21-й день Саовинны, 1273 год
Несколько недель спустя
Тронный зал почти пуст, в нем лишь пятеро, за исключением юной королевы. Двое мужчин, одетых в черное, и девушка, чародейка, приставленная к Анаис — все трое из Нильфгаарда, заботливо выделенные Императором. Рядом с ними Иорвет и Вернон Роше. Оба в новых одеждах, тоже темных и почти одинаковых, отличающихся лишь покроем полов: у Роше — прямые, у эльфа — разной длины, в дань традиционным одеяниям его расы. — Регентский совет создан, — начинает темерец, склоняя голову перед девочкой, его примеру следуют и остальные. — Главой его являюсь я, Вернон Роше. От лица Совета заявляю, что мы будем верны и преданы Вам, королеве Темерии, Вашим наследникам и преемникам. Клянемся, что решения, принятые нами, будут нести стране лишь благо, а обязанности выполняться беспрекословно. Он кланяется вновь, на сей раз снимая шаперон, и вся мужская составляющая Совета, включая Лиса, следует его примеру. Никто не кривится, не рассматривает ни изувеченное лицо, ни впервые непокрытую тканью голову. Юная королева улыбается, благодарно кивает и кладет ладошку на темные волосы. Ее желание сбылось: отныне ее верный друг и доверенный человек ее отца будут служить ей, находясь всегда рядом, и творить судьбу ее королевства.13-й день Блатхе, 1278 год
— Ну и морда у тебя была, белка. Они гуляли по коридорам дворца, счастливые настолько, что придворные слуги ощущали себя неловко. — Не каждый день я присягаю королеве, Роше, причем сразу после коронации… — И как ощущения? — Словно меня раздели, — тихо смеется эльф. — Столько глаз, столько внимания… — Когда я присягал Фольтесту, народу было втрое больше. Представь, как мне, простому бедняку без рода и племени, было неловко? Думал, провалюсь на месте… — Тогда и законы были другие. — Ты прав. И ведь действительно, задумался темерец, в настоящее время на службу королеве, теперь уже полноправной владычице вассала Империи, Анаис Ла Валетт, могли идти представители всех рас и кровей, от низушков до людей, от неимущих (коих стало намного меньше за минувшие 5 лет) до баронов и дворян. Они вышли в королевский сад, где только-только начали распускаться белые лилии, умостились на мраморной лавочке в самом укромном уголке — под высоким цветущим деревом, ветви которого как раз располагались напротив их окон. Конечно, каждому члену Совета были выделены собственные покои, но Иорвет откровенно выклянчил себе самые крайние, где они уединялись. Комната темерца же служила как раз для своих целей: здесь оба бывших командира проводили остальное время. — Что теперь будешь делать? Примешь приглашение Анаис? Генерал эльфской армии… такое предлагают лишь раз в жизни. — Я обговорю с ней лично все нюансы и, если потом у меня будет возможность вернуться в политику или помогать ей — приглашение приму. — Иорвет и политика. Из разбойника и террориста в генералы, — тихо засмеялся мужчина. — Этот день нужно пометить крестиком. — Сказал глава регентского Совета, прошедший тернистый путь от сына проститутки до королевского любимчика — закатил глаз эльф. — Молчал бы.15-й день Феаинне, 1278 год
— Какие личности, вот это да! — задорно засмеялась Бьянка, заметив прибывших. Небольшой дворик пестрел лицами, преимущественно эльфскими, но ей было комфортно. Все ушастые вокруг — ее друзья, собратья ее любимого, прошедшие путь от простых разбойников до элитных солдат Эльфской Армии Темерии. — Неужели у генерала нашлось время? — иронично выгнул бровь Киаран, за что через секунду получил щелчок по уху. — Поговори еще, не мог же я пропустить такое событие, — Иорвет улыбнулся, в приветствии обхватывая чужое запястья. — Выглядишь как в старые добрые. Он пригладил ворот богато расшитой одежды из лучшего эльфийского шелка, поправил узел алого кушака. Межрасовые браки были приняты совсем недавно, и данная пара стала одной из первых. — Роше, может, хватит стоять столбом? Еще заплачь, — подала голос Бьянка, смотря на мужчину, заменившего ей отца. А он не двигался, не в силах отвести от нее глаз. Такая красивая, в длинном платье с нежным цветочным узором, но всё еще с вызывающим вырезом. И ведь не смог аэп Эасниллен ее отучить, а? Она всё еще солдат, покуда не смогла бросить военное дело, но отныне она — счастливая, любимая женщина. — Ох, Вернон, — она подошла сама, тут же утопая в крепких объятиях, в ответ даря такие же. — Я так рад за вас… — тихо прошептал он. — Ну полно вам, прошу к столу, — новоявленный муж жестом указал следовать за собой. Крепко взяв своего бывшего командира за руку, девушка направилась к щедрому столу. Все присутствующие эльфы, завидев на празднике знакомые лица, тут же приветливо кивали и обменивались рукопожатиями. Вновь встретить человека, что вел их за собой, было честью.17-й день Бирке, 1289 год
— Хорошее было время, а? — улыбнулся Иорвет. Годы шли, а он совсем не изменился. Что для эльфа каких-то семнадцать лет? Если начинать отсчет с той судьбоносной встречи на Флотзамской виселице. Он вскинул голову, рассматривая такое глубокое, далекое небо, но мог с уверенностью сказать, что достиг его. Более того, он все последние годы находился в этой необъятной невесомости, плавал в жидком янтаре, позволяя тому проникнуть в каждую пору нестареющего тела. — Вэс забеременела, представляешь? — продолжил он, потирая меж пальцев трубку. Время сказалось на дереве, края чаши потерлись, но былой красоты она не потеряла. — Раз в год и палка стреляет, получилось-таки у старого черта. — На губах появилась расслабленная улыбка. — Теперь спорят, как назовут ребенка. Бьянка хочет назвать Верноном, в твою честь, а Киаран хочет девочку, но имени нормального придумать не в состоянии. Я вот на стороне Вэс, а если девочка, то пусть будет… Лара. Красивое имя. Как тебе, нравится? Он обхватил мундштук и, не выпуская дым, сделал пару глотков Туссентского красного. Пусть не самого лучшего вина на всем Континенте, но самого сладкого для него самого. Для них. — Молчание — знак согласия, любовь моя. Улыбка сменилась горько сжатыми в белую полоску губами. Он развернулся, касаясь кончиками пальцев родных черт, любовно огладил жесткую линию бровей и залегающую меж ними складочку. — Снова хмурый, а я тут из кожи вон лезу, чтобы ты улыбнулся. Знаешь, как дела в Вергене? Саския облажалась, теперь все нелюди идут к нам, в Темерию, под мое командование. Снова увижу старых бойцов, Вернон. Если позволишь, приведу к тебе Милариэль, хоть… поздоровается… Он продолжал говорить, перечисляя все последние события, и с каждым словом голос становился тише, срывался с бархатной хрипотцы, напитывался неконтролируемой дрожью. Ладонь накрыла холодную щеку мраморного бюста, столь детализированного и проработанного, что оставалось лишь восхищаться. — У мастера золотые руки, только шрама не хватает, — касается под губами и ведет по подбородку наискось, — вот тут. Дает себе маленькую передышку, ощущая, как сдавливает виски стальным обручем. Последнее время тупая боль появляется всё чаще, ржавыми иглами въедаясь в мозг. — Целый год, Вернон… сукин ты сын, и чем только думал? Сидел бы во дворце, ждал меня, но нет… Заговоры, изменники… И к чему была спешка? Надеюсь, «Полоски» тебе хорошенько наваляли, нетерпеливый ты гад… Вот же, d’yaebl, — он горько усмехнулся, — всё бы отдал, чтобы сейчас твою старую морду увидеть… коснуться волос… Седина тебе чертовски шла, надо признать. Он щелкает по носу, словно наказывая хмурую статую за провинность человека, с которого та была изготовлена. — Анаис говорит, я стал похож на тебя… просит у меня советов, ссылаясь на опыт, предлагала даже занять место у трона, стать ее правой рукой, новым Темерский Псом… Но знай, ты один такой упертый баран во всем мире, занять твое место на королевском коврике было бы преступлением. Ах да… у тебя же сегодня День Рождения. Пятьдесят четыре, надо же… я в твои годы за юбками бегал.… — Хлопает по карманам одежды, выуживает темерскую трубку, прогоревшую до черноты и треснутую, обводит пальцем едва заметный цветочный узор. — Нашел ее под кроватью в старом штабе, а ты уж боялся, что потерял… Касается губами стертого дерева и кладет перед бюстом. Придвигается ближе, к каменному плечу, и ведет ладонью по мягкому травяному ковру, устланному только раскрывшимися, хрупкими лепестками белых лилий. Он отстегивает с груди свою костяную брошь — соколиное перо. Тонкое, как бритвенное лезвие, оно находит место рядом с трубкой. Ту, что при жизни носил его человек — королевскую лилию с прожилками золота толщиной с волосок — оставляет напротив сердца, приглаживая кончиками пальцев. Даже через толстую ткань стеганки резная кость обжигает кожу. — Тебя не хватает, Вернон… Я справляюсь, толкаю себя идти дальше, создавать с Королевой маленький рай, о котором ты мечтал, но… — По коже скатывается горькая влага, срываясь с подбородка на мраморную грудь. — Я скучаю… Ты ведь обещал быть рядом, чтоб тебя… И где ты, когда мне так нужен? Тёплый ветер ласково задел мокрую щеку, словно стараясь утешить, стереть слезы, но те никак не останавливались, безуспешно пытаясь вымыть из души разрывающую её боль. Он приходит сюда каждый вечер. Каждый вечер наблюдает вместе с ним закат, ведь взгляд белых глаз устремлен именно на него. Надеется, что станет лучше, легче. Тешит себя мыслью, что родной человек, где бы он ни был, сейчас счастлив. Может, наблюдает за ним, невидимым образом следуя по пятам и закатывая глаза, когда старый эльф ошибается. Может, обнимает его, успокаивая, как сейчас, через прикосновения воздуха, что возле могилы почему-то всегда теплее и не отдаёт стылым холодом. Когда они находились здесь, среди могил десятков правителей, генералов и полководцев, ему кажется, что тяжесть обреченности и тоски немного уменьшается, но стоит отодвинуться от мраморной копии хоть на дюйм, и горло сдавливает до хрипов. Анаис видит его агонию каждый вечер, но ничего не говорит. Киаран, посещающий дворец раз в несколько дней, делает вид, что не замечает воспаленного глаза, обходит стороной болезненные темы, а потом лишь сочувствующе треплет по плечу, зная, что от одного лишь упоминания дорогого сердцу человека Лис развалится, как карточный домик. Эльф чувствует, скоро земля под ногами станет его последним пристанищем. Если найдёт в себе смелость, попросит королеву о месте рядом, где сидит сейчас. Так близко к Роше, как только можно. Честно признаться, этого дня он ждёт с эгоистическим нетерпением. Он вновь смотрит в каменное лицо, осторожно склоняется и касается твёрдых губ. Мрамор не имеет вкуса, но в его сознании поцелуй отдаёт табачной горечью, а любимые губы мягки и податливы. Он слизывает соль, опускается ниже и судорожно выпускает воздух. — Как же я тебя люблю, Вернон… Дождись меня, где бы ты ни был, и я приду… Мир без тебя — мука, хуже любой пытки… Лишь рядом с тобой я могу найти спасение… Прошу, любимый, просто подожди… Сердце заходится неровно, трепещет раненной птицей, разбиваясь о прутья клетки, истекает кровью. Иорвет знает, ещё немного, и он окажется в кольце любимых рук, а запах металла, крови и табака перестанет быть фантомным. Ещё совсем чуть-чуть, и он окажется на вершине мира, с головой окунется в янтарь любимых глаз, услышит хрипловатый голос и позволит себе захлебнуться, утонуть в спасительной глубине.