Родственники по несчастью

Шло время. Теперь я находился в царстве Ночной Тьмы по несколько суток подряд. Раньше домой на Олимп меня тянула лишь моя возлюбленная Гера, — теперь же я ей не нужен, она предпочла мне Зевса, значит, можно не появляться дома, предпочитая находиться у демонши. Кстати, вскоре она поняла, что не все мужчины — сволочи, и прониклась ко мне. Мне очень нравилось быть у нее в гостях — мрачно и уютно. Мой братец, правда, не мог понять две вещи: во-первых, где я пропадаю по целым суткам, а во-вторых, почему я там пропадаю и не тороплюсь домой. Он хотел поговорить со мной об этом, но я каждый раз переводил разговор на другую тему, мне было все равно. Теперь я понимал, что настоящая любовь — это всегда по обе стороны, ты любишь и ты любим. То, что у меня было с Герой, можно было назвать как угодно — влюбленность, привязанность, но не любовь. Любовь всегда взаимна, она не может быть безответной. Но сейчас, на данный момент, я не чувствовал уже к Гере абсолютно ничего, бросила — и скатертью ей дорога. Я заметил, что Ночной Тьме я очень нравлюсь. Она часто меня приглашала к себе в гости и очень радовалась, если я оставался на ночь. С ней мы часто беседовали, в основном обсуждая мерзавца Зевса. Как сказал один человек: «Ничто так не сближает двух людей, как взаимная ненависть к третьему». Тем временем Марсик рос, и превратился из младенца в любопытного малыша. Он, как и его мама, очень меня любил. В один из дней, когда Ночная Тьма готовила пирог с демоноягодами, я, чтобы Марсик ей не мешал, пошел с ним на улицу и мы стали вместе играть. Сначала я посадил мелкого к себе на плечи и бегал так по владениям демонши, а потом подкидывал его вверх. Судя по его радостному визгу, ему это невероятно нравилось. Когда мы поужинали, я помог Ночной Тьме прибрать на кухне, а затем пошел в комнату, отведенную для Марсика. Я присел в кресло и хлопнул себя по коленям, и малыш тотчас прыгнул ко мне. Он поиграл немного прядью моих голубых волос, а затем, усевшись поудобнее и подняв на меня свои серые глазенки, спросил: — Дядя Аид, а кто мой папа? Я немного помялся, после чего спросил его, ответив вопросом на вопрос: — Малыш, а как давно и почему тебя это интересует? — Неделю с небольшим где-то, а интересует меня это потому, что я расту без отца, и хочу знать, кто он такой, и почему ни разу за мою жизнь он не пришел к нам и не поинтересовался, как мы с мамой живем и все ли у нас хорошо? — Ну ладно, я расскажу тебе. Он мой старший брат и тот еще мерзавец. Мало того, что он увел у меня девушку, так еще даже в далеком детстве, когда мы с ним играли вместе с детьми других олимпийских богов, он всегда выбирал такие игры, в которых мог показать свое надо мной превосходство, а меня выставить идиотом и самоутвердиться за мой счет. А когда ты родился, он отрекся от тебя и бросил твою маму с тобой на руках. После моей реплики Марсик секунд двадцать сидел, подергивая ресницами и переваривая услышанную информацию, после чего обнял меня: — Я люблю тебя, дядя Аид! Ты самый лучший! **** Спустя время Зевс воцарился на Олимпе, а меня сделал богом мертвых. Я, конечно, мог бы и остаться — меня, по крайней мере, никто пока не выгонял, — но я слишком хорошо знал, каково это — все время находиться в тени своего старшего брата, и решил переехать на постоянное место жительства в подземелье Ночной Тьмы. Она была невероятно рада, но особенно этому обрадовался Марсик. Мы вместе расширили пространство ее обители, и после этого я решил встретиться со своими друзьями детства — Болью и Паникой, узнать, как они там и все ли у них хорошо. Как выяснилось, мой брат Зевс истребил почти весь их род, а ров, в котором они все это время жили, разнес. Мне стало их жаль, и я уговорил свою благоверную разрешить им жить у нас. Я поселил их у нас с условием, что за еду и кров они будут помогать мне делать гадости. Также я нанял трех Мойр, чтобы они мне помогали. Они работали по плавающему графику и приходили, когда им вздумается. Клото пряла нить судьбы, Лахесис отмеряла ее длину, а Атропа в нужный момент перерезала. Правда, минус был в том, что душа после перерезания нити жизни попадала в мое царство мертвых далеко не сразу. Когда я стал правителем подземного царства, мои голубые волосы почему-то исчезли, а вместо них появилось пламя, идентичное им по цвету. За время нашего взаимного времяпровождения и я, и Ночная Тьма очень поменялись — я стал более упитанным и раздался в плечах, а моя избранница приобрела более аппетитные формы. Мы жили вместе уже долгое время, и я почувствовал, что пора узаконить наши отношения и сделать Ночной Тьме предложение руки и сердца. Я материализовал серебряное кольцо с агатом, встал на одно колено перед демоншей и сказал: «Ночная Тьма, выходите за меня замуж!». В этот момент мое сердце бешено колотилось — больше всего я страшился того, что Ночная Тьма, также как и Гера, пошлет меня на все четыре стороны, но она прослезилась и сказала чуть слышно: «Я согласна!». Вскоре мы сыграли скромную свадьбу, на ней были только Мойры, Боль и Паника, Марсик, ну и я с Ночной Тьмой, разумеется; Зевса или кого-то еще приглашать не очень-то хотелось — какое кому дело до моей личной жизни, я живу теперь отдельно от них и не обязан отчитываться перед всеми. Мы оба были одеты в черное — на родине моей невесты черный цвет считали цветом счастья и благополучия. Мы веселились несколько дней подряд, танцевали и пели. Именно на нашей свадьбе я впервые поцеловал Ночную Тьму в ее холодные синюшные губы, накрашенные черной сурьмой; до этого я стеснялся не то чтобы ее поцеловать, а даже предложить: «Можно Вас поцеловать?». У меня уже был негативный опыт навязчивости по отношению к девушке, и я не решался торопить события с Ночной Тьмой. Ах, как же назвать то невероятное чувство, что я сейчас испытал, припав своими губами к ее мертвенно холодным темным устам? Я уже не представлял, что я мог найти в Гере, будучи подростком. Ночная Тьма ее превосходила во всем — на фоне демонши-брюнетки Гера теперь казалась мне бледной поганкой, Герины голубые глаза выглядели выцветшими по сравнению с пронзительно-черными очами Ночной Тьмы. Моя новоиспеченная супруга призналась мне в том, что она была последней дурочкой, раз не заметила, какой у гада Зевса был замечательный брат, но сейчас она невероятно рада, что теперь все так, как и должно быть. Вскоре Ночная Тьма родила мне сына. Мальчик был невероятно худым, даже костлявым, глаза его были черными, как у его мамы, а на голове у него вместо волос был серо-черный дым. Малыш получил имя Танатос. Я был очень рад прибавлению в семействе, я предвкушал, как мы вместе с ним будем делать гадости моему брату Зевсу, когда сынок вырастет. Я сделал ему колыбельку из костей с балдахином из серой дымки и повесил над ней ниточки, к которым были привязаны деревянные кости, скелеты и черепа, погремушку в виде кости с черепом, а также распашонки, пеленки и пинетки с вышитыми на них скелетами — чтобы уже все видели, что Танатос — сын повелителя царства мертвых. Тем временем Марсик рос, и я с отрадой смотрел на то, как он часами тренировался в умении обращаться с копьем и мечом, конечно же, деревянными — рано еще настоящие давать, ему всего лишь восемь лет отроду. Мальчик заявил, что когда он подрастет, он станет богом кровопролитной войны и его имя будет вызывать трепет у всех олимпийцев. После этих слов я сделал ему тренировочное оружие, и несколько недель подряд по утрам я смотрел в окно и думал о том, что как будет интересно, когда Марс повергнет Зевса, а тот узнает, что бог железа и крови — его первенец… Я чувствовал, что Марсик очень был рад тому, что я стал его папой, так как я женился на его маме Ночной Тьме. Он заслужил самого лучшего папу, и я прикладывал максимум усилий, чтобы мальчик считал меня таким. На неделе мне удалось уговорить Мойр, чтобы они показали мне мое будущее, и я узнал, что мы с Ночной Тьмой будем жить душа в душу много-много лет, и помимо Танатоса у нас будет еще несколько детей, правда, девочек. Но я одинаково буду рад и сыновьям, и дочерям, и никогда их не брошу, и какими бы они ни были, я их всех буду все равно любить. **** Шло время. Марсик рос, становился подростком, его мышцы наливались, и он уже не выглядел слабым и болезненным, он был плотненьким и крепко сбитым. Я смотрел на него и думал, что мой братец допустил чудовищную ошибку, когда отрекся от своего родного сына, своего первенца, всего лишь потому, что тот родился хиленьким, сейчас он был статным и мускулистым пареньком, способным скрутить в бараний рог любого неугодного ему типа. Также Марсик часто упражнялся с боксерским манекеном, которому я нарочно придал форму тела моего гнусного братца Зевса. Парниша часто отправлялся в мир смертных, дабы прихлопнуть там пару людишек. Я отпускал его только тогда, когда приходили Мойры, ведь тем было необходимо сразу же перерезать нити судьбы тех, кому мой сын названый сделал харакири, чтобы души отправились в мое мрачное царство мертвых. Мой родной сын, Танатос, также подрастал, и самой любимой игрушкой его была заводная летучая мышь, поделка его мамы. Мышь летала, взмахивая клыльями, и пищала, как настоящая. Сынок однажды сказал мне, что было бы здорово, если бы у него были крылья, как у летучей мыши, он мог бы ими взмахнуть и полететь туда, куда ему вздумается. Еще малышу невероятно нравился деревянный кинжал, с которым восемь лет назад играл его старший брат. Я наблюдал за всем этим и пришел к выводу, что мой Танатос, когда подрастет, будет мне помогать отправлять души умерших в подземелье, подлетая к человеку, чью ниточку жизни уже перерезали Мойры, и забирать его душу. **** Шло время… Интересно, в какой раз я уже повторяю эту фразу в своем повествовании? Сейчас, когда я 24/7 занимаюсь мертвыми, мне кажется, что время летит — ведь все дни проходят абсолютно одинаково, и один похож на другой в точности, но несмотря на это, мне есть что рассказать интересного. Хоть Марсик из подростка превратился в юношу, а затем вырос, возмужал и стал уже молодым мужчиной, я не могу перестать его называть уменьшительно-ласкательным именем. Кстати, помимо того, что он невероятно силен даже для бога, он был невообразимо хитрым, умным и смекалистым. На днях ему понадобились новые доспехи — на плечах в старых уже не застегивались крепления, а также ему были необходимы оружие и боевая колесница. За всем этим он отправился к Гефесту — богу-кузнецу, это тоже сын моего гнусного братца Зевса, старший после Марса, но перед этим забежал к Вакху, богу виноделия (это тоже мой племянник, по старшинству он идет после Гефеста, не удивляйтесь, мой брат сношался с многими и у него много детей), уже хорошенько набравшемуся, и спер у него кувшин вина, а затем этим вином подпоил Гефеста, и тот уже не задавался вопросом, что это за бог, и для чего ему нужны огнеупорные доспехи повышенной прочности, сверхбыстрая колесница и оружие, способное сокрушить кого угодно, а спокойно и без лишних вопросов выковал все, что было нужно Марсику. В то время мой первенец Танатос начал свою карьеру бога смерти. Он был на данный момент подростком, но уже помогал мне в моей работе бога царства мертвых. Все мы работали слаженной командой — Марс нарушал биографию кого-то из смертных, Клото прекращала прясть нить его жизни, Лахесис отмеряла нужную длину и зажимала двумя пальцами то место нити, в котором Атропе необходимо было ее перерезать, затем к человеку на железных крыльях подлетал Танатос и мечом срезал прядь волос с человечишки, кстати, крылья и волшебный меч тоже выковал Гефест — тут мы уже пользовались известной схемой. Тело сразу же покидала его душа и летела прямиком на берег реки Стикс, а я занимался распределением душ между Тартаром, Стиксом и Елисейскими полями. На Елисейские поля отправлялись добродетельные граждане, те, кто ничем не выделился не в лучшую, не в худшую сторону, во веки вечные просто плавали в реке Стикс, а в Тартар я отправлял тех, кто не на шутку прогневал богов. Одним из таких был царь Сизиф. Когда Атропа перерезала нить его жизни, к нему пришел мой сын Танатос, чтобы забрать его душу, но наглый царь обманул его и заковал в оковы. Я не потерпел такого, и послал туда Марса. Он освободил своего младшего брата из заточения, а тот все-таки забрал Сизифа в царство мертвых. Но царь сумел выкрутиться, сказав жене, чтобы та не хоронила его тело и не приносила мне жертв. Жертвы мне приносили лишь во время похорон, надеясь таким образом умаслить меня, дабы я отправил покойного на Елисейские поля, но я всегда непреклонен — что человек заслужил, то заслужил. Однако жертвы я всегда принимал, хоть и не менял после них своего решения. Я ждал похоронных жертв, а их все не было и не было. Сизиф сказал мне, чтобы я отпустил его обратно на землю, он велит жене принести мне богатые жертвы и вернется обратно. Я, дурень, ему поверил и отпустил, а он не вернулся, а пировал в своем дворце, рассказывая своим друзьям, что он обвел вокруг пальца самого бога мертвых. Я не на шутку разгневался и вновь послал Танатоса за душой вероломного царя, на этот раз последний уже ничего не смог сделать, и его душа навсегда осталась в загробном мире. Я наказал хитреца, отправив его в Тартар и заставив вечно закатывать тяжелый камень на высокую гору. Несмотря на богатые жертвы, которые мне все-таки преподнесла жена Сизифа, я не изменил своего решения относительно его загробной участи. Да, я суров, но я справедлив. Еще один жуткий грешник — царь Тантал. Он был любимцем олимпийских богов и часто принимал участие в их пирах. Возгордившись, он рассказывал друзьям тайны олимпийцев и похищал у богов нектар и амброзию и угощал ими приятелей. Однажды он пригласил богов на пир и подал еду из своего убитого сына. Жители Олимпа проведали об этом, оживили мальчика, а царя отправили ко мне с наказом придумать ему заслуженное наказание. Теперь он вынужден стоять по горло в воде, под нависшей над ним скалой, которая вот-вот должна рухнуть. Когда он наклоняется, чтобы напиться, вода мгновенно исчезает, когда он протягивает руки к плодам яблони, висящим прямо над ним, ветви сразу поднимаются вверх. Говорите, что хотите, а я суров, но справедлив. ******* Минуло еще несколько лет. Ночная Тьма снова забеременела и вскоре родила тройняшек — трех милых девочек, получивших имена Алекто — «непрощающая», Тисифона — «мстящая за убийство», и Мегера — «завистница». Их коротенькие волосы цвета темного пепла торчали во все стороны, черные зрачки бегали по желтоватым глазным яблокам и с любопытством взирали на все, что их окружает, также у них были невообразимо длинные языки, подобные змеиным, девочки были худенькими, но не костлявыми, как их старший брат. Я увеличил кроватку из костей, в которой до этого спал маленький Танатос, добавив туда еще две ячейки, чтобы в нее можно было положить троих детей, и одел малышек в одежду, которую раньше младенцем носил мой первенец. Сам Танатос весьма обрадовался тому, что у него появились младшие сестрички, он мечтал о том, как девочки будут мстить тем, кто преступил законы и нарушил клятвы, а также сеять среди людей месть, зависть, безумие и злобу, а Марс, сын мой названый, предвкушал то, что девочки, когда станут девушками, будут помогать ему в его работе. Мальчишки (да, для меня Марсик и Танатос до сих пор мальчишки) решили называть тройняшек одним общим словом, и окрестили их «Эринии», что означает «богини мести».