***
Первые два дня все было нормально и, кажется, даже хорошо. Хранители, как и сам Цуна, отсыпались, наслаждаясь возможностью оставаться в постели до самого обеда, исправно слушали местные новости и старались делать вид, что ничего не происходит. Но потом… Радовался карантину только самый младший из Вонголы. Может, потому что не понимал масштаб — он же был единственным, кто не смотрел информационные передачи и не знал о количестве жертв. Ламбо лукаво улыбался и раздражал своим чересчур довольным выражением лица абсолютно всех, весь день проводя в своей комнате за играми и просмотрами фильмов и выходя оттуда лишь для того, чтобы присутствовать на общих обедах. Завтрак и ужин он, как и многие Хранители, благополучно пропускал — в семь утра он всё ещё спал, а в семь вечера его из-под одеяла уже было не вытащить даже за шкирку — новая серия сериала, кажется, казалась ему поважней приёма пищи. В принципе, радость Ламбо была понятна всем — ему не нужно было ходить в школу, а на миссии он и сам особо не рвался, чтобы горевать и скучать по ним, как некоторые, поэтому подростку было не о чем жалеть во время карантина. Он ничего не потерял, даже приобрёл — больше времени для своих дел. Но радость от карантина испытывал один Ламбо. Не все могли слоняться по поместью и сидеть в своих комнатах целыми днями. Некоторые новость даже восприняли буквально в штыки: тот же Кёя сначала готов был сорваться на ком угодно, лишь бы показать, где он видел эту «самоизоляцию». Его, конечно, тоже понять можно было. — Бельфегор пригласил его на свидание, — вздыхал Цуна, когда Хранитель скрипел зубами, хватал сонного Мукуро, только что выползшего из своей комнаты, за забавно торчащий хохолок и тащил к лифту — к подземным полигонам. Доставалось, конечно, всем, но Рокудо особенно — какое бы время суток не было, Кёя мог заявиться к Туману, чем бы тот не занимался, и напасть, пытаясь спустить пар. Даже в душе, кстати… — Ну, как пригласил. Оставил во-от такущий, — Цунаёши широко развёл руками в разные стороны, — засос. И сказал, мол, место такое-то, время такое-то, «не придёшь — принц расставит в комнате ловушки и сделает из твоего красивого личика кактус». Любовь… — Ужас, Савада, тебе так не хватает девочек? — рассмеялся Рёхей с пола, где минут двадцать точно пытался повторить все упражнения, о которых вещала с экрана какая-то знаменитость. Сама она их, конечно же, сделать даже не пыталась: по улыбающейся хрупкой даме на двадцати пяти сантиметровых каблуках невозможно было сказать, что она когда-нибудь сгибалась в такие адские позы, в каких путался сам Сасагава прямо сейчас. — Помнится, ты сам постоянно ругал их за сплетни! Теперь сам готов разносить их? Смотри, как бы Кёко с Хару-чан не узнали об этом: тебе же придётся выслушивать биографию каждого любовника какой-нибудь донны Россо. А их, знаешь… — мужчина дёрнул подбородком, не в силах развести руками — те в странном узле из конечностей были спрятаны за спиной. Выглядел Рёхей, кстати, так, словно эти биографии уже наизусть знает. — Да и как ты об этом узнал? У тебя уши и на стенах есть что ли? Они же шифруются получше наших шпионов. Я один раз увидел, как Хибари с ним просто разговаривает — так они меня едва с лестницы не спустили вдвоём! — Ничего я не сплетничаю, — тут же обиделся Десятый. — Просто случайно из окна увидел. Но ты бы видел: у них столько страсти! Я никогда бы не подумал, что Кёя может столько нежности из себя выдавить к кому-то, кто не Средняя школа Намимори. А слышал бы ты, как наш Кёя его называет… — Савада, — Цуна застыл на своём месте с вытянутой вперед головой, после чего медленно-медленно обернулся. Если кто-то и говорит, что ауры не существует или что люди её увидеть не могут, то пусть съедят шляпу Реборна на завтрак. Вокруг Хибари буквально ощущалась разрастающаяся аура — чёрная, пугающая и горчащая на кончике языка. — Камикорос, — он одарил тяжёлым взглядом бледного Саваду, который еще пытался улыбаться, и двинулся — за спиной зазвенели железные цепи, которые переплетались с тонфа. В комнате похолодело на несколько градусов. Рёхея, до этого мирно отжимавшегося на полу, и след простыл. Цуна вздохнул и не самыми лестными словами отозвался о трусливом Рокудо. Сбежавший Мукуро угрюмо фыркнул и чихнул прямо в только что заваренный каркаде. Спустя пару мгновений Хром тёмной тенью нависла над мужчиной, поправляя маску на своём лице, и подтянула сползающие перчатки с ладоней. Кажется, она была единственной, кто поддерживал идею Савады насчёт закрытия поместья на карантин. Сам же Цуна уже, кажется, уже жалел об этом — далёко от разозлённого Хранителя не убежать в закрытом помещении.***
Тяжелее всех было недавно поссорившимся Хаято и Мукуро — те готовы были едва ли не по стенам ползать, лишь бы не сталкиваться плечами в узких угловатых коридорах. Рокудо, в принципе, так и поступал. Замечал в своем поле зрения хмурого мужчину — использовал свое пламя и спокойно продолжал свой путь, только уже по потолку. И это нужно было прекращать, знаете ли. — Нет, — тут же отзывается Хаято, мотая головой в разные стороны, словно сломанный болванчик. — Джудайме, как бы я не уважал тебя, я не собираюсь выходить с ним на одно задание! Хорошо, выходить — громко сказано. Сейчас их задания — это разбор бумаг (и полетов), поэтому от таких миссий восторга не испытывал даже усидчивый Хаято. — Вам нужно помириться, — устало потирая виски, произносит Цуна. Его уже окрестили свахой Вонголы: сначала он настоятельно просит Рёхея чаще заглядывать в гости к Курокаве (с которой они уже, кстати, как два года в браке), потом рекомендует Такеши подольше тренироваться под надзором Скуало (со свадьбой те тоже долго не тянули — хоть и по пьяни, но поженились спустя всего-то шесть месяцев отношений), затем Бельфегор и Кёя… Казалось, больше уже некуда, но снизу постучали. Саваде стыдно признаться, но иногда он сам не понимает, как это происходит: в мыслях у него и не было сводить друзей, однако… Ну, оно само как-то. Мукуро и Хаято же… Были довольно-таки специфичной парой, если это можно было так назвать. Ссорятся по сто раз за неделю — мирит их потом вся Вонгола и приближенные Семьи, потому что… ну, лучше держать этих двоих вместе и под контролем, чем по отдельности и в прескверном от расставания настроении. — Десятый, я ценю твою помощь, — улыбается Хаято — и у него выходит почти искренне и весело, если бы не тут же опускающиеся вниз уголки потрескавшихся сухих губ и тёмные круги под глазами. Переключается с японского на итальянский он так же легко, как скользящий кусочек масла по горячей тарелке. Слова буквально слетают с его губ, и он, кажется, даже не замечает смены языка. — Но… Ты сам понимаешь, как оно происходит. Может, нам всё-таки не по пути? — такие фразы Савада от него слышал раз, наверное, сто уже точно — и каждый раз именно после этих слов Хаято доставал пачку сигарет и курил, словно по запланированному сценарию. Вот и в этот раз мужчина машет головой, позволяя седым прядям отрезвляюще хлестнуть себя по лицу, и хлопает по карманам в поисках своей дозы никотина. Гокудера тяжело вздыхает и закуривает прямо в кабинете, остервенело кусая тонкую сигарету зубами — вместе с глухим хлопком по помещению разносится аромат мяты, который едва ли глушил вонь табака. Запах сладкий и свежий, словно листочки только что сорвали со стебля и бережно потёрли подушечками пальцев, выдавливая сок. Цуна даже не морщится — сигареты он перестал чуять после того, как в семнадцать Реборн заставил его съесть пол пачки табака, найдя в комнате парня купленные сигареты — и подпирает кулаком щёку, устало моргая сухими глазами. Всё-таки карантин — не отпуск, бумажную волокиту всё ещё никто не отменял, как бы им этого не хотелось. — Ко мне заходил Мукуро, знаешь ли, — Хаято старается делать вид, что ему это совсем не интересно, но всё равно скашивает взгляд на лицо мягко улыбающегося босса и спешно, шумно сглатывает — верный признак невысказанного «и что же?!». — Это он попросил вам дать совместное задание. Сказал тебе не говорить только. Сам же понимаешь, он упрямый. Мужчина сминает сигарету в руке и машет руками по воздуху, подгоняя дым — вытяжка работает исправно, хоть что-то в этом поместье в силах выполнить свою миссию. — Я берусь, Десятый, — спешно выпаливает он и пробкой от шампанского вылетает из чужого кабинета. Цуна ставит печать, устало роняет голову на сложенные в молитвенном жесте ладони и, кажется, засыпает.***
Реборн, скорее всего, впервые в своей жизни был похож на пса — весь в пене, злой и мокрый, он стоял на пороге его кабинета и пытался хоть немного успокоиться, рыча от избытка чувств. Медицинская маска съехала куда-то вниз, на подбородок, и болталась на добром слове, перчатки напялены явно насильно — кажется, по два пальца туда, где должен быть один. Явно Хром постаралась. Цунаёши прям гордость берёт — растёт достойная замена на его посту блюстителя карантина и порядка на время изоляции от всего мира. — Этот год меня убивает, — честно признается мужчина, расстёгивая пуговицы рубашки и выкидывая её куда-то в сторону дивана — от неё всё равно проку не было никакого, она была чересчур мокрой и неприятно липла к телу, доставляя лишь холод и дискомфорт. — Интересно, если я чихну от того, что простыну по вине твоей Хранительницы и слуг, меня упекут в больничное крыло, как заразного? — Реборн явно был не настолько зол, как пытался показать — язвил он вполне радушно, словно и не был раздражён от такого «приветствия». — Греть, кстати, меня придётся тебе. Он мягко прикоснулся к едва растрёпанным цуниным волосам и старательно растрепал их, словно его оскорблял сам вид прилизанных волос, которые должны торчать во все стороны. Савада устало обнял мужчину вокруг пояса и уткнулся в мокрую грудь — от Реборна оглушительно пахло лимонным мылом и перекисью водорода, которую подмешивали в ту смесь, которой обрабатывали прибывших курьеров с едой, прежде чем впустить их на территорию поместья. Он устал, Реборн устал, устали они все — даже тот же Ламбо уже устал от безделья и вечного затворничества в своей комнате 24/7. — На входе твои стражи галактики в глупых скафандрах меня обработали раз пять и буквально не впускали внутрь, пока не закончили своё грязное дело. Пушка у виска их не убедила — они заставили мерить температуру, — мужчина смешливо фыркнул, после чего вскинул тонкие чёрные брови, когда выражение лица Цуна не поменялось на такое же весёлое, и закатил глаза, приглаживая свои мокрые волосы. — Я не делал этого ни разу в жизни, ты понимаешь масштаб трагедии? — Трагедия? — словно очнувшись, тут же возмущённо и сердито поджал губы Цуна, выпутываясь из чужих горячих объятий и скрещивая руки на уровне груди. Он смотрел на мужчину — мокрого, не дрожащего от холода только из-за чувства собственного достоинства и гордости, в одних чёрных боксерах и пропахшего лимонным мылом, и его потихоньку окутывало возмущение — а чем занимался сам бывший Аркобалено, пока Савада разгребал завалы макулатуры? — Реборн, здесь нет никого, кто шутил бы. Ты помыл руки? — тут же переключился на новую тему он и отпрянул ещё дальше, словно мужчину уже можно было оклеймить заразным. — Ты же в маске был на улице, верно? Мужчина дёрнул плечами и скептично уставился на него сверху-вниз. — Ты смеёшься? — Десятый был серьёзен — смотрел возмущённо и сердито, словно Реборн своими смешками его оскорбил. — Помыл. Глупый Цуна, меня всего продезинфицировали. Я буквально ходячее мыло. — Этот год сводит меня с ума, — грустно заявляет уставший Савада. — И я очень скучал, да. — Я никуда не уйду теперь и буду с тобой, так уж и быть, — усмехнулся Реборн и растрепал чужие волосы вновь, с теплотой наблюдая за тем, как уложенные волосы торчат в разные стороны, словно наэлектризованные пряди шерстяного свитера. Цуна стойко вытерпел издевательство над своей шевелюрой и в ожидании уставился в темные глаза. — Еще твоя эта Хранительница сказала, что сама отловит меня, если ещё раз ей сообщат о том, что какой-то бессмертный мужчина разгуливает по мёртвым улицам Палермо. Я женщин не бью, поэтому сдался сам, Да, и мыло пахнет ужасно — даже для того, чтобы этого больше не терпеть, я останусь тут. Итак… — мужчина азартно ухмыльнулся и блеснул лукавым взглядом, притягивая Десятого в свои объятья. — Я тут такой красивый, замерзший и совершенно голый… Чем же мы, интересно, займёмся? — глубоким интимным шёпотом выдохнул ему на ухо Реборн. Цуна улыбнулся. — Разбором документов за прошлые два года, подписи которых всё ещё ждёт Альянс! — Погоди… — только и успел выдохнуть Реборн, как ему в руки приземлилась увесистая стопка макулатуры. Карантин карантином, а дразнить своего парня тоже нужно по расписанию.