, отворачиваясь к окну — больше всего в своей профессии он ненавидит самозванцев. Пролистав папку до конца, Ушиджима ожидаемо находит маленький клочок бумаги, сложенный несколько раз, с неаккуратными краями. На нём криво и неразборчивым почерком описано преступление, в котором подозревается парень, и ещё более ужасно нарисовано тело погибшего. Вакатоши очень интересно: у жертвы действительно была оторвана рука или просто Куроо настолько отвратительный художник. У Ушиджимы не получается разобрать и половины из написанного Тетсуро, поэтому он откладывает в сторону записку, сделанную наверняка в тайне от начальства, и поднимается с кресла. Его больной лежит в пятой палате — одной из самых защищаемых и охраняемых. Вакатоши не боится сумасшедших — иначе он бы и не работал здесь, — но лёгкая, секундная дрожь всё-таки проходится по его телу. Он пытается убедить себя, что её причина — рисунок Куроо. За углом перед комнатой стоит охранник, самый обычный из всех: с широкими плечами, ростом выше двух метров и в бронежилете, спрятанном под чёрным костюмом. Не хватает только тёмных очков, рации и оружия в руке — и смело можно отправлять его в массовку для фильмов. Ушиджима кратко здоровается с ним и проходит дальше, до самой двери чувствуя направленный ему в спину тяжёлый взгляд. Он стучится, предупреждая о своём визите, и достаёт из кармана идентификатор личности, прикладывая его к панели. Дверь отворяется, и Вакатоши заходит и уверенно закрывает её за собой. В самом центре комнаты на полу сидит парень, повернувшийся к нему спиной. У него ярко-рыжие волосы, растрёпанные до такого состояния, что, кажется, гравитация перестала действовать на них. Ушиджима делает шаг вперёд, и больной дёргается; моментально оборачивается, приподнимаясь над полом, и так же быстро падает, не отрывая взгляда от вошедшего в палату врача. Он смотрит снизу вверх неуверенно, трогательно приподняв брови, и губы его трогает странная, изломанная улыбка. А потом он подрывается с места, крича: «Вакатоши-кун», — и Ушиджима еле успевает отпрыгнуть. Парень врезается в стену и так же, лицом к ней, сползает вниз, скользя ушибленным лбом по шероховатой поверхности. — А они мне не верили… — доносится тихий шёпот, и Вакатоши неосознанно подходит ближе, чтобы услышать более чётко, более точно — профдеформация, не иначе. Больной запрокидывает голову, так, что Ушиджима теперь может рассмотреть его лицо, и неожиданно заливается смехом. Резким, неприятным и почти страшным. Парень продолжает сидеть в углу комнаты. Он не двигается с места, но непонятным образом его голос ощущается совсем рядом. — Ты же помнишь меня, скажи, что помнишь… Тендо Сатори… Ну же, мы жили вместе. Каждое его слово звучит, как приговор — резко, звонко, поспешно, — будто парень давно хотел это произнести и сейчас был на грани истерики от переполнявших его чувств. Всё его тело замерло, и казалось, даже грудная клетка не двигалась в такт его тяжёлому дыханию, и только на лице слишком быстро сменялась мимика. Губы дрожали, растягиваясь в широкую улыбку, и зубы, вероятно, прикусывали щёки изнутри, отчего отчётливо выделялись скулы и острый подбородок. Брови по очереди то опускались, то поднимались, и веки судорожно прикрывались, через секунду так же внезапно распахиваясь, и голова моталась из стороны в сторону. Ушиджима смотрел на это, слегка прищурившись — слишком много наигранности, по его мнению. Он пропускает половину слов, сказанных им, мимо ушей и присаживается за стол, кивая и призывая Тендо сесть на стул напротив. Сатори неуверенно поднимается с пола и подходит к нему, вытягивая вперёд шею. — Ты даже не спросишь, откуда я знаю твоё имя? — говорит парень сразу после того, как устроился удобно на стуле. — Ты мог его видеть на дисплее, когда я заходил, — спокойно отвечает Вакатоши, складывая руки на столе в замок. — Ты знаешь, что я не смотрел на дисплей. Я вообще спиной сидел к нему! — шипит Тендо, подтягиваясь к краю стола и облокачиваясь о него — так что теперь между их лицами оставалось меньше метра. Ушиджима поборол в себе желание отпрянуть. — Я этого не заметил. — Да пожалуйста! — хрипит, вероятно, от долгого молчания Сатори и откидывается обратно на стул, хватаясь за его спинку. — Но ты не можешь отрицать, что я знаю здесь всех! Тсутому Гошики, Ширабу Кенджиро, Леон Охира, Семи Эйта. Ну что, доволен? Теперь признаешься наконец? Тендо улыбается насмешливо и тянется, вытягивая большие пальцы в стороны. Вакатоши молча отмечает это и начинает следить, не повторится ли действие — тогда можно будет добавить в его симптомы «бесцельные движения». — Информация о моих коллегах находится в открытом доступе. В том, что ты её знаешь, нет ничего необычного. — Но я не копал про вас! — буквально подпрыгивает на месте Тендо, распластываясь всем телом на столе и ударяя кулаком по нему. — Не копал! Ушиджима устало потирает виски и хочет уже попросить этого человека быть потише, но быстро понимает, что навряд ли его просьба приведёт к какому-либо результату. Он откидывается на стуле, игнорируя реплику, но не начиная разговор, буквально чувствуя, что Сатори сам всё расскажет. Так и происходит. — Мы в больнице «Шираторизава», и я в пятой палате, потому что «пятый» — это мой номер. А твой — «первый», — выпаливает на одном дыхании Тендо и замолкает, будто для новой фразы ему нужно подзарядиться энергией. — По твоей логике я должен лежать здесь же в первой палате. — Сатори согласно кивает. — Но я никогда не попадал в такую больницу в качестве пациента. Тендо внимательно осматривает его и отвечает неверяще: — По тебе и не скажешь. Ушиджима на секунду прикрывает глаза и продолжает вести себя так, будто ничего не слышал. — Ну и когда ты признаешься? — преувеличенно бодро произносит Сатори, напряженно поглядывая снизу вверх. — И в чём я должен признаться? — Ну как в чём, — радостно начинает парень, откидываясь на спинку стула и вытягивая руки (плюс один в копилку синдромов). — Мы с тобой жили вместе, и ты мне даже предложение сделал, хотя в Японии и трудно было пожениться, так что мы жили как бы в браке, но не браке. И ещё… Вакатоши перестаёт слушать его после первых же пяти слов, чувствуя не гнев — всё же его трудно вывести из себя, — но лёгкое негодование. Этот Тендо, очевидно, псих, но только по той причине, что посчитал: такой сказки достаточно, чтобы его обмануть. — А ещё мы хотели ребёнка из детского дома взять. Правда все были какие-то скучные, мне ни один не понравился. Ну же, помнишь? Ушиджима вяло кивает, не сводя с него пристального взгляда, и спрашивает: — А откуда ты знаешь Гошики, Ширабу и остальных? — Оо, так мы же вместе в волейбольной команде состояли! Ты был диагональным, разве не помнишь? А я на блоках играл. Как же приятно вспоминать эти дни! — Тендо обнимает себя за плечи, покачиваясь из стороны в сторону и зажмурившись. Вакатоши воспользовался заминкой и быстро, не глядя на телефон, набрал сообщение Куроо: «Тесты проводились?» Ответ не заставляет себя ждать, и Ушиджима успевает прочесть его до того, как наслаждавшийся мечтами Сатори пришёл в себя. «Да, все положительные». Вакатоши, нахмурившись, убирает телефон в карман. Тесты всегда можно было обмануть — кому, как не ему, знать об этом. Тендо всё продолжает говорить, всё повышая и повышая голос, и Ушиджима чувствует, что уже не может выдерживать его истеричные ноты, и перебивает, надеясь, что из-за этого терапия-допрос не пойдёт насмарку. — А тот человек, которого ты недавно избил? Почему он? — Я хотел разбить ему сердце, но получилось только сломать руку, — легкомысленно отмахивается Сатори и вновь погружается в сладостные воспоминания. На его лице появляется улыбка, необычная и немного жуткая, и спина у него сгорблена, отчего фигура кажется слишком нереалистичной — почти нечеловеческой. Ушиджима отворачивается от него и думает, что, возможно, у рисунка Куроо не было руки по объективным причинам. — Тендо, расскажи о нас в трёх предложениях. Парень запрокидывает голову и задумывается. Он машет ногой в воздухе, другой держась на земле, и почти падает на пол вместе со стулом, но упорно удерживает равновесие. — Мы знаем друг друга больше десяти лет. Любим почти столько же. И будем любить ещё больше, — громко и чётко проговаривает Сатори, и весёлый, беззаботный голос никак не вяжется с его серьёзным, почти устрашающим взглядом. Он откидывается на стул слишком резко и всё-таки падает, не успев зацепиться ногой. — Спасибо, Тендо, я всё понял, — предельно спокойно произносит Вакатоши, поднимаясь из-за стола. Он крепко сжимает телефон, лежащий в кармане, и ничего не может поделать с тем, насколько сильно хочет написать короткое сообщение и покончить уже с этим делом. Он делает шаг к двери, но на его пути сразу же появляется уже поднявшийся с пола Сатори. Он крепко стоит на ногах, наклонив корпус вперёд — лёгкое проявление агрессии, машинально отмечает Ушиджима, — и смотрит пристально и пугающе. Теперь Вакатоши верит, что этот чудак способен на убийство. — Когда ты придёшь в следующий раз? — звучит медленный, вкрадчивый голос. Ушиджиме кажется, что он слышит его со всех сторон, будто слова — не «придёшь ли», а «когда», — обволакивают его сознание, гипнотизируя. Он трясёт головой, замечая, что парень как стоял на одном месте, так и не двигался с него, продолжая буравить его взглядом, и отвечает: — Скоро, — отвечает, не подумав, и спешно выходит из комнаты. Ушиджима не бежит, но, прислонившись к обратной стороне двери, отчётливо чувствует, как горят у него ноги. Сделав глубокий вдох, Вакатоши успокаивается и тянется за телефоном, открывая последний диалог. «Притворяется», — пишет он кратко и получает такой же «информативный» ответ. Вернувшись в свой кабинет, Ушиджима Вакатоши первым же делом выбрасывает папку с личным делом Сатори Тендо.