focus on me

Чонмо делает крайне кислое лицо, когда встречается взглядом со своим отражением в зеркале. Чуть покрасневшие белки глаз; веки с высокопигментированными тенями; каштановые волосы в укладке держит крепкий слой лака вперемешку с муссом. Не то чтобы Чонмо не нравилось собственное отражение — ведь даже консиллером можно скрыть ужаснейшие синяки под глазами, заработанные за последний год суматошной жизни. Чонмо нравится как он живёт, но иногда это всё переходит черту. В том числе и когда слишком довольный Кан Минхи не упускает возможности шлёпнуть по заднице, проходя мимо. Чонмо не надоело, нет. Он просто пытается понять, как Минхи удаётся сохранять свою дуалити в полной мере. — Готов? — Минхи плюхается в кресло перед чужим гримерным столиком и бестактно вытягивает ноги, закидывая их на самый край. — У тебя традиция такая — занимать моё кресло? — Чонмо чуть хмурится, стоя рядом. И не хочется ему присесть на чужие вытянутые ноги, чтобы переломать — у них с Минхи вообще вражды нет, просто. — И чего ты так сияешь? Минхи довольно улыбается, одёргивая свой действительно сияющий блёстками пиджак. На белых джинсах переливаются остатки в ярком свете и Минхи небрежно их стряхивает, как только замечает. Чонмо внимательно наблюдает за действиями младшего, не спеша отвлекать. До начала показа есть примерно час, но никого из них ещё не зовут на фотосессию или для интервью. Чонмо делает вывод, что сегодня все слишком заняты подготовкой к встрече с каким-то крутым иностранным дизайнером. По слухам, он сам приехал ради того, чтобы взглянуть на Минхи. Не на Чонмо. И вроде это должно задевать модельную гордость Чонмо; напрягать от неизвестности, как будет выглядеть портфолио без имени того крутого дизайнера в нём, но. Чонмо настолько уставший ещё с самого начала, что вроде уже как сдаётся. На лице, конечно, ни капли усталости или негативных эмоций. Такое он себе позволяет, только когда Минхи переступает грань и сам не замечает этого. Например, сейчас. Минхи ловким движением руки поправляет спавшую на глаза тёмную чёлку — за это аккуратное движение Чонмо готов зарыть Минхи заживо, лишь бы глаза не мозолил, но только подозрительно сглатывает. Минхи не обращает на это внимания. Вокруг все суетливо носятся в преддверии показа, но эта суета настолько фоновая, что даже не кажется чем-то специфичным или дискомфортным — привыкли. — Я сияю, потому что мы с тобой будем снова вместе на подиуме, — улыбается он так, что совсем не вяжется с его серьёзной внешностью. — Я люблю с тобой работать, ты лучший. Сказала лучшая, на протяжении нескольких лет к ряду, модель сомнительному новичку. Минхи хоть и младше, но в модельном бизнесе уже как рыба в воде и достаточно давно. А вот Чонмо пропихнули по связям и, кажется, не прогадали, только вот сам Чонмо в этом не уверен. Хёнвон-хёну всё равно говорит спасибо всякий раз, когда его видит, конечно, и кланяется низко-низко. Минхи вытягивает руку и хватается пальцами за край белоснежного свитера Чонмо. Его не особо интересует, что вещь может растянуться от таких примитивных действий, а вот сам Чонмо паникует сразу же и делает шаг к Кану. Тишина повисает в расстоянии нескольких сантиметров между; свитер предательски сползает с худого плеча, чуть оголяя его. Чонмо ёжится, потому что оказывается под работающим кондиционером. В общей гримёрке ему находиться всегда не очень комфортно, но всё же немногим лучше, чем в своём личном почти чулане. — Этот показ будет одним из самых крутых, что у нас с тобой были, — с воодушевлением продолжает Минхи; смотрит на Чонмо снизу вверх так по-детски мило, что у старшего щемит сердце. И это вовсе не от двух банок энергетика на пустой желудок, конечно нет. — Конечно, ведь я в паре с лучшей моделью, — отшучивается Чонмо, а потом сам приседает перед Минхи на корточки. Минхи тут же ноги со столика убирает — это позволяет Чонмо опереться обеими руками о его колени и даже чуть ли не обнять. Чонмо бы и щекой прижался, ведь это успокаивает, но тоналка смажется, пудра рассыпется, останется след на белых джинсах, а виноват будет только Чонмо и никто больше. В своей же собственной щенячьей нежности и преданности. Мимо проносятся координаторы с вешалкой на колёсах — огромное количество цветной одежды на несколько мгновений скрывает моделей от чужих глаз, если бы хоть кто-то ими интересовался. — Говоришь ерунду какую-то, хён, — Минхи пальцами в чужие волосы тут же влезает, пропускает прядки между и улыбается едва-едва заметно. И плевать ему, что стилисты будут ворчать на испорченную причёску. — Мы оба знаем, что ты прирождённый манекенщик. — Не убедил. Чонмо сдерживает рвение поурчать по-кошачьи и глаза прикрывает на пару секунд — так спокойно и хорошо, даже почти по-домашнему, если забыть, где они находятся. Минхи ещё некоторое время играется с чужими волосами, а потом Чонмо сам поднимает голову. Взгляды сталкиваются; Минхи чуть заинтересованно склоняет голову набок, но ничего не говорит. Чонмо бы потянуться первому чуть ближе — и Минхи к себе притянуть, конечно же, но его очевидно тормозит окружающая обстановка. Он только опирается коленями о пол, потому что дырки на таких же как у Минхи белоснежных джинсах позволяют это сделать без последствий; распрямляет плечи и замирает. Дёрнуться вперёд, не дёрнуться. Не дёргается. Только встаёт неторопливо, выпрямляясь в полный рост и смотрит на Минхи сверху вниз. Минхи сглатывает слишком шумно, но даже не двигается. — Тебе уже надо идти, — Чонмо бубнит больше себе под нос, чем Кану, а потом взгляд к зеркалу отводит; цепляется за мимо пробегающего визажиста только на секунду, а потом упускает из виду. — Я слышал, тебя должны переодеть во что-то другое. Минхи почему-то улыбается, но совсем не так, как обычно. Он бормочет такое же тихое да, ты прав, а потом поднимается с насиженного места. Рывком обнимает Чонмо со спины и, будь его воля, он бы даже куснул старшего за плечо, демонстрируя свою детско-звериную привязанность в ответ, но продолжает улыбаться, сталкиваясь с Чонмо взглядами через зеркало. Эти гляделки у них — обычное дело, да и сейчас Минхи очень даже выигрывает в положении, благодаря своему росту. Чонмо опирается руками о стол, чтобы не потерять равновесие и выдыхает шумно; растерянно. — Иди уже. Чонмо бы прикурить прямо сейчас, чтобы снять стресс, но он обещал бросать и в пачке только одна штука на самый-самый крайний случай. Однажды, рывшийся в его вещах Убин заметил это и пошутил, что эту сигарету Гу выкурит только после секса. Чонмо кинул в него своим пальто с вешалки — оно тогда ещё было мокрое от снега. Сейчас же Чонмо смотрит в зеркало на спину удаляющегося Минхи и думает, что хорошо бы ему самому споткнуться сегодня на подиуме, чтобы окончательно завершить карьеру; сломать ногу в трёх местах, например, чтобы больше никогда не повторить своей идеальной модельной походки или — чтобы из-за позора от падения больше не пригласили ни на один показ. Так ведь легче; с Минхи — проще только дружить, нежели работать. Никакие они друг другу не соперники, ведь Минхи очевидно лучше. Прийти к логическому завершению своих мыслей Чонмо не удаётся — к нему подлетает стилистка и громко сетует на взъерошенные волосы. Краем глаза снова изучая своё отражение, Чонмо думает, что не такие уж они и взъерошенные, а Минхи можно делать вообще всё что угодно. Показ проходит очень гладко: Чонмо пару раз ловит себя на мысли, что специально наступает на хлипкую плитку перед самым началом подиума, чтобы споткнуться, но предусмотрительно развернувшийся Минхи вовремя ловит. Сам же Минхи на подиум выходит с сияющей улыбкой, которую после, подходя ближе к кулисам, адресует никому иному, как Чонмо. Чонмо улыбается в ответ и думает, что ему абсолютно точно не превзойти Минхи в красоте или способностях, а потом выходит следом. На лице — каменная маска, которую не пробить даже вспышками фотокамер. Минхи прикрывает рот рукой, когда сталкивается взглядом с Чонмо — тот скрывается за занавесом, спускаясь с подиума, и идёт своей обычной походкой, но забывает снять с лица то самое невозмутимое выражение; пальцами оттягивает глубокий ворот свитера чуть вниз, потому что ужасно душно. Минхи крошит на мелкие осколки от восхищения. — Хён такой крутой. Он подходит к Чонмо и внезапно пальцами касается чужой щеки — старший выглядит просто неземным для него. Чонмо же давит в себе желание чуть поддаться и ластиться. Снова. — Есть у кого учиться, — Чонмо наконец улыбается и подмигивает играючи. Своё восхищение Минхи скрыть даже не пытается, а если бы и пытался — то всё равно не вышло бы, и это греет старшему душу совсем немного. — Я буду у себя, хорошо? Минхи кивает, потому что знает, что пойти с Чонмо прямо сейчас для него — непозволительная роскошь. Будто по щелчку пальцев налетают какие-то люди во главе с тем самым дизайнером; шумят растерянному Минхи на уши просто ужасно, задавая различные вопросы, но он дежурно улыбается, потому что так надо. Чонмо кланяется всем подряд и спешно уходит в сторону личных гримёрок, вслед получая ярко-выраженное хорошая задница. Чонмо, наверно, стоило бы сказать спасибо, ведь сам дизайнер снизошёл до комплимента ему, но он делает вид, что не слышит. Обычное дело получать что-то подобное в свой адрес. В своей небольшой каморке, Чонмо устало плюхается на скрипящий стул — он совершенно не сравним с тем обшарпанным креслом в общей гримёрке, которое Гу облюбовал для себя вместе со столиком. С тем креслом, на которое в большинстве случаев бестактно плюхается Кан Минхи. Чонмо ловит себя на мысли, что для работы, которой он, по его же собственному мнению, не достоин, у него слишком много приятных личных мелочей. Он включает свет вокруг зеркала и сгребает тюбики и флакончики с косметикой для лица чуть в сторону; раскладывает руки на столе и упирается в них лицом, совершенно не заботясь ни о сохранности свитера, ни о смазанном макияже. Комнатка совсем немного становится светлее, но этого достаточно только для того, чтобы нанести ровную базу под косметику у самого зеркала или переодеться. Или. Чонмо предпочитает не акцентировать внимание на третьем варианте, для чего ещё хорош приглушённый свет. Сон одолевает его буквально на несколько минут — так ему кажется — а на самом деле проходит больше часа и некоторые стилисты уже успели заволноваться, куда Чонмо мог подеваться. Дверь оказывается предусмотрительно прикрыта, а по тусклой полоске света на полу коридора очень сложно определить, есть ли кто-нибудь в гримёрке. Минхи вот и не пытается гадать — он привычно толкает дверь пальцами, потому что замки и щеколды никому нахрен не сдались в этой каморке. Чонмо, сонно моргая, приподнимает голову и смотрит в сторону дверного проёма. — Тебя обыскались, хён, — когда Минхи старается говорить тише, его голос становится совсем немного ниже. — Но я сказал, что ты у себя и отдыхаешь. Чонмо находит в себе силы только на пару кивков. Чуть погодя, он немного выпрямляется — затёкшие руки ноют и стул жалобно скрипит под. А Минхи так мягко улыбается, что будь Чонмо не настолько рассеянным спросонья, его бы скрашило мгновенно. Минхи подходит со спины и опускает руки на чужие широкие плечи. — Всё в порядке? Взгляды пересекаются в зеркале под привычным углом и Чонмо ещё раз кивает. Минхи чуть сжимает пальцы; свитер сборится. — Да-да, я в порядке, — у Чонмо голос неожиданно хрипит, а взгляд останавливается на чужом расстёгнутом пиджаке, но уже не в блёстках — под виднеется полупрозрачная белая майка. И как он раньше не заметил. — Ты поедешь со мной сегодня или сам? — Минхи чуть склоняет голову вбок; заинтересованно. — Не знаю, — Чонмо тормозит явно, но сделать с этим ничего не может. — Я не знаю. Наверное с тобой? Старший разворачивается лицом к Минхи, но натыкается взглядом только на чужое солнечное сплетение. Тишина повисает в маленьком помещении, а потом с треском разбивается резким вздохом Минхи — Чонмо собирает в себе последнюю смелость и лицом утыкается в подтянутый живот младшего. Этот жест для Минхи оказывается одинаково интимным и неожиданным; вздох вырывается против воли, а пальцы сами касаются уложенных волос словно на автомате. Как-либо объясняться за свои действия Чонмо вовсе не собирается, да Минхи и не особо просит. — Устал? — младший искренне интересуется, перебирая жёсткие прядки в пальцах. Чонмо бурчит что-то непонятное, но Минхи говорит что-то вслух больше для того, чтобы растрясти старшего, а не чтобы получить ответ — в гудящей тишине снова уснуть слишком просто. Минхи только раз оглядывается на дверь позади, чтобы отметить про себя, что прикрыл её, а потом. Чонмо приходится поднять голову, чтобы ощутить приятный мятный привкус на губах. То, что эта работа никого не щадит — слишком хорошо известно, но каждый справляется с этим по-своему. Чонмо бы наверняка резал себя и прижигал кожу сигаретами, если бы был чуть слабее, но для него полное скрытие эмоций от окружающих работает на ура. Минхи, судя по бессовестной демонстрации, топит себя крайне классически — алкоголем. И Чонмо не в праве осуждать, но за мятной жвачкой чувствуется горечь разбавленного виски, а за шумным выдохом — какие-то отголоски нежности. Он отстраняется первым и смотрит на Минхи не читаемым взглядом. — Пил? — выходит как-то слишком обеспокоенно. Минхи пальцами скользит по приятной ткани свитера и осторожно стягивает его с одного плеча старшего. Чонмо не знает, на что ему стоит реагировать в первую очередь. — Два глотка, — чужой кивок выходит словно ножом по сердцу; первые тревожные звоночки. — Но только чтобы почтить моего нового спонсора, и- Кан замолкает на полуслове. Глаза в глаза — Чонмо лезет под край майки и прохладные пальцы прижимает к чужой пояснице. Вот так следует реагировать на действия Минхи, прекрасно осознавая, что за этим пойдут последствия. — И? — Чонмо почти не моргает — совесть отказывает в своих услугах примерно на счёт раз-два. — И чтобы набраться смелости. Чонмо хмыкает, но по-доброму и совсем не имея ничего плохого в виду, а для Минхи это действует словно огонь на мотылька — он наклоняется к старшему сам и снова его целует. Пока ладони удобно устраиваются на чужой шее, сам Минхи садится к Чонмо на колени, и из-за этого старший теряет связь с реальностью на несколько секунд. Он приобнимает Минхи обеими руками и тянет ближе к себе; оба роняют нетерпеливый шумный выдох. Они целуются торопливо — Минхи боится, что Чонмо оттолкнёт, а Чонмо — что Минхи передумает. Руки беспорядочно скользят по одежде, стараясь хоть немного сдвинуть, чтобы коснуться кожи, пока пальцы Минхи не позволяют себе такой же вольности, как и Чонмо раньше; он расстёгивает пуговицу светлых джинсов, молнию, буквально на ощупь, и только после этого отстраняется. Чонмо нервно облизывает губы, когда Минхи его касается, смотрит младшему в глаза и не видит в них ни капли стыда — только серые линзы, что выбивают остаток разума из головы. Минхи мягко сжимает пальцы. — Я действительно считаю, что ты невероятный, хён, — Минхи подаётся к уху старшего ближе, шепчет хрипло; пальцами поглаживает чужой пах осторожно. Чонмо болезненно вжимается спиной в край стола. Чонмо не отвечает, только голову назад запрокидывает, позволяя младшему касаться везде, где ему только захочется. Минхи и касается — пытается преодолеть преграду в виде тонкого белья, немного намокшего под пальцами; губами касается шеи и ключиц, виднеющихся в глубоком вырезе свитера. Чонмо сжимает пальцы на чужих бёдрах и своими двигает чуть вверх — навстречу прикосновениям. Минхи настолько подкупает искренняя реакция старшего, что медлить становится очень трудно. Он торопливо поднимается и тянет края свитера Чонмо вверх, снимая; старший быстро поддаётся, а сам стягивает с Минхи пиджак, открывая собственному взгляду худые плечи. Чонмо бы и майку с младшего содрал рывком, но портить дизайнерские вещи не хочет, да и не в его стиле это. Минхи горделиво улыбается — Чонмо смотрит с неподдельным восхищением на чужое тело. Взаимное восхищение скрыть трудно. Чонмо даже не до конца верит, что это происходит в реальности — он столько времени ходил вокруг да около, столько времени не решался сказать Минхи что-то более обычного комплимента после показа, а сейчас сам Кан Минхи приходит в его маленькую личную гримёрку и целует так, что сердце выпрыгнет из груди, да и член затвердеет не хило. Не то чтобы Чонмо влюблён, хотя. Возможно, настолько сильный краш у него впервые в жизни, и уж очень долгое время он ходил вокруг него. Минхи просит Чонмо приподняться и, стоит старшему встать на свои чуть дрожащие ноги, Минхи с поцелуем впечатывает его в стол позади, следом усаживая для удобства. Чонмо прикладывается голой спиной к зеркалу, пытаясь найти более удобное положение — кусается в поцелуй, потому что холодно; Минхи тихо смеётся и извиняется сквозь рваный вздох. Руки Чонмо находят пряжку чужого ремня и торопливо стараются расстегнуть — пальцы соскальзывают по чужому возбуждению, на что Минхи шумно втягивает воздух. Красиво. Чонмо уже даже не считает плохим тот факт, что Минхи пришлось выпить для смелости. Ведь не сделай он этих двух глотков, Чонмо топтался бы на одном месте ещё очень-очень долго. Старший упирается руками в стол, чтобы удержаться, когда Минхи стягивает с него джинсы — это сложно, ткань прилипает к стройным ногам словно вторая кожа. Сквозь сбитое от поцелуев дыхание судорожное помоги мне, но у самого Чонмо руки дрожат и это мало чем помогает. Он только на ощупь вытягивает первый ящик, роется там, а потом матерится. Минхи ни разу не слышал настолько красивого блять от Чонмо. Следом выдёргивается второй ящик и — бинго — Минхи краем глаза видит то, что так усердно ищет Чонмо. Джинсы с бельём летят в сторону слишком резко — Чонмо разводит ноги под давлением чужих ладоней, насколько позволяет положение, и пытается найти баланс на дрожащих руках. Минхи осторожен, но всё ещё тороплив — поцелуи на внутренней стороне бедра превращаются в укусы и Чонмо коротко стонет с непривычки. Плечами жмётся к зеркалу, что опасно трещит, но почти не думает об этом. А потом влажные от какого-то крема пальцы Минхи скользят внутрь и Чонмо до боли закусывает нижнюю губу. — Стоило позаботиться о смазке заранее, — роняет Минхи, откидывая тюбик, как он думает, на стул — тот пролетает и приземляется на пол. Чонмо ему не отвечает, потому что он не знает, что именно следует сказать — посетовать, что это была не его забота и он вообще не собирался это всё делать; или же пожурить Минхи за излишнюю торопливость. Можно ведь было просто поехать к кому-то домой. Минхи бы наверно ответил, что нет — нельзя, и без того трубы горят уже несколько месяцев. Чонмо кусает собственные костяшки, когда Минхи двигает пальцами внутри — нельзя издавать звуков, даже если их прямо сейчас заглушит музыка из общей гримёрки; нельзя спалиться. Минхи целует чужую руку, потому что это единственное, до чего можно дотянуться без лишних проблем, но Чонмо обнимает рукой за шею и целует сам. Минхи растягивает торопливо на три пальца, и хочет добавить четвёртый, но Чонмо кусается и тянет свободной рукой за майку — как только последняя точка опоры пропадает и спина вновь сталкивается с зеркалом, старший судорожно отпускает ткань и вновь опирается на руку. Они возятся ещё некоторое время — Минхи даже приходится отвлечься и наклониться за упавшим на пол пиджаком. Он достаёт из кармана ленту презервативов и чувствует, как к щекам только сейчас приливает краска. Чонмо забавно фыркает и это выходит настолько мило, что Минхи тоже смеётся. — Он правда запихнул мне это в карман, хён, — комментирует Минхи, отрывая и доставая из упаковки один. — Я не просил его. — Знаю я этих старых пидорасов, — отзывается Чонмо, взглядом провожая ленту — теперь она валяется на стуле с большой вероятностью оказаться на полу от любого неверного движения. — Он сказал мне вслед, что у меня хорошая задница. Минхи мрачнеет на секунду, раскатывая защиту по своему члену; переводит взгляд на Чонмо и буквально рывком притягивает его за бёдра к себе. Это в очередной раз стоит Чонмо собственного равновесия и съехавшей по гладкой поверхности стола руке. Разряженная смехом обстановка исчезает в тот момент, когда Минхи наконец входит и делает первый плавный толчок. — Я знаю, я слышал это, — Минхи выдыхает тише; хрипло. Чонмо выгибает от проникновения с коротким стоном. — Хотелось дать ему в рожу, но тогда я не смог бы с ним выпить. Чонмо посмеялся бы от слов Минхи, но только прикусывает нижнюю губу и жмурится. Он старается максимально расслабиться, чтобы избавиться от дискомфорта, но руки съезжают по столу, как по водной глади, а толчки становятся резче и более хаотичными. Спорить с Минхи нет совершенно никаких сил — да это и не причина их совместного времяпрепровождения. Минхи закидывает ноги Чонмо на свою талию, чтобы быть ближе — Чонмо тут же цепляется и пятками упирается в поясницу. С каждым резким толчком стол опасно скрипит, а Чонмо задевает рукой несколько тюбиков, что с грохотом падают на пол; быть тихими явно одна из самых сложных задач. Минхи сдавленно матерится, ведёт руками по худощавому телу и наконец тоже упирается ладонями в стол. Постепенно двигаться становится проще и Минхи не отказывает себе в тихом стоне. У Чонмо мурашки по спине от хрипловатого голоса, и он отзывается так же — всё ещё глаза в глаза и искусанные губы; Минхи тоже кажется, что это всё нереально. Он втрахивает Чонмо в стол, и на секунду задерживает взгляд на собственном отражении в зеркале над чужим плечом — у Минхи проблемы с самолюбованием, хоть и небольшие, но сейчас он предпочёл бы видеть лицо Чонмо, на котором отражается каждая эмоция. Но он не сбавляет темп, только снова тянется за поцелуем. Чонмо впервые несдержанно стонет. Стоит Минхи потянуться к чужому члену — Чонмо руку тут же отбивает и держит за запястье. Сбивчивое потом, на которое младшему приходится только кивнуть и продолжить двигаться, подталкивая самого себя ближе к краю. Чонмо абсолютно уверен в том, что делает и чего хочет в данную минуту. Все барьеры разом словно испаряются. — Кончи для меня, Минхи-я. Чонмо шепчет одними губами и сжимается нарочно, замедляя движения, и Минхи этого вполне достаточно, чтобы рухнуть лицом в плечо старшего с приглушённым стоном. Чонмо улыбается едва заметно уголком губ — он правда не рассчитывал когда-либо увидеть лицо кончающего Минхи, но впереди ещё полно времени, а первый шаг уже сделан. Он даёт младшему времени чуть отдышаться, поглаживая его по чуть взмокшим волосам. Собственное возбуждение отчётливо давит и пульсирует, но Чонмо просто обязан использовать все свои возможности, раз подвернулся случай. Минхи выходит чуть погодя, но уже не так торопливо; тело обнимает приятная усталость и послеоргазменная нега. Чонмо с мягкой улыбкой наблюдает за разомлевшим младшим, хоть и самому существовать становится сложно. Он стягивает презерватив с его члена и завязывает, но не находит куда выкинуть — приходится бросить прямо под стол. Минхи не спешит отстраняться — снова утягивает Чонмо в поцелуй, уже более спокойный; языком проходится по ранкам и зацеловывает нежно-нежно, что Чонмо очень вовремя вспоминает то самое щемящее чувство нежности, которое было перед показом. Он приподнимается со стола с огромным усилием — затёкшее тело явно не скажет спасибо за всё это — но поцелуй не разрывает. — А как же ты? — Минхи бормочет в поцелуй, рукой скользит вниз и накрывает член Чонмо ладонью. Старший скулит в чужие губы от прикосновения к чувствительной плоти. Объяснять, правда, совсем не приходится. Когда поцелуй разрывается, Минхи осматривается — в голове мгновенно созревает план, который можно запросто претворить в жизнь, потому что все средства для этого имеются. И время в том числе. Но Чонмо давит Минхи на плечо — не требовательно, но показывая слишком явно, чего он хочет. Минхи не задумываясь опускается на колени. Он простоял бы вечность на коленях перед Чонмо — и не то чтобы это как-то ущемляло его, просто его хён действительно лучший и хочется бросить весь мир к его ногам. Минхи так и делает — и касается губами головки, вбирая её в рот. Чонмо только церемониться совсем не собирается, у него возбуждение давит так, что думать ни о чём больше не получается. Он двигает бёдрами сам, входя в чужой рот глубже и придерживает Минхи за затылок. Задушенный стон разносится по маленькому помещению. Минхи очень старается и это для Чонмо становится самым настоящим испытанием — он сдерживает себя на несколько мгновений дольше положенного, а потом кончает младшему на язык, даже не успев отстранить от себя. Минхи теряется совсем немного, но после облизывается и утирает рот ладонью, сглатывает. Чонмо пальцами перебирает по его кадыку, сбивчиво дыша и стараясь прийти в себя. — Почему мы раньше этого не делали? — Минхи спрашивает первый, поднимаясь с колен. Он совершенно точно не забыл оставить мягкий поцелуй на бедре старшего, вызвав этим лёгкую улыбку. — Я не знаю, ничего не знаю, — Чонмо одёргивает смятую и взмокшую майку младшего, а потом оглядывается, чтобы в тусклом свете найти все остальные разбросанные вещи. — Я даже не знаю, как мне домой сейчас ехать. — Хён, — Минхи виснет на секунду, не читаемым взглядом смотря на старшего, а потом откашливается и добавляет, — со мной, конечно. Домой Чонмо поедет определённо с Минхи. Вне всяких сомнений.