***
Леоне уединился на террасе с бутылкой красного вина и какой-то книгой – взял с полки первое, что под руку попало, больше для «повода», нежели для ознакомления. Нахождение один-на-один с бутылкой вина, хорошего или нет, может создать впечатление удрученного расположения духа с нотками депрессии и алкоголизма; нахождение с бутылкой хорошего вина в компании книги, хорошей или нет, признак истинно средиземноморского досуга с претензией на аристократизм. И не то чтобы ему одиноко – нет, ведь его приглашали сыграть в покер Миста, Фуго и Наранча, а Бруно звал на ужин в свое излюбленное местечко у причала; но нет, не сегодня. Сегодня ему милее благородная компания самого себя, вина и книги на уединенной террасе под уплывающим закатом. Почему, спросите вы? Очевидно, потому что лиловые небеса поистине прекрасны, вечерний бриз невероятно свеж, а в полусотне метров впереди чертов дон Джованна неплохо смотрится на теннисном корте. Выступающая его оппонентом Триш была как никогда весела; можно даже сказать, эти двое вместе отлично смотрелись на площадке. И хотя большинство розыгрышей удавались на славу, предпочтение определенно отдано хорошему времяпрепровождению, нежели спорту как таковому, оттого недостаток навыков компенсируют оживленная беседа и задорный смех. Упругие отскоки мяча и легкие движения игроков то и дело притягивают взгляд, отчего уловить суть прочитанных строк совершенно не представляется возможным. Несколько позже, Леоне все же заметил, что книга в его руке перевернута. Так вот почему он не понял ни строчки, хотя перечитал страницу не один раз. Но книге он уделял немного внимания; большей частью его взгляд был прикован к Триш и Джорно. От их живой игры, незатейливой беседы и заливистого смеха площадка сочилась неким дурманом, душевностью, уютом. Кто-то будто шептал на ветру – «добро пожаловать домой», а воздух пронизывала ностальгия – приятная и немного печальная. Леоне боялся сделать лишнее движение: все могло оказаться лишь сном, который нельзя потревожить. Блаженство таких вечеров чрезвычайно хрупко и мимолетно. Пожелав друг другу спокойной ночи, Триш и Джорно покинули корт. Она удалилась в направлении восточного крыла особняка, в свои покои, он же направился прямо к террасе, за стеклянными дверьми которой располагалась гостиная с отличным баром на любой вкус, где можно утолить жажду и расслабиться после интенсивных тренировок. К своему приятному удивлению, Джорно обнаружил, что на террасе в широком плетеном кресле – нога на ногу, в одной руке книга, в другой бокал вина – сидит Аббаккио. Заходящее солнце бликами играет на стекле бутылки, что на невысоком круглом плетеном столике подле кресла, и багровая жидкость будто плещется не только внутри, но и снаружи, по ту сторону стекла; такой создавался эффект. Он также отметил для себя, что Аббаккио очень подходит красное вино: непременно сухое, терпкое, как его нрав; благородная насыщенность цвета точно символизирует его стать, гордую осанку; душистый сложный букет сравним с удивительной нешаблонной красотой острых черт его лица. Джорно действительно не заметил его присутствия раньше, так увлечен был игрой. Вот оно, подумалось ему, момента лучше не подгадать. – Чудесный вечер, не так ли? – улыбнулся дон, взойдя на террасу. – Таким он был – и был таков, – съязвил Леоне. Джорно проигнорировал выпад. – Ух, жажда замучила. Позволь глотнуть вина? – Катись ты! Пей чертову воду. Не смей переводить мое вино. Леоне отчаянно сыпал ворчанием вовсе не в ответ на дерзость, которую позволил себе Джорно, но чтобы отвлечься от размышлений о том, как же хорош ублюдок в теннисной форме – в особенности, в коротких шортах. Исходящий от разгоряченного игрой тела поток тепла, запах свежего пота, смоченные испариной волосы на лбу и висках вполне буквально сводили с ума, а звучание мягкого чистого баритона бальзамом ложилось на слух. Молодой дон мафии был неотразим. Однако погрузиться в дальнейшие раздумья Леоне не удалось, потому что бокал вдруг оказался выхвачен из его руки. – Недурно, – резюмировал Джорно, залпом осушив его. Пока застигнутый врасплох Аббаккио на мгновение утратил способность мыслить, к его устам, раскрытым в изумлении, примкнули мягкие теплые губы Джорно. Конечно, он категорически отказался признавать действительность происходящего, однако в поцелуе не отказал – напротив, охотно отвечал. Даже так: отвечал кто-то другой, не Леоне, ведь он никак не мог допустить подобного падения в своих глазах. В чем состояло «падение», лишь ему одному известно, но есть предположение, что все дело в неприятии невразумительных и неоднозначных чувств по отношению к златокудрому юноше. Джорно, не имеющий ни малейшего понятия о внутренней борьбе Аббаккио, воспользовался счастливым случаем (он все еще не получил бутылкой по голове), позволил своим ладоням обхватить лицо поддавшегося его порыву мужчины и сладостно углубить поцелуй. – Не шути со мной! – проревел, как ему казалось, Леоне, толкнув того в грудь. На деле его разомлевший голос прозвучал несколько иначе, чем предполагалось. – Мне едва ли до шуток, – прошептал Джорно, перехватив занесенную для пощечины руку. Леоне предпринял очередную попытку нанести удар, но Джорно снова перехватил его руку и для верности завел ему за спину. – Угомонись хоть на минуту. Не похоже, что тебе не понравилось. – В своем ли ты уме, кретин? что ты себе позволяешь? не смей так легкомысленно переступать черту! – О какой черте ты говоришь? – А-а? – Черта может быть там, где есть до и после, там, где делаются ставки. – Что ты несешь? Леоне искренне недоумевал, к чему ведет Джорно, но невольно заинтересовавшись, присмирел и перестал высвобождаться из захвата. – Если между нами нет связи, нет и черты, которая разграничивает связь. Но ты сам признал, что видишь ее, ту черту, а значит – видишь нашу связь. Ты думал обо мне, не хотел, но не мог перестать; ты маскируешь свой интерес напускной ненавистью, что очевидно, ведь иной раз твоя реакция на любое мое слово или действие выходит за рамки контекста обыденного равнодушия или неприязни. Ты обращаешь на меня чересчур много внимания. Леоне совершенно растерялся. Хотел, было, возразить, да нечего. Он в самом деле замечал за собой демонстрацию излишнего внимания к этому наглецу. Даже Бруно как-то отметил, мол, больно нехарактерно для него, Аббаккио, цепляться по каждой мелочи (исключительно к Джорно) – недостает прежнего хладнокровия. – Смеешься надо мной? – прямо спросил Леоне. – Да брось. Джорно наклонился к обескураженному мужчине с новым поцелуем. И вот, пальцы Леоне вплелись в его золотистые локоны, вторая ладонь легла ему на шею, мягкий язык нежно скользнул по его губам и проник глубже в рот. А Дио знал, что говорит, подумалось ему. Аббаккио помог ему устроиться на своих коленях. Мгновение на пылкий, исполненный вызова взгляд – и оба сорвались в бездну. Леоне никак не мог насытиться их поцелуем. Слишком мало, недостаточно... чем дольше это наслаждение, тем сильнее жажда. Жажда, голод – что бы то ни было, оно начинало доставлять настоящую физическую боль, точно при лихорадке: мышцы ныли, суставы ломило, кожа воспаленно пылала, кровь с грохотом неслась по жилам. Ему хотелось лишь одного – Джорно. Он посмаковал про себя его имя, Джо-о-р-р-но, так же со смаком выдохнул его в полустоне, сделав акцент на раскатистом «р-р», и жадной ощупью принялся за его тело. Вот оно, долгожданное насыщение начало понемногу проникать в его кровь, когда подушечки пальцев прошлись по крепким плечам, груди, животу, дальше на спину, вверх-вниз, от лопаток к бедрам. Каждое новое движение более уверенное, с бóльшим напором: хотелось проникнуть под кожу, впитать, поглотить все его существо прямо через ладони. Джорно отчетливо ощущал, как его разум блекнет, пока все тело отзывается на чувственные прикосновения теплых рук, а в паху пульсирует возбуждение. Он придвинулся к Леоне вплотную. Без сомнений, тот разгорячен не меньше его. Небольшое движение бедрами вперед-назад, и в его губах потонул низкий стон удовольствия. Незачем мучить друг друга, не в этот раз. Руки ловко высвободили ремень из пряжки, ослабили давление пуговиц и молнии и наконец проникли в нижнее белье. Ладонь Леоне проскользнула к нему в шорты с ответными ласками, и Джорно спрятал свой протяжный, с надрывом, выдох, уткнувшись ему в плечо. Поцелуи так головокружительны, мысли так спутаны, дыхание сбивается, а прикосновения обжигают. Они позволили вихрю желания увлечь их за собой: туда, где нет места притворству; туда, где холодный расчет уступает место истинным мотивам; туда, где можно встать на паузу и сказать себе – «я влюблен».Часть 1
22 апреля 2020 г. в 23:15
Никогда прежде Джорно не чувствовал себя настолько паршиво и безнадежно. За окном сияло солнце, плескалось лучами на улыбках лиц незнакомцев, июньский ветер перебирал лазурные волны, подгонял пушистые гребни в объятия белых скал, а прозрачное небо обнажало ночами загадочные недра вселенной, манило в бесконечность. Все это для кого-то другого. Джорно же тонул во мраке грозной тени и давился тусклым, но хлестким взглядом Леоне Аббаккио под аккомпанемент его леденящего душу голоса.
– Хочешь, я убью его для тебя? – пропел Дио.
Приторная сладость этих слов приятно скользнула в темные закоулки души, оставив терпкое послевкусие.
– Что?.. – рассеянно переспросил Джорно.
– Этого гота, как его, – Дио изобразил легкомысленную недалекость, затем отмахнулся и продолжил, – так что думаешь? Лишь намекни – ...
– Ни в коем случае! Ты обещал не трогать моих друзей.
Дио пожал плечами.
– О чем речь?
– Он часть семьи, – не уступал Джорно, прекрасно понимая, к чему тот ведет.
– Во всякой «семье» не без урода...
– Довольно, – оборвал Джорно, – я устал. Уже ночь, для людей – пора отдыха и сновидений.
– Разумеется, ведь если люди не спят – превращаются в готов, Аббаккио и прочий мусор.
– О Дио, – вздохнул Джорно.
– Я слушаю, – прошептал он, в один миг оказавшись вплотную за его спиной.
Тот мелко вздрогнул от обдавшего его ухо мягкого дыхания, тепла опустившихся на плечи сильных рук, и попытался вывернуться.
– Ты видишь во мне только Джонатана.
– Оставь это, – Дио перехватил его за локоть, – я сотню раз говорил – мне нужен ты. Любовь к Джонатану умерла вместе с ним.
Он стал неспешно массировать плечи Джорно, покрывать его шею почти невесомыми поцелуями.
– Как ты жесток.
– Находишь? А ты считаешь, что я вечность должен страдать от любви к нему? Так же болезненно, как в годы юности? Он меня без ножа резал своей невинной улыбкой, искренне видел во мне друга и смел изливать душу, делясь своими любовными терзаниями из-за какой-то девки! Тот единственный раз, когда я спьяну украл у него поцелуй (и ночь, – не договорил Дио), он воспринял как собственную беспечность и в итоге отдалился от меня! От меня, Дио! Считал, что разрушил нашу дружбу, предал меня!
И он зашелся безумным смехом.
Ему вдруг отчетливо вспомнились давно позабытые мгновения тоскливой радости, что он испытывал при виде Джонатана, как до боли ненавидел свою страсть к нему и как иной раз хотел приручить его, посадить на цепь и никому не отдавать. Или просто спрятать под подушку и доставать лишь глубокими темными ночами. Вспомнился вкус его поцелуя и жар единственной ночи – той самой, почти накануне падения всех надежд на злосчастном корабле. Тогда, опьяненный не столько вином, сколько самим Дио, Джонатан поддался его напору, раскрыл свои объятия и овладел им прямо на софе в гостиной поместья Джостаров. Как долго они наслаждались друг другом, потеряв голову – минуты ли, часы – сложно сказать. Казалось, время вовсе остановилось специально для него, Дио. Именно «Дио...», произнесенное с надрывом, эхом отозвалось в пылком дыхании Джонатана, прежде чем он, обессилив, опустил голову ему на грудь. Больше той ночью ничего не было сказано. Оба перевели дух и разошлись по своим комнатам. Только на следующий день, придя в себя и разложив все по полочкам, Джонатан кинулся к нему с извинениями, чуть не слезно моля о шансе загладить вину, и как же мерзко было Дио это выслушивать. Лучше бы чертов Джостар напрочь все позабыл, негодовал он, сумев все же втайне от всех сберечь теплые воспоминания о той ночи. А позже даже бросил Джонатану напоследок, что всегда желал его и ни секунды не жалел об их близости.
Дио тряхнул головой, отгоняя непрошеные видения; однако давние раны уже открылись.
– Наивный, какой же наивный и бесконечно «правильный», и по нему я должен тосковать всю свою жизнь? Чтоб ты знал, она у меня довольно длинная. Каково же было мое удивление, когда я обнаружил, что у Джонатана есть внебрачный потомок! У этого-то «идеального джентльмена» и внебрачный? Бьюсь об заклад, дело нечисто, но когда выбрался из гр-... из... спустя сотню лет, узнал, что он умер вскоре после нашей небольшой ссоры на корабле.
– Ты уверен, что я должен знать столько деталей? – разомлевшим голосом перебил его Джорно, на что Дио лишь усмехнулся.
– Но ты сам вывел меня на этот разговор, – съехидничал он, мертвой хваткой сковав шею юноши в своих ладонях.
Он склонился чуть вперед, чтобы достать до его раскрытых, хватающих воздух губ и поглотить сдавленный стон. У Джорно колени подогнулись от этого страстного, влажного и глубокого поцелуя, и он расслабленно откинулся на широкую грудь.
– Знаешь, как свести неприступного мужчину с ума?
Дио разомкнул их уста, нежно, но крепко, обвил довольно хрупкий по сравнению с ним самим стан, с наслаждением вдохнул запах золотистых волос и продолжил.
– Холодного, враждебно настроенного мужчину, который устоял перед восхитительным тембром твоего голоса?.. Тебе достаточно одного прикосновения, чтобы пленить его разум и чувства. Но можно пойти еще более коротким путем – стоит только оказаться в его объятиях – и он тебя уже не отпустит.
– С чего ты взял, что все так просто? Он разобьет мне челюсть, прикоснись я к нему.
– В таком случае я им отужинаю. Но нет – я видел, как он смотрит на тебя – слишком очевидно, что он борется со своим влечением к тебе. Чем сильнее злится, тем сложнее ему держаться. Он уже готов стать твоей добычей – протяни руку и возьми.
Следующим вечером Джорно представилась возможность подтвердить или опровергнуть слова Дио. В последнем случае без жертв не обойтись, однако вероятность того, что чутье подвело его, исключительно мала.