Ты мне снишься

В ушах стоит трещащий звон, заставляющий виски болезненно пульсировать. С тяжестью поднимаю веки, налитые свинцом, которые совсем не хотели разлепляться. Голова раскалывается пополам, а шея онемела. Ощущения ужасны. Организм отказывается снисходительнее перенести последствия вечеринки. Шарю пальцами по гладкой поверхности глянцевой тумбы в поиске бутылки воды, что всегда стоит на законном месте, ибо первое, что я делаю после пробуждения – пью. Случайно сбиваю бутыль, который с грохотом падает на пол, а затем укатывается под кровать. Мда, с самого пробуждения все идёт наперекосяк, как и моя жизнь в целом. Сползаю на паркет с полузакрытыми глазами, становясь на корточки, ладонью пытаюсь нащупать заветный предмет под кроватью, но вместо воды нахожу пару-тройку носков и резинок. Наконец, пластиковая бутылка оказывается в руках, и я дрожащими пальцами откручиваю пробку. Как только струйки прохладной воды попадают в рот и стекают по стенкам горла – начинаю мычать от удовольствия, будто ничего лучше в жизни не испытывала. Вот что значит сушняк. Ну все, так много пить больше никогда не буду. Хотя...кого я обманываю? Такие мысли появляются у меня на утро практически после каждой вечеринки на которой приходилось выпивать свыше разумного. — Ребекка! – хрипящие вопли матери доносятся с первого этажа. — Ребекка, сейчас же спустись вниз! Как бы сильно не хотелось видеть маму, все же придётся подчиниться приказу. Иначе Элис не успокоится, продолжив орать, надрывая горло: десять минут, час и два, ее ничего не остановит. Когда я оказываюсь в гостиной, глаза сразу же натыкаются на мать, которая лежит на диване, ровно в такой же позе, что и вчера, будто не двинулась и на сантиметр после пробуждения. Встаю возле журнального столика на котором разбросаны исписанные листы бумаги, стоит наполовину пустая сырная тарелка и грязный бокал из-под вина, а севший макбук, предназначенный для работы Элис по вечерам, давно перестал подавать признаки жизни. Мама вновь хочет прикрикнуть, раскрыв широко рот, но замечает мою фигуру боковым зрением и оборачивается, сканируя в упор опухшими глазами. — Принеси мне аспирин и воды без газа, немедленно! – в приказном тоне говорит она, словно я какая-то служанка. Ничего не отвечаю. Вообще не хочу с ней разговаривать после вчерашнего. Мама переходит любые рамки разумного в последнее время. Август текущего года стал по-особенному невыносим. Я связываю в конец поехавшую крышу Элис с тем, что она наткнулась через общих знакомых на новый профиль отца в Фейсбуке пару недель назад, а там как раз были свеженькие фотки с горяченькой девушкой лет тридцати на вид. Понимаю, что маме обидно, но при чем тут я? Или матери больше не на ком вымещать агрессию? Потому что для других она вся из себя идеальная и без изъянов, а накопившуюся злость и обиду надо куда-то девать. Если к постоянным оскорблениям и унижениям я успела привыкнуть (а не должна была), то к рукоприкладству не хотелось бы. Подаю затёкшей с перепоя женщине стакан воды и таблетки. Мама залпом выпивает содержимое и откидывается обратно на кожаную декоративную подушку, которая не предназначена для сна, но Элис решила иначе. — Что ты стоишь надо мной? Уйди, и так тошно. – шипит она с закрытыми глазами. А можно билетик в один конец подальше от этой особи женского пола, которая подавляет во мне какое-либо самоуважение и с каждым днём сильнее втаптывает в грязь? Разве я так много прошу? Всего лишь адекватного отношения к своей персоне со стороны родной матери, а не постороннего человека с улицы. Не успеваю подняться наверх, преодолев лишь несколько ступеней лестницы, как мама вновь открывает рот. — Куда ты пошла? В кровати валяться? Завтрак сам себя не приготовит, Ребекка. – я же говорю, она относится ко мне, как к прислуге. Как жаль, что я не могу уехать к отцу, жизнь в момент стала бы проще. Пусть это другая страна и пришлось бы распрощаться с друзьями и Хардином, но подальше от невыносимой кровопийцы, что вскоре убьет последнюю нервную клетку организма. Мама лишила отца родительских прав чуть больше двух лет назад, пригрозив: если сбегу, то ему не поздоровится, и она затаскает папу по судам. Ох, уж Элис может грандиозно справиться с поставленной задачей. После развода, многочисленных исков и судебных заседаний мама оставила бывшего мужа с грошами в кармане и без жилья, выиграв дело. Обобрала до нитки, забрав общий семейный бизнес себе. Меня лишь огорчает тот факт, что отец даже не попытался связаться за эти два года с небольшим, ведь мой номер телефона остался прежним. Да, я прекрасно понимаю, что он боится последствий, но о наших разговорах никто бы не узнал. Знаю, что смогла бы сохранить секрет в тайне. Я пыталась разыскать контакты, но было бестолку. Удалось только выяснить, что он уехал из Англии, но куда – неизвестно. Мне по-настоящему его не хватает, не хватает той счастливой семьи, в которой я жила, провела прекрасное детство. С папой было куда проще, я не чувствовала себя пустым местом в этом доме, и мама относилась совершенно иначе. А сейчас...сейчас такое ощущение, что я никому не нужна. Если завтра исчезну, то никто и не заметит, а мама вздохнет с облегчением. Ругаться с ней нет сил и желания, так что проще всего пожарить яичницу с беконом, сварить кофе и свалить поскорее куда угодно, лишь бы не находиться с ней дальше в одной компании. Спустя минут пятнадцать усердных стараний у плиты, я ставлю еду на стол и ухожу, ибо аппетита совершенно нет. Да и завтракать с ней за одним столом – не лучшая идея. Единственное, что сейчас хочется – лежать, смотря в потолок, и ни с кем не общаться. Провести последние выходные перед началом выпускного двенадцатого класса в полной тишине и одиночестве. Тишина и одиночества подразумевает собой – без матери. Вечером я готова встретиться с друзьями, когда силы немного восстановятся, ибо на данную минуту у меня состояние выжитого лимона. Прохожу мимо матери, а она недоверчиво провожает взглядом, приподняв тонкую бровь и шмыгнув носом. Запах поджаренного хрустящего бекона вышел из столовой в гостиную, и Элис понимает, что завтрак готов, нехотя встав со своего диванчика и откинув в сторону плед, которым я накрыла дремлющее тело вчера. — Твою мать, что это? – начинает кричать она. Стараюсь как можно быстрее удалиться с первого этажа, стремительно перебирая ногами по паркету, но грозный голос матери ставит тело в ступор. — Маленькая дрянь, что ты наделала? – рычит мать. Понятия не имею, о чем идёт речь. Вроде бы, яйца не подгорели, желток жидкий, бекон с аппетитной румяной корочкой, а слой масла на тосте идеальнее и ровнее, чем любой нарисованный мной треугольник на геометрии или набросок наряда в скетчбуке. Что ее могло не устроить в классическом завтраке, который я достаточно часто делаю, когда экономка берет выходные и не приходит в наш дом готовить и убираться. Я делаю глубокий вдох, решив не отвечать на провокации, и хочу подняться в комнату, но ноги приросли к полу, будто приклеены клеем «жидкие гвозди» из магазина, где товары продаются по одному фунту, поэтому остаюсь стоять на месте, повернутая к матери спиной. — Ты, чертовка, специально вылила вино на мой любимый ковёр? – она начинает подходить ближе, а страх в груди усиливается, хотя знаю, что ничего не делала. — Что ты молчишь? Отвечай! – мама запускает руку в волосы, ногтями царапая кожу, и начинает тянуть прядки вниз. — Ауч. – лишь вырывается изо рта. — Неблагодарная скотина, как ты могла испортить ковёр? – мама обходит меня, вставая напротив, кричит в лицо, распахнув пасть, и меня обдаёт поток перегара изо рта женщины вперемешку со слюной. Хочется умыться. Очень сильно. — Ребекка, лучше ответь, пока я тебя не прибила! – смотрю пронзающим взглядом в сузившийся от злости зрачок и красные белки с лопнувшими капиллярами неуравновешенной женщины напротив, и не вижу свою мать. Это не она. Это кто-то другой. Элис замахивается, напрягая мышцы до самых кончиков пальцев, а согнутая в локте рука, что грозно лежала на талии, вытягивается в тонкую струну, рассекая резким взмахом воздух. Движения матери замедляются, будто привычный ритм жизни понизили до скорости 0,25. Дубовая рука со сжатыми пальцами стремительнее приближается к щеке, глаза машинально зажмуриваются в страхе, а с губ слетает отчаянный писк, похожий на визг котёнка, которому отдавили хвост. Ну уж нет! Не в этот раз. Больше не позволю поднимать на себя руку. Я ни в коем разе не заслужила столь скотского отношения. Ловлю запястье и крепко сжимаю, впиваясь пальцами в шелковый рукав домашнего халата матери. — Не смей...Не смей бить меня! – хриплю осипшим голосом. Мать выпучивает глаза, а брови взлетают вверх. Она пялится, выкатив глазные яблоки, совершенно не моргая. Элис в эту крохотную секунду, которая растянулась на вечность, кажется сумасшедшей пациенткой, что случайно смогла улизнуть из психдиспансера. — Ты...Ты просто...У меня даже не находится приличных слов, чтобы описать то, на кого ты стала похожа, мама. – выделяю последнее слово. — И это не я испортила твой драгоценный коврик, а ты нажралась до такой степени, что опрокинула бутылку. — Дрянь. – отрезает она, вырвав запястье из ладони. — Хватит врать. — Зачем мне врать? Ты с ума сошла? – из меня вырывается истерический смех. — Будешь вылизывать ковёр, пока он не станет, как новый. – она смотрит на засохшее бордовое пятно. — Тебе ясно?! — Я ничего не делала и не собираюсь отмывать то, к чему не имею отношения. Найми клининг. — Обиделась, что не разрешила пойти на нарко-трах-пати? Решила отомстить бедной матери и вылила красное вино на кипельно-белый ковер?! – состроив гримасу злости, продолжает Элис. — Шлюшку не пустили погулять, и она расстроилась, да? – мать начинает ухмыляться. Я теряю дар речи, а в горле встаёт огромных размеров ком, который мешает дышать. Как она может со мной так говорить? Как может такое говорить? В уголках глаз неприятно щипает, значит я вот-вот заплачу. Внутри легкие до боли сдавливает от сказанных ею слов, а лицо начинает гореть. Но я не хочу показывать перед ней слабость, не хочу, чтобы она ощутила превосходство, не хочу, чтобы поняла, как ранила словами за минуту. Я не буду плакать. Вместо язвительного ответа, пожалуй, делаю самую глупую вещь на свете, которая испортит наши отношения ещё больше. Собираю слюну во рту и харкаю матери в лицо. Пока Элис находится в полнейшем шоке, парализовано застыв на месте, а по щеке стекает слюна, я разворачиваюсь к лестнице, стремительно побежав наверх. Пулей залетаю в комнату и дрожащими руками запираю дверь на внутренний замок. Сердце колотится от страха и адреналина так гулко, будто сию минуту выпрыгнет из груди, разорвав тело на части. Ноги сводит, колени трясутся, стоять становится труднее, а в голове нет разумных мыслей. Через пару минут мама доберётся до второго этажа и похоронит меня заживо на заднем дворе дома. Осталось медленно загибать пальцы в ожидании материнской кары. Запертая дверь никак не спасёт, потому что у мамы есть запасная связка от каждой комнаты, поэтому решаю обезопасить себя чуточку сильнее. Недалеко от входа как раз стоит громоздкий комод, которым можно будет хорошенько подпереть дверь, что открывается внутрь комнаты. Есть только одна проблема: он в самом деле неподъёмный, поэтому я не имею и малейшего представления, как его лучше передвинуть. Из-за разбушевавшегося страха во мне открылось второе дыхание, и я таки смогла пододвинуть комодище, а иначе не назвать, к двери. Правда двигала всем телом, пару раз легла на пол и отталкивала ногами. Все, что угодно, лишь бы мама не смогла войти в комнату. Спустя пару минут мысленно вручила себе награду за старания, подтерев испарину на лбу предплечьем. Пыхтения были не зря, ибо женщина только что начала ломиться в спальню с орами и криками. — Паршивка, ты никуда не выйдешь из дома, пока я не позволю, слышишь меня? – она барабанит в дверь кулаками. Беру беспроводные наушники со стола и включаю первый попавшийся трек на полную, чтобы не слышать голос по ту сторону. Как же хочется съехать от матери навсегда. Возможно, стоит рассмотреть вузы за пределами Лондона для поступления, если только за последний учебный год ничего не изменится. «Ты поговорила с Кайлом? Все пучком?» – на экране высвечивается новое смс от Хиро. Господи, тебя ещё не хватало. Почему я? Можно всего пять минут побыть счастливой и беззаботной? Стоило разругаться с матерью, как вслед за этим всплыла вчерашняя проблема, которую пока не успели решить. Хочу на секунду забыться и представить, что жизнь не такой кусок дерьма, как мне кажется. Разве я о многом прошу? Ладно, хватит нытья и моральных страданий. Стоит ответить Хиро. Я лично ненавижу, когда меня игнорируют, поэтому не буду поступать так с другими. «Ещё нет. Думаю, что поговорю с ним в понедельник после уроков.» – блокирую экран и откидываю телефон на живот, заведя руки за голову. «В понедельник поздно. Позвони к нему.» – гаджет вибрирует на коже, разнося мурашки по телу. Ответ приходит моментально, как будто Скотт сидел над телефоном и ждал сообщения. Да почему все вокруг говорят, что я должна делать? Господи! На айфон приходит ещё одно уведомление, и я, будучи на сто процентов уверенной, что это Хиро, решаю не открывать смс. Вроде сильнее из нас двоих нервничать должна я, а не он. Но, видимо, если его брат узнает, что парень был в комнате Митча, а не ушёл домой, как сообщил всем, то произойдёт что-то плохое. Плохое для Хиро. Беру мобильник в руки, чтобы переключить композицию, ибо эта депрессивная песня в наушниках скоро доведёт до слез, если я послушаю трек еще немного. В глаза случайно бросается не открытое ранее оповещение, и сердце мигом начинает биться быстрее, а низ живота скручивает в узел. Оказывается, последнее сообщение было не от Хиро, а от Хардина. Быстренько открываю переписку и настроение поднимается с нуля до ста, а бабочки оживают там, где им самое место. «Доброе утро, ты как? Голова не болит?» – я пялюсь в экран с тупой улыбкой, как настоящая влюблённая идиотка. «Все отлично. Холодная вода после пробуждения сделала своё дело ;)» – не медля ни секунды, печатаю я. Уверяю, я ответила бы Хардину также стремительно быстро, как и мне Хиро десятью минутами ранее, если бы только знала, кто пишет. Стоило вспомнить о втором, как он вновь проявил упёртость и продолжил заваливать глупыми смс на которые не было никакого желания отвечать. «Ребекка, не игнорируй меня.» – боже, Хиро, отвяжись, поговорю я с Кайлом, поговорю. Жду ответного сообщения от Хардина, обновляя шторку с уведомлениями каждые полминуты, но заветной весточки нет ни спустя пять минут, ни спустя десять. А я так надеялась, что у нас завяжется разговор, и он предложит куда-то сходить и развеяться, ведь сегодня суббота. Последняя суббота лета, которую друзья точно не будут просиживать дома, не смотря на похмелье и головную боль. Скорее всего, Хардин до сих пор злится. Пару дней, и Скотт, надеюсь, отойдёт, я его знаю. Он не может долго дуться на меня. Чувствую, как тело клонит в сон, веки тяжелеют и их с каждой секундой сложнее держать открытыми, хотя я проснулась всего час назад, но бодрой и готовой сполна прожить день – себя назвать точно не могу, поэтому поддаюсь соблазну немного вздремнуть. Очередная ссора с матерью, без которой не обходился ни один день в августе, слишком сильно вымотала меня. Восполнить высосанную энергию и вздремнуть пару десятков минут не такая уж и плохая идея.

***

Открываю глаза, а за окном солнце давным-давно ушло за горизонт. Лондон погрузился в тёплый летний вечерок. Отлично «вздремнула», я считаю, и, что самое главное, совсем недолго. Подумаешь, прошло каких-то шесть часов. С кем не бывает? Тянусь к телефону, который валяется возле подушки. Первым делом обнаруживаю кучу новых сообщений от Хиро. Какой же он неугомонный и душный. Неужели ему заняться нечем? С десяток смс были про игнорирование, а последнее гласит: «Раз уж ты одна не можешь к нему позвонить, то мы сделаем это вместе, жду в парке в восемь. Без опозданий! И если ты не придёшь, то я просто расскажу все Эшли, учти.» – он меня начинает конкретно бесить. Прилип, как банный лист. Ставить Скотта в известность, что я самовольно заперлась в комнате, будет довольно глупо. Плюс, у Хиро возникнет сотни вопросов о произошедшем, и, уверена, он не постесняется их задать. Без понятия, как грамотнее отмазаться, не открывая тайну отвратительных отношений с матерью, о которых никто не знает. Не очень люблю делиться семейными проблемами. Стоит хотя бы попытаться ускользнуть из дома, не тухнуть же в комнате под одеялом, когда можно прогуляться. Хардин так не звонил и не писал, а я почему-то уверена, что сидеть в четырёх стенах он не собирается. Значит, Скотт хочет провести вечер с кем-то другим. С кем-то другим и без меня. Поэтому скоротать время, пусть и с Хиро, который подбешивает, будет неплохой альтернативой. Я стараюсь как можно бесшумнее отодвинуть комод от двери, ибо боюсь, что мама прибежит на шум, поэтому очень надеюсь на ее занятость «важными» делами. Боже, какой он тяжелый. Комоду явно не хватает каких-то потайных колесиков, чтобы его с лёгкостью можно было перемещать. Хорошо, что я увлекаюсь дизайном одежды, а не интерьера, иначе передвигать мебель в комнате было бы моим ночным хобби, а с таким комодиком через пару месяцев накачала бы неплохую бицуху. Спустя минут десять стараний и пролитого пота, мне удаётся сдвинуть махину подальше от двери, не создав лишних звуков. На цыпочках выхожу из комнаты, затаив дыхание, и аккуратно спускаюсь вниз, проверяя обстановку. Оглядываюсь по периметру и вокруг себя. Никого. Значит, мама в своей комнате, а может и вовсе куда-то свалила, что было бы гораздо лучше. Но испытывать удачу и проверять, дома ли она – не хочу. Выдыхаю с облегчением, но не тут-то было, ибо в эту же секунду с верхних этажей доносится цоканье шпилек о паркет, и я отдаленно слышу воркующий и приторно вежливый голос матери. Она с кем-то разговаривает по телефону. Пульс моментально учащается в страхе быть пойманной, и я быстро прячусь за поворотом на кухню, ибо Элис явно спускается на первый этаж, потому что на втором гостевая и моя спальня, а значит маме там делать нечего. Прижимаю ладонь ко рту, чтобы случайно не издать лишний звук. — Да, Майкл, я выхожу. Целую! – напускная нежность в голосе матери заставляет поежиться. У неё свидание? Уже соболезную этому мужчине. Мама встаёт возле туалетного столика в прихожей, брызгает любимый парфюм на ключицы, и, покрутившись перед зеркалом, уходит. Чувствую, как ко мне возвращаются силы, потому что наконец осталось одна в доме, ощутив мнимую толику свободы. Стоило матери покинуть помещение – я вздохнула полной грудью. Иду к холодильнику, пару раз подпрыгнув от радости и хлопнув в ладоши. Достаю с полок тостовый сыр и ветчину, чтобы сделать бутерброды. Перекусываю сэндвичами с апельсиновым соком и вспоминаю, что так и не ответила Хиро, оставив телефон в комнате. Надеюсь, парень не написал ещё с десяток бессмысленных сообщений, пока мобильник валяется на покрывале. Но, дойдя до спальни и взяв айфон в руки, я убедилась, что он вновь это сделал. «Я приду. Успокойся, ну.» – быстренько печатаю я. До парка, в принципе, можно добраться пешком. Идти минут двадцать. Пока я буду вызывать и ждать убер – времени пройдёт столько же, да и ехать придётся в объезд района. Погода на улице вполне привлекательна для пешей прогулки, поэтому останавливаюсь на первом варианте. Надеваю велосипедки, огромный худи с принтом какой-то рок группы, которую я, конечно же, не слушаю, и обуваю все те же прелестные форсы со вчерашней вечеринки, что выглядят достойно, не смотря на то, что носила их летом достаточно часто. Последним атрибутом становятся наушники, без которых стараюсь не выходить из дома. Спустя шесть отыгранных треков подхожу к высокой каменной арке с выгравированным названием парка. Вынимаю аирподсы, засунув их в кейс, и начинаю идти вдоль освещённой фонарями аллеи, а по бокам от тропинки выстроились скамейки, на спинках которых написано Liv Waylay, чтобы люди случайно не забыли, в каком именно парке оказались. Захожу вглубь Liv Waylay, топая по выстеленной брусчатке около пяти минут. Наконец замечаю Хиро на одной из дальних лавочек. Парень что-то увлечённо печатает в телефоне, согнувшись над светящимся экраном. Надеюсь, он так пылко строчит не очередную смс для меня, ибо я опоздала минут на пятнадцать от оговорённого времени. — Ну привет, заноза в заднице. – плюхаюсь рядом с брюнетом на скамью, вытянув ноги в прямую линию. — О, как раз тебе писал. Ты такая долгая, Ребекка. – Хиро отрывается от айфона, подняв голову, и я замечаю легкую улыбку на пухлых губах. — Почему я не удивлена? – что-то похожее на смех вылетает из моего рта, и я пихаю Хиро локтем в бок. — Никогда бы не подумала, что ты можешь вот так бесцеремонно написывать целыми днями. — Я полон сюрпризов! – он вскидывает брови вверх и широко улыбается, отчего только на правой щеке появляется милейшая ямочка. У Хардина же они на обеих щеках, но не менее прекрасные. В них уйма маленьких отличий, которые не сразу бросаются в глаза, потому что на первый взгляд кажется, что Хардин и Хиро идентичны друг другу, как две капли воды. Хотя, в природе даже снежинок на все сто процентов одинаковых не существует, что уж тут говорить о людях. — Ты правда так волнуешься, что Хардин о чем-то узнает? – интересуюсь я. — Без лишних вопросов. – более серьезно отвечает он. — Хорошо-хорошо, не пыжься. – улыбаюсь, пытаясь разрядить обстановку. — Или ты меня слишком сильно хотел увидеть? Хиро начинает звонко смеяться, и я впервые слышу его искренний смех и вижу, как серые глаза загорелись в свете фонаря. Вспыхнувший огонёк в зрачках делает Скотта живым, чего нельзя было сказать о нем полгода назад. Оказывается, он такой милый. Никогда не замечала. Помню Хиро либо угрюмым, либо серьёзным. Правда, я не обращала на него должного внимания, стала замечать брата Хардина только в тот момент, когда Хиро начал казаться окончательно сломленным. — Ты меня раскусила. – брюнет поворачивает голову на меня. — Только о тебе и думал последние двенадцать часов. — Да, каждую минуту написывал, сложно было не заметить. – подыгрываю ему. — Так мы будем звонить этому придурку, или продолжим заигрывать друг с другом? — Да? А я думала, мы просто мило беседуем. – перевожу взгляд на лицо Хиро, и не могу не заметить, какой он красивый. Тянусь в передний карман толстовки за телефоном, чтобы позвонить Кайлу, но громкие голоса, что раздаются из-за поворота, заставляют обернуться. К нам с Хиро приближается компания парней, которые, мягко говоря, не внушают доверия. Со стороны выглядят, как настоящие отморозки, при виде которых можно спокойно наложить в штаны. Наверное, если бы я сейчас была одна, то пятки давно сверкали по направлению входа в парк. И мне плевать, что про меня подумали бы. Встала бы и убежала куда подальше. Парни, скорее мужчины, огромные, похожие на вышибал в ночных клубах, приближаются к нам, и их не меньше пятнадцати. У меня плохое предчувствие. Хотя, такие люди ночью в парке и не могут вызывать других эмоций. Мне становится не по себе, а страх внутри усиливается с каждой минутой, и я прижимаюсь ближе к Хиро. — Ты чего? – спрашивает брюнет. — Решила перейти от слов к действию? — Что? – растерявшись, шепчу я, потому что голос куда-то пропал. — Ты чего меня за руку схватила? – опускаю взгляд вниз и смотрю на побелевшие пальцы, которые с силой сжимают запястье Хиро. Не заметила, что вцепилась в парня в поисках защиты, но кисть так и не убрала, продолжив держаться за Скотта, как будто в случае чего меня это спасёт. — Прости, я...я просто... – не успеваю договорить, ибо меня прерывает глубокий мужской голос, от которого холод проносится по спине. — Надо же, вы видели, кто тут сидит? Слухи правдивы оказались. – этот двухметровый амбал смотрит прямо на Хиро. — Долго от нас прятаться думал? Полгода почти прошло, да, чувак? Не хочешь должок вернуть? — Хиро резко вскакивает со скамьи, загораживая меня своим телом. — Давайте не сейчас. – цедит брюнет сквозь зубы. — Да-да, чтобы ты опять сбежал, сосунок? – замечаю, как ладони Хиро сжимаются в кулаки. Мужчина, произнёсший фразу, немного отличается от остальных внешним видом. На нем дорогой костюм, наполированные ботинки, перстни и швейцарские часы на запястье, чего не скажешь о других, одетых во что попало. Как будто он главный, а вокруг его охранники или прислужники, выполняющие приказы. — Я уже сказал тебе, Рашад, не сейчас. – Хиро делает шаг вперёд и Скотту тут же прилетает кулак прямо в лицо от другого парня, который загородил телом главаря. Вскрикиваю от неожиданности, вжавшись спиной в деревянные доски скамьи, а сердце уходит в пятки. Хиро трясёт головой из стороны в сторону, сплевывает кровь на землю, и, неожиданно для всех, наносит внезапный ответный удар. Но со стороны сразу подлетают еще два амбала и начинают заламывать руки, чтобы Хиро не мог двигаться и давать отпор, пока третий бьет кулаками в живот, грудь, плечи, а иногда по лицу. — Отпустите его, я вызываю полицию. – вскакиваю с места, вопя надрывающимся голосом. Трясущимися руками я тянусь в карман толстовки за телефоном и пытаюсь разблокировать гаджет, но не попадаю по цифрам из-за паники. Тот самый Рашад, который со стопроцентной вероятностью и заправляет напавшими на нас уголовниками, подходит ко мне и выбивает мобильник из рук, а тот падает на асфальт с характерным звуком разбившегося стекла. Этот неандерталец обвивает мою шею локтем, придушив, и накрывает рот ладонью. — Ещё хоть один писк, и они тебя также обработают, куколка. – мерзкий шёпот врывается в ухо, а затем это ничтожество прикусывая мочку уха, оттянув и облизнув. Противная и мерзкая дрожь проносится по телу, из-за того, что мужчина касается меня и облизывает ухо. Никогда в жизни не ощущала себя настолько беспомощной. Почему я не осталась дома? Почему не позвала Хиро к себе, раз мама ушла? Почему мы оказались в гребенном парке? Почему сели в середине аллеи, куда обычно никто не доходит?  По щекам начинают течь горячие слезы отчаяния, внутри рушатся последние островки надежды, и, кажется, что выхода нет, а нас убьют прямо в Liv Waylay непонятно за какие грехи, но зато на утро будет громкая колонка новостей в The Sun. Перед глазами плывет из-за нарастающих рыданий, но я не отвожу взор от Хиро, которого по-прежнему избивают, не собираясь останавливаться, хотя он уже еле держится на ногах, а на лице нет живого места.