Провидение

      В ушах у девушки шумело море, а левой щекой она чувствовала влагу. На секунду в затуманенном разуме материализовалась предположение, что Гермиона действительно на пляже.       Но потом она начала приходить в себя, и поняла, что в ушах звенит от удара, а лицо было в крови — девушка открыла глаза и уперлась взглядом в темноту. Повернуть голову ей не удалось, так же как и поднять правую руку, чтобы опереться на нее.       Гермиону окутал страх. Неужели ее парализовало от травмы головы? Она умрет вот так, таким нелепым образом? Сконцентрировав все силы на пальцах рук, ей удалось ими пошевелить, за чем последовала ужасная колющая боль, как будто под ногти ей вставили иголки.       Звать кого-то на помощь было плохой идеей. Вряд ли ей протянет руку Пожиратель и спасет ее со словами о желании падения Волдеморта. После этих мыслей уголки сухих губ поползли вверх, а глаза даже стали четче видеть. Или она просто привыкла к темноте, когда рядом с ней опустилась чья-то фигура.       — Пошевели пальцами правой руки, если слышишь меня, — прошептала девушка, наклонившаяся над Гермионой. — Прошу тебя, будь живой.       Грейнджер попыталась разглядеть лицо девушки, но смогла сфокусироваться только на свисающей серебряной подвеске, которая почти касалась ее носа. Гриффиндорка пошевелила пальцами (или одним, она так и не поняла), и облизала губы.       — Воды, — сказала Гермиона, обращаясь к незнакомке. После ее просьбы фигура поднялась и отошла в невидимую зону, а спустя минуту вернулась на прежнее место.       Почувствовался толчок в районе затылка, который придерживался маленькой ручкой, и Гермиона почувствовала вкус жидкости — до безобразия сладкой, какой только может быть обычная вода. Она жадно начала глотать ее, не подумав о неправильном положении и сразу начала кашлять.       — Не делай такие большие глотки, твое горло может быть травмировано.       — Кто ты? — на выдохе спросила Грейнджер.       — Гермиона, это я, Полумна, — она погладила девушку по голове и чуть громче начала говорить. — Я подумала, что ты узнала меня по голосу. Прости, видимо я испугала тебя, — она сделала паузу, — В этой темноте многое кажется.       — Помоги…мне…сесть, — сдавленно сказала Гермиона.       Когда Полумна пыталась ее поднять, девушка думала о том, что не может выразить радости от того, что Лавгуд жива. Гермиона хотела бы обнять ее, сказать, как она рада найти ее здесь живой! Но сил хватило только на почти разваливающиеся односложные предложения, которые на языке ощущались, как многостраничный монолог.       Усадив подругу, и придерживая ее сбоку, Полумна тяжело вздохнула:       — Твое состояние это эффект от какого-то нового заклинания ПСов. Я сама попала под палочку одного из них и пролежала здесь, пока… — она замолчала, размышляя о том, как лучше продолжить рассказ, — пока не очнулась от звука аппарации домовика. Он принес мне воды, и сказал, что добавил туда какое-то снадобье для восстановления, — в голосе Полумны Гермиона почувствовала улыбку. — Он сказал, что после этого мне станет лучше в течение нескольких минут.       И Гермиона действительно ощутила улучшение — уже привычная боль в висках начала медленно уходить, а руки она смогла сжать в кулаки. Речь все еще была заторможенной, потому что произнести слово «спасибо» она смогла только с маленькой паузой между слогами.       Спустя еще какое-то время у девушки восстановилось дыхание, и она почувствовала, что может говорить:       — Мы в подземелье?       — Нет, — Полумна встала и протянула руки Гермионе. — Сначала я подумала также, но днем сквозь окна проходит свет, так что мы в какой-то из комнат, — Грейнджер приняла руки и встала. На удивление, ноги твердо стояли на полу.       Когда положение тела стало более привычным, у Гермионы появилась возможность оглядеть помещение и саму Полумну.       — О боже, Луна… — Гермиона поднесла трясущиеся руки к лицу подруги, и в ту же секунду почувствовала неровности под подушечками пальцем — шрамы на щеках, лбу, скулах, подбородке. Брюнетку затрясло, как когда она уходила из дома родителей в начале войны. Как и тогда, она видела результат, но не могла ничего исправить.       Чувство несправедливости накрыло ее с головой, и Гермиона заплакала: Полумна Лавгуд, девчонка, которая бегала в Хогсмид босиком, болела на трибунах за свой факультет громче всех; Полумна, которая выходила почти весь Орден после сокрушающих битв, держала на руках умирающих, и сражающаяся за умершего отца — стояла перед ней в разорванной серой одежде, а ее бледное, прекрасное лицо исписано шрамами.       — Кто это сделал? — на ложбинке между бровями у Гермионы появилась глубокая морщина.       — Я не помню, кто наносил удары, — Полумна грустно улыбнулась и опустила глаза, — но мои раны залечивал Драко Малфой. Как смог, конечно, но это лучший вариант из всех, — она опустила голову и убрала за ухо прядь волос. — Хотя, я не видела свое лицо, но по твоей реакции я могу многое понять.       Гермиона молниеносно встрепенулась и попыталась не пугать подругу:       — Нет, Луна! Ты выглядишь хорошо, я… — последовала затяжная пауза, — просто свет так падает, что они кажутся огромными, — Грейнджер попыталась улыбнуться, но лицо все еще сводило, поэтому она решила перевести тему. — Так как тебя спас Малфой? Он же…       — Гермиона, сейчас уже нет смысла делить людей по…таким параметрам. Мы все на войне, и иногда Пожиратель оказывается вернее твоего боевого товарища.       — Что ты имеешь ввиду?       — Ничего необычного, — Полумна глубоко вдохнула воздух. — Это был просто пример.       Последовала звенящая тишина. У каждой на языке шуршали вопросы, которые никто из них не осмелиться задать — «Выберемся, узнаю», подумала каждая.       Сидя на холодном полу, Гермиона подумала о надежде. Об их Золотой надежде, которая сейчас, наверное, рвется спасать её.       Она подумала о надежде возвращения в Хогвартс, в стенах которого до сих пор хранятся не найденные крестражи. Сколько их? Удастся ли им?       Умрет ли она здесь?       Гермиона вспомнила глаза её лучшего друга, и плавающее в них разочарование.       Послышались тяжелые шаги, как будто кафель сейчас треснет под натиском веса приближающегося. Полумна молниеносно отползла от Гермионы в противоположную сторону, при этом кинув: «Гермиона, не смотри в глаза змее!».       Девушка вспомнила о неестественных порезах на лице Полумны. Неужели это было нападение змеи? Гермиона постаралась сдержать болезненный стон от осознания происходящего. Она кинула ладонь на грудь, и зажмурилась. Пока шаги приближались, она вспомнила все тренировки окклюменцией.       Главной ее задачей было скрыть нахождение Ордена, и то, что они знают о крестражах в школе. Все эту информацию она закрыла под толстым слоем воспоминаний о первых месяцах войны, когда они думали, что уничтожили все крестражи Волдеморта.       В комнату (если ее можно было так назвать) через тяжелую металлическую дверь вошли двое. Резкий свет, направлявшийся из коридора, ослепил девушку. Она не смогла определить, кто взял ее за руки и повел к выходу. Когда кто-то дернул ее за локоть, она услышала шипение:       — Дернешься, дрянь, и я живьем сдеру с тебя скальп.       По телу пробежали мурашки, и Гермиона осознала свое положение. Пока ее тянули по коридору, она думала о том, как у нее болели ступни, которые цеплялись за все неровности мраморного (казалось, шипованного) пола. Она думала, что тащить на себе ее будут всю дорогу до определенного места. В голове сразу мелькали мысли о мобилекорпусе, если бы только у нее была палочка.       Дотащив Гермиону до лестницы, ее бросили на пол. Над ней склонились два неизвестных ей Пожирателя. Глаза, привыкнувшие к тусклому свету, разглядели на них посеребренные маски, которые торчали из-под капюшона. Почему они не показываются? Она же вряд ли выберется отсюда живой, что им терять?       Закончить мысль девушка не успела — почувствовав шершавый удар ботинка в спину, она полетела с двухпролетной лестницы вниз. Она ударилась головой, кажется, раз или два, ноги волоклись по ступеням как по неровной ледяной горке, с которой она в детстве любила скатываться, крича что-то в духе: «Вперед-вперед!».       Когда сейчас Гермиона вскрикнула, она, кажется, от удара прокусила себе язык. Во рту разлился железный вкус крови, и она сглотнула скопившуюся жидкость, когда упала с последней ступеньки на ковер. Она чувствовала, как неестественно расположено ее тело в пространстве, как болит грудь, и как распух ее язык.       Находясь там, и слыша смех сверху, она дернула руку, проведя ею по ковру. Мягчайший ворс утопал в подушечках ее указательного пальца, и она подумала о ковре в их спальне: жесткий, слишком квадратный, с кривыми узорами. Наверняка полотно, находящееся здесь, сшито вручную тысячами домовиков, каждый рисунок на нем выведен струящимися линиями, и походит на произведение искусства.       А на нем лежит умирающая грязнокровка Гермиона Грейнджер. Девушке захотелось, чтобы ее кровь, вытекающую изо рта по рассеченным губам, никто не смог убрать с этого великолепного ковра.