Омуты, в которых я утонул

***

Прошло около десяти лет, время уходило быстро и практически незаметно, оставляя за собой лишь приятные воспоминания. Дети подросли, и их характеры стали меняться. Хотя кроме как внешне СССР не изменился, по крайней мере в глазах его единственного лучшего друга. Он возмужал, вырос, стал еще более образованным, но остался таким же целеустремленным, а главное добрым. Можно ли тоже самое сказать о Рейхе? Смотря на себя в зеркало черными и устало прикрытыми глазами, юный немец видел перед собой непойми кого. Вместо благородного и чистокровного арийца, он видел никчемного маленького человечка. Как бы отец не пытался все это ему навязать. Нет, он верил, что его народ намного лучше других, но себя вместе с ними представить было сложно. Почему? Может быть он родился не там где нужно? А может быть отец прав и виноват во всем его друг, имеющий совершенно другие представления на счет политики и мира в целом? Даже если так, пока отказаться от дружбы и от своих чувств Рейх не мог. Но порой это злило еще сильнее, злило то, что детские странные чувства не исчезли, оставшись во снах. Злило поведение Союза, злило то, что он не замечал простых намеков. Злила безысходность и непонимание, что делать. Эти эмоции мучали немца казалось бы постоянно, но только блеск голубых глаз позволял отвлечься, несмотря та то, что именно он был виновником этих чувств. Встречи их были чаще всего коротки, но сумерки являлись самым удобным временем. В мире происходили не самые приятные события и днем ни в какую не получалось увидеться. Всей ночи не хватало им обоим, можно подумать, что все время они только и делали, что болтали, но это не так. Чаще говорил СССР, рассказывая о своих планах и о том, как он уже начинает их реализовывать. Немец же молчал, зная, что его планы друг не одобрит. Подолгу юноши могли молчать, сидя на скамейке у фонтана или же прогуливаясь по темному парку, где когда-то они гуляли в первый раз. Многое оба недоговаривали друг другу, порой пересекаясь смущенными взглядами и дергаясь от случайных прикосновений. Раньше не было подобного, дети не стесняясь могли долго обниматься, толкаться или держаться за руку, а сейчас это были нормы приличия или нечто другое? — Знаешь, меня так порой выматывает эта политика, что мне хочется… Уехать куда-нибудь. Взять тебя за руку, как раньше, и сбежать. — Еще одна ночная встреча подходила к концу и вместо прощания Союз завел тему, о которой и сам Рейх хотел бы поговорить. — Так возьми — тихо сказал немец, пряча глаза за челкой, но все-таки протягивая другу руку. Казалось, стало тише, нежели пару секунд назад. Птицы замолчали и лишь ветер тревожно выл и плакал. Ариец не поднимал взгляда, то ли боялся вновь утонуть во взгляде морских глаз, то ли просто был слишком уставшим. Он почувствовал теплую руку на своей ладони, а после грустный голос СССР. — Если бы я только мог. Я взял ответственность за судьбу всего народа и не могу покинуть всех этих людей. — сказав свою речь Союз хотел было посмотреть в глаза немецкого друга, но те были скрыты за челкой. Хотя взгляд необязательно было видеть, чтобы понять чувства Рейха. Сжатая рука арийца и плечи, которые периодически тряслись говорили сами за себя. Кажется, сейчас Союз вновь разглядел в немце того, к кому в первый раз почувствовал необъяснимую привязанность и нечто еще, о чем говорить было очень трудно. Ариец был сам не свой, как виделось его другу. Вечно добрый мальчик со временем стал язвительным по отношению к другим людям, а особенно к другим национальностям. СССР старался смягчить сердце своего дорогого друга как только мог, но видимо для того влияние отца было сильнее. Коммунист как никто другой понимал, что без ласки от других людей жить очень сложно, он верил, что способен еще спасти душу Рейха. Не отпуская холодную руку немца, юноша аккуратно обнял его. — Мы же все равно будем всегда рядом друг с другом. — Будем ли.? — Про себя сказал Рейх, не смея произносить это в слух. Выпустив из объятий немца, Союз нежно улыбнулся, убирая волосы с лица друга — Тебе так больше идет. Приходи завтра утром ко мне, мой отец наконец-то уезжает, хоть денек нормально проведем. — Ариец недовольно посмотрел на голубоглазого, ожидая продолжения его речи. Заметя это юноша неловко посмеялся. — Ладно, я поищу самогон где-нибудь, но только ради тебя! Я бы сам не стал. — До встречи. Союз опасался, видя желание друга выпить, но лишь боясь за его здоровье. В глазах русского немец выглядел словно хрупкая фарфоровая кукла. С самого детства его удивляли коленки без единой царапинки, тонкие запястья, бледная кожа, которая не имела никакого намека на загар и щеки, которые всегда при долгом обмене взглядами, покрывались еле заметным румянцем. Но был ли ариец на самом деле таким нежным?