Путешествие

Он очнулся в пустыне, окружённый бескрайним золотым морем. Лишь где-то вдалеке виднелись утонувшие в песках призраки былой великой цивилизации, похороненной под ветрами, обтесавшими камень, и опалённой жгущим солнцем. И всё, что привлекало взор — исполинская гора, разломленная на две части у самой вершины, словно подсказывающая о том, что приключилось с этим миром, и между сим разломом восходил белоснежный диск солнца. Как он сюда попал? Что было до? Мёртв ли он? А был ли он когда-то человеком? Не обладая и песчинкой среди бескрайних дюн информации о том, что ему нужно делать, он совершил единственное, что посчитал правильным, — пошёл к горе. Неподалёку, словно пустынный мираж, в воздухе закружились лепестки. Не видя причин, чтобы обойти чудное явление стороной, он решил сперва направиться в ту сторону. Лепестки легко парили в воздухе по спирали, напоминая… лоскутки ткани. Красные, испещрённые неясными ему золотистыми рунами. Тёмно-алые, как его мантия. Мантия? Лишь теперь он заметил, во что был облачён. — Протяни к ним руку. Мелодичному голосу предшествовал шорох шагов, такой тихий, что различить его раньше он не смог, однако почему-то не страшащий. Он обернулся и увидел ту, что казалась человеком, в такой же, как у него, мантии, но с выглядывающими из-под капюшона рыжими волнистыми волосами. Он словно бы знал её. Когда-то очень давно, до начала времён, либо же в жизни, оставшейся за пределами его воспоминаний. А как выглядел он? — Давай же, не бойся. И ласковый звон улыбки в её фразе показался ближе, чем всё, что он мог знать. Он протянул руку, послушно касаясь лоскутков. Те завертелись вокруг его ладони, играючи, не касаясь, обдавая приятным ветерком прохлады, заискрились и… словно наполнили жизнью. Неясным чувством, от которого захотелось взлететь. Побежать вперёд, к горе, воспарить над золотом песчаных дюн и поверить, что у тебя есть цель. — Что это? Она не звала его, но направилась к солнцу, и он интуитивно пошёл следом. — Прежде всего появилась гора. Что было до неё, никому не известно. Быть может, боги? Ведь так обычно говорят обо всём, когда собираются поведать историю великой цивилизации. Гора выплеснула жизненную энергию, из которой на свет появилась флора, фауна, а следом — те, кого принято звать предками. Духами, может быть? — Она взглянула на него, но отвернулась прежде, чем он успел ответить тем же. — Ты коснулся лоскутков. Одно и то же зерно жизни и энергии было в каждом живом существе. Предки развивались, умнели, и однажды они поняли, что энергию можно сохранять, взрастив то, что мы называем тканью. Как только ты почувствуешь, что слаб и немощен, тебе достаточно коснуться маленького хранилища этой энергии — того, что ты посчитал лоскутками. Песок охотно расступался под их ногами. Душа согревалась странным спокойствием в этом месте и благодаря присутствию в нём его спутницы. — Что это за место? — То, что осталось от великой цивилизации. Когда она была ещё совсем мала, и населяли эти земли одни лишь духи, они жили в гармонии, не думая о покорении мира. Предки довольствовались тем, что имели, но, как всякая цивилизация, постепенно она разрасталась. С помощью энергии предки отстроили города и обеспечили их электричеством. Ты знаешь, что бывает, когда городов становится слишком много? Он задумался на мгновение или же на целую вечность — время, как песок, текло сквозь пальцы, неощутимо для него. — Энергии перестало хватать на всех? Она кивнула, и он смог уловить плавное движение рыжих волос. — Исполинские города начали губить себя сами. — И что случилось дальше? Она замерла, вглядываясь в белый свет солнечного диска за горой. Он понял, что её глаза отливают нежной зеленью, но не смог осознать или вспомнить, с чем она была сравнима. Всё его нынешнее знание заключалось лишь в золоте песка. — Ты сам увидишь. И он пошёл. За ней. К свету на вершине горы. Безымянная спутница молчала, но ему и не нужны были её слова — он чувствовал её и тянулся к ней, как к самому свету, ведь рядом с ней его душа словно бы наполнялась энергией, не дающей сдаться и воткнуться обессиленными коленями в горячий песок. Они скользили по дюнам, точно делали это всю жизнь. Они ловили лоскуты, и она тепло и нежно смеялась, а над капюшонами их алых мантий летали тканевые скаты, словно живые, словно такие же немые путники, даря ощущение необъяснимого родства. Как будто все они были частями одной и той же сущности. Далёкий свет становился чуть ближе, он озарял красивое лицо с зелёными глазами, и всё его нутро наполнялось таким же спокойствием, с каким растекалась под ногами гладь песчаных барханов в безветренную погоду. Они шли, объединённые и вдохновлённые незримой, но ясной целью, не находя нужды в пустых разговорах. Ведь порой не нужно слов, чтобы стать друзьями. Пройдя через исполинские врата и миновав многочисленные ступени, фрески с настенными рисунками о сотворении мира вокруг них, погрузившись в тень разбитого кладбища верхушек городов, где порой ещё виднелись сохранившиеся решётчатые окошки и остроконечные башенки, они вышли к месту, где сделалось значительно холоднее. Морозный воздух наполнил его лёгкие. То был верный признак, что они приближались к горе. Летающие скаты, с которыми он успел сродниться, обледенели и упали в ворох снега. Она вновь заговорила именно тогда, когда это было нужно. — Гора замерзла. Её высосали жадностью потребления, без остатка. Между предками вспыхнула гражданская война за энергетическими ресурсами. — Слова о гражданской войне отозвались где-то внутри него чем-то, похожим на то, что в иной жизни он бы нарёк воспоминанием. — Бойня шла на земле и в небе. Главной силой стали летающие машины, производящие энергию. Вскоре предки истребили самих себя, а то, что осталось от их великих прежде городов, занесло песком. На пике своего развития цивилизация стала небрежно относиться к природе. Предки стали запирать в тюрьмы ткани, чтобы потреблять больше энергии, на благо своих городов. Помнишь, мы отворили несколько клеток, высвобождая то, что ты называешь летающими скатами? Они были так счастливы, ощутив прилив долгожданной свободы. Когда-то они не страшились холода и смерти от него, не прятались под камнями. Но предки развязали войну, и все города, заводы, машины работали на энергии, получаемой из этой ткани. Машины изначально создавались для покорения неба, но в ходе гражданской войны их производство было поставлено на поток. Да только вот ирония: машины пережили своих хозяев, и теперь они рыщут по руинам, в поисках любой энергии, будь то ткань или мы сами. — Мы встретим эти машины? — Я бы всё отдала, чтобы ответить тебе «нет», но увы, — спутница неосознанно стала идти ближе, или это он первым сократил разделяющее их расстояние. Словно ища друг в друге поддержку, они стремились сблизиться и не потерять контакт. — Их нужно страшиться. Не попадайся под лучи их фонаря. Прячься в любое укрытие. Прячься, даже если потеряешь меня. — Что будет, если они нас увидят? Мы умрём? — Я не знаю. Но знаю всей душой, что ничего хорошего от этой встречи ждать не придётся. — Как они выглядят? — Они похожи на летающих змей. Огромных и железных. Они не ведают пощады и не ищут ничего, кроме энергии. Тепло друг друга спасало их от вьюги. Они шли, держась за руки и прижимаясь плечом к плечу из последних сил. Брать энергию стало неоткуда — их друзья-скаты, замерзшие, лежали в снегу. Держась за камни, покрытие льдом, они боролись с ураганом, который не оставлял попыток сбросить их вниз, против всего пройденного пути. Мы справимся. Я держу тебя. Я с тобой. Ты не упадёшь и не замерзнешь здесь, в этих бездушных и мёртвых сугробах. Он не произносил этих слов, но знал, что она о них догадывается. Сил оставалось всё меньше, но в нём ещё теплилась вера, что они уже близко. Алую мантию залепило ледяным снегом. Шаги двух путников становились медленнее и тяжелее. В какой-то момент её колени подогнулись, и она бесшумно упала в сугроб. Он подхватил её на руки, из последних сил добежав до обломка укрытия, которым когда-то была помпезная и многоэтажная башня с золочёным куполом и давно облупившейся фреской. — Держись. Нам осталось совсем чуть-чуть. Я понесу тебя, слышишь? Я понесу тебя. Так, словно нёс всегда. Всегда шёл вместе с ней. Вместе, до самого конца. Дыхание становилось слабее, а замёрзшие ноги едва передвигались, пока он не понял, что уже замер в одном из сугробов. Но впереди брезжил свет, всё белее и белее, ярче, чем та мрачная и серая вьюга, что осталась позади. Я не отпущу тебя. Я тебя вытащу. Верь мне. Она уже давно не двигалась. Белые и спокойные снежинки оседали на её ресницах. В голове звучал её слегка хрипловатый голос, заглушая шелест морозного ветра: «Когда-то у предков были красивейшие небоскребы, соединённые друг с другом громадными мостами, купавшимися в свете большого солнца. Всё циклично: что-то рождается, что-то умирает. Мы — не совсем живые существа, мы — своего рода ходячий аккумулятор, подобие той ткани, что ты видел в тёплой пустыне. У нас есть цель — мы должны собрать как можно больше энергии и вернуть её горе. А потом, да. Потом все мы умрём. Но ты должен помнить, что мы несём жизнь чему-то большему. Тому, что будет после нас». Он скинул с неё капюшон, в последний раз наблюдая, как снежинки оседают на медно-рыжие локоны и больше не тают. Он провёл рукой по её щеке. Такой же гладкой, как, он был уверен, он помнил. Он закрыл глаза, прижавшись своим лбом к её. Последним, что мелькнуло в его голове, прежде, чем всё поглотил белый свет и тишина, стало имя. Наташа. Её звали Наташа.