Дым табачный воздух выел. Комната – глава в крученыховском аде. Вспомни – за этим окном впервые руки твои исступленно гладил. (с)
За стеклянной стеной кипит жизнь вечернего Токио. Небоскребы взмывают ввысь потоками световых окон. Юноша сидит перед невидимой границей, отделяющей его от высоты. Все проходит мимо. Сейчас существует только неощущаемый ветер в волосах, призрачное отражение в стекле его лица. Он касается стекла ледяной рукой, смотрит в никуда, закрывает глаза. Тянет ладонь в пустоту, притягивая к себе нечто невозможное, нечто несуществующее. Время течет, не задевая его.Сегодня сидим вот, сердце в железе. День еще – выгонишь, можешь быть, изругав. В мутной передней долго не влезет сломаная дрожью рука в рукав. (с)
Ему видится вечер сотни лет назад. Это же окно, этот же небоскреб, этаж. Он и тогда жил здесь. Сейчас нет – сколько воды утекло. Две тысячи сто первый год. Парень закрывает глаза, вспоминая светлые непослушные волосы, тонкие длинные пальцы пианиста-итальянца, глаза горящие, цвета зеленого камня – малахита. Им было по двадцать. Двадцать и сидящему здесь. Он не изменился – бег секунд так и не смог заставить его принять смертность. Он всегда будет таким – вечно юным. Касания невесомые, взгляды вниз, в пол. Они вдвоем в этой тишине. Не комфортно, но гораздо лучше, чем если бы то же самое происходило в более оживленном месте. Им все равно. Пусть их не беспокоят мелочи вроде времени, моралей и законов. Никто им не запретит неуклюжую нежность, подстрекаемую язвительностью и импульсивностью. Сгущаются тучи, бьют ледяные горошины по стеклу, неслышное отторжение и поток бурной и эмоциональной итальянской речи. Нелестные высказывания, и сидящий ныне здесь поднимается, поспешно покидая место обитания блондина. Тот кричит, чтобы не возвращался больше, не портил нервы, не уводил его друзей, не лез в его жизнь.Завтра забудешь, что тебя короновал, что душу цветущую любовью выжег, И суетных дней взметенный карнавал растреплет страницы моих книжек… (с)
И вот сейчас, спустя столетие, он сидит в той же квартире, представляя то, что могло бы случиться, когда он ушел. Итальянец наверняка бы привел девушку, выпил с ней по бокалу терпкого красного вина и забылся, не желая вспоминать будущего изгоя общества. Кто же знал, что это демон, бессмертный демон с ярко-алым глазом и чарующей улыбкой. Бывший любовник до последних дней посчитает все дурным сном, забудет все с очередной пассией или же найдет другого любовника - не предположить наверняка, но отчего-то юноша был уверен, что один итальянец не останется. И верно, пепельный блондин встречает его на улице, но не замечает присутствия демона неподалеку. Он смеется миловидному шатену, смотрит преданно в глаза новому однокурснику, предлагая все, что тот пожелает. Еще спустя месяц видит в компании недалекого брюнета-японца, который учился в соседней спортивной старшей школе. Кажется, алоглазый даже запомнил его имя. Ямамото. Популярная фамилия в стране Восходящего Солнца. Итальянец раздражается, пихает бейсболиста в бок, но не уходит. И юноше завидно. Годом позже его возлюбленный погибает в глупой аварии, оставляя после себя только воспоминания где-то глубоко в подсознании, желание вытащить из Ада и вернуть к себе на Землю. Алоглазый не жалеет – ему проще, чтобы никто не замечал его молодости вечной. Он помнит все, он жил давно. И проживет еще столько же – уверенность не уходит. В квартире новой Токийского небоскреба не горит свет. Это одна и едва ли не единственная квартира, где жизни, казалось бы, нет. Везде семьи, везде любовь, счастье, домашний очаг. У демона нет этого и никогда не будет. Он ничего уже не изменит, попадая на другой круг этой Вселенной, где жил бы спокойно со своим итальянцем, не был бы дьявольским отродьем с адским характером. То ли это, чего хотел юноша? Не совсем. Теряя часть себя, он приобрел новое. И сейчас он не слишком жалеет о событиях двухтысячного года. Он приобрел еще одно воспоминание в вечной памяти. Рокудо Мукуро не пожелал бы прожить эту сотню лет иначе.