Залечи мои открытые раны.

Когда я проснулся, ты еще спал. За окном уже давно встало солнце, оно приятно грело мне кожу, его свет залил мою смятую постель. Я вновь бесшумно спустился вниз и, накинув на себя белую майку и черные шорты, вытащил из-под твоей подушки пачку своих сигарет. Не спеша прошел в конец вагона и, закрывшись там в тамбуре, поджег сигарету. Дым быстро заполнил мои легкие, а выпущенные из-за рта белые кольца, окутали собой весь тамбур. Я достал из кармана джинс, телефон, выключенный вчера вечером, и открыл галерею. Открыв новенький снимок, залюбовался твоим обнаженным видом и часто задышал. О моей никотиновой зависимости знала вся команда, а о любви к тебе не знал никто. Я боялся признаться в этих, жутко неправильных чувствах, другим и даже порой боялся признаться в этом самому себе. Ты всегда для меня очень многое значил, а с некоторых пор ты стал для меня всем. Я очень боюсь потерять тебя. Однажды в диалогах ребят, узнать, что ты уехал и больше не вернешься никогда. Я очень переживаю за все, что происходит с тобой, правда, ты этого совсем не замечаешь, только отшучиваешься. Иногда, мне кажется, что ты не ценишь меня. Выдыхаю. Мысли о тебе, о возможности быть с тобой ближе, чем есть сжирают меня. Они поедают мои внутренности, вытягивая из тела оставшиеся силы. Выбросив потухший окурок в приоткрытое окно, я возвращаюсь в купе и, достав со дна сумки, маленький блокнот, хранивший в себе мои личные переживания, аккуратно листаю его. Строки, красиво выведенные на открытом листке, вновь режут, по едва бившемуся, сердцу. «Мне страшно, мама. Мама, я боюсь, что ты перестанешь считать меня сыном, если вдруг прочтешь этот фрагмент из моей школьной жизни. Сегодня в школе я не знал куда себя деть, ребята жестко издевались надо мной, обзывали «голубым мальчиком» за то, что я заглянул к учителю физкультуры в раздевалку, когда тот переодевался, снимая с себя мокрую майку после урока» «А сейчас, когда я уже вырос и работаю, мне снова нравится один молодой человек, конечно, я его старше, но с ним, я чувствую себя совсем юнцом. Мам, я живу им» Вдруг ты зашевелился во сне, причмокнув несколько раз губами, я испуганно закрыл блокнот и, вернув его на свое место, забрался к себе. По телу прошла неприятная дрожь, я повел плечами, а затем, накрыв себя, брошенным в угол, пледом, лег на живот и притворился, что сплю. Поезд продолжил свое движение, периодически останавливаясь на главных станциях. Вскоре ты наконец — то поднялся с постели и набросив на себя вещи, вышел. Я приподнялся на локтях и бросил взгляд на твою, наверняка, еще теплую постель. Услышав твои приближающиеся шаги, я вздрогнул и резко сел, спустив ноги вниз. — Доброе утро, Андрей! — воскликнул ты, широко улыбаясь мне. — Как ты? Все прошло? — Доброе, Слав. Ты меня, это, прости за вчерашнее, за то, что накричал на тебя, я перенервничал. Все уже почти в порядке, если ты насчет, тех касаний.. — Я не сержусь. Я уже привык к твоим внезапным выпадом, скажу честно… мне даже нравится, когда ты выходишь из себя. И почему почти? Что-то все еще не так? Тебе не комфортно на вверху? Давай, я уступлю тебе место. — Нет, Слав. Места здесь совсем не причем. Дело в том, что… — тут я быстро прикусил язык и закрыл руками лицо. Меня вдруг бросило в жар от твоей фразы: «Мне даже нравится, когда ты выходишь из себя» Я покраснел. Мои ладони непроизвольно скользнули по твоим плечам, ты накрыл своей рукой мои пальцы. Минуту спустя, я осознал смысл происходящего и, едва справившись с желанием, крепко обнять тебя за шею, убрал непослушные ладони. Ты обернулся и, с некой тревогой в глазах, посмотрев на меня, поинтересовался: — Андрей, ты какой — то странный в последнее время. Твои изменения в поведении, я заметил еще в Екатеринбурге перед гастролями, но тогда я не придал этому особого значения, а сейчас, глядя на все это, — начал отчитывать меня ты и, указав на мокрые боксеры и потные ладони, продолжил: — Я вижу, что ты от меня что — то пытаешься скрыть, но твои действия выдают тебя. Хочешь, я заберусь к тебе и мы все спокойно обсудим? — Нет — нет. Тебе не нужно об этом знать. Я не смогу тебе рассказать. После моего рассказа, ты отвернешься от меня. А я не хочу этого. — Я лишь хочу тебе помочь, слышишь? — Я справлюсь сам. Ты прости меня, за эти нелепые прикосновения. — Не отпирайся. Ни черта ты один не справишься, — настойчиво произнес ты и залез ко мне. Я отодвинулся от тебя подальше, чтобы не задевать собой и косо посмотрел в твою сторону, страх и желание, наконец стереть границы между нами, боролись в моей душе, до тех пор пор пока ты не подполз ко мне сам и, не коснулся теплой ладонью моего лица.. Я закрыл глаза, пытаясь настроиться на продолжение этой немой сцены. — Андрей, почему ты закрыл глаза? Тебе неприятно чувствовать мою руку на своей щеке? — вдруг поинтересовался ты. — Я боюсь увидеть твои руки на себе, почувствовать твои дальнейшие прикосновения. - Лучше не касайся меня, а то заразишься и станешь таким же как я. — Это все чушь и твой страх, однажды он может побороть тебя до конца и тогда ты уже ничего не сможешь сделать, понимаешь? Расскажи мне все, вместе мы справимся. — Слава, я не хочу втягивать тебя в этот жуткий круговорот, это происходит со мной с детства. Мама ничего не знает, а отец вообще никогда и не замечал за мной такого. Закрой купе, пожалуйста, я не хочу, чтобы нас кто — нибудь видел. — Конечно, — коротко ответил ты и, спрыгнув с полки, защелкнул двери на замок, вернувшись затем обратно ко мне. Ты подвинулся ко мне еще ближе, сократив расстояние до минимума и осторожно положил свои руки мне на плечи. — Иди на меня, Андрей. Не бойся, — нежно зашептал ты и опалил своим дыханием мое ухо. — Слав, если ты собираешься сделать это из — за жалости ко мне, то не надо. Я умею сдерживаться. — Дурак! Не нужно сдерживаться, слышишь? -продолжил ты, ложа голову на мою подушку и, запуская одну руку в мои волосы, а второй потянув меня на себя. Я не торопясь сплел твой язык со своим и стал постепенно углублять поцелуй, осторожно оттягивая, то верхнюю, то нижнюю губу, смакуя их, и теряясь в новых ощущениях. Поцелуй получился очень робким, приторно — нежным и слегка настойчивым. Твое тело отвечало мне, поддаваясь вперед и кутая меня в себе. Ты бесконечно осыпал меня легкими, невесомыми поцелуями, давая возможность не о чем сейчас не думать. Я почувствовал в этот хрупкий, как фарфоровое стекло, момент, некое облегчение, которое, разумеется, было еще далеко не конечным.