Дурмар

      В назначенный день стало заметно взбудораженнее. Сонмы нелюдей суетливо шныряли по округе, от чего воздух дрожал от напряжения. С самого утра стоял небывалый для этого места гомон. Все старались как можно быстрее завершить дневную работу, чтобы к вечеру прийти на Прощание. Й`оль и Гриваль, не обремененные работой, спокойно выжидали положенного времени. Уже после обеда, постепенно заканчивая трудиться, кьянаты оставляли рабочие места и, выскользнув из домов, отправлялись в путь. Сначала это было малозаметно, но постепенно селение опустело, оставив после себя лишь размеренное шуршание листвы. Пришли и за ними. Несколько солдат, подойдя к Яэру, что-то тихо прошептали ему, после чего тот, кивнув, обратился к людям.       — Идемте за мной.       — «Куда мы идем?»       — Увидите. Это особое место для нас всех. Так что ведите себя там достойно.       — Нам нужно что-то еще знать?       — Нет. Агва все объяснит.       И, не желая продолжать диалог, Яэр отвернулся и пошел вслед за солдатами, приглашая Й`оля и Гриваля проследовать за ними. Шли уже знакомыми тропками, которые теперь выглядели непривычно покинутыми. Никого из жителей видно не было. Похоже, они все уже были на месте. Миновав жилые лачуги, прошли за невидимую границу, которую раньше Яэр не пересекал. Само селение осталось уже далеко позади, но они держали путь ещё дальше. Никаких знаков видно не было, да и тропинкой это было сложно назвать, но Яэр безошибочно шел вперед, ведомый чем-то незримым. Вскоре и они это почувствовали. Время от времени струи свежего ветра, гулявшие среди деревьев, стали доносить сладковатый аромат. Сначала уловить его было сложно: принесший его порыв так же скоро утекал, унося запах с собой, но чем дальше следовал Яэр, тем все чаще можно было его учуять. А уже вскоре весь воздух пропитался этой приторностью, кружа голову. Не оставалось сомнений — Яэр ведет их к источнику благоухания. Лим за лимом запах становился все гуще, а Й`оль и Гриваль все взволнованнее. Отодвинув прутья вейгелы, Яэр отошел, пропуская их.       Гриваль прошел вперед, но подняв взгляд, остолбенел. Такое он видел впервые. На широкой прогалине, расчищенной от других деревьев, высилась она. Гриваль понял сразу — это сирень. Невысокое, но пышное дерево располагалось по центру. Вокруг уже сидели кьянаты, все так же развалившись прямо на земле. Но до них Гривалю сейчас не было никакого дела. Он их даже не замечал. Его внимание приковала она. Все многочисленные ветви сирени были усыпаны гроздями лиловых цветов. Покачиваясь на тихом ветру, они распыляли пьянящее амбре даже от легкого дуновения. Гриваль никак не мог заставить себя сдвинуться с места. Среди лип и хмелеграба сирень казалась нереальной. Обилие бисерных цветов превращало ее в розоватое узорное облако, контрастно выделяющееся в изумрудной зелени. И только Й`оль, подтолкнувший в спину, заставил его наконец ступить вперед.       Кьянаты, как и прежде, расселись по кругу. Яэр, проведя рукой, молчаливо указал на их места, затерявшиеся с края. Сам же он, ювелирно протиснувшись между сидящими, занял, как и прежде, место в первом ряду. Когда все уселись, агва держала речь. Только теперь стало видно, что она незаметно примостилась впереди дерева, у корней. Поднявшись и заговорив, она дала понять, что обряд начался.       — В последнее время мы часто сходимся у нашего Великого Древа. Многие наши погибли, отдали жизнь. Собираясь здесь, мы только можем проводить их в путь. Туда, где они смогут вернуться к своим родным, к своим любимым, увидеться с родителями и встретиться с предками. Сегодня пришло время попрощаться с еще одной из нас.       Спокойный голос агвы едва подрагивал, вибрируя. Даже среди звонкого шелеста листвы было слышно, как тяжко ей это говорить.       — Мы все, я в этом уверена, знали Юэй. Сегодня здесь нас собралось как никогда много. Все потому, что Юэй была дорога многим из нас. Отложив все дела, мы пришли сюда, чтобы в последний раз вспомнить ее.       Пока старейшина медленно говорила, взвешивая каждое слово, среди рядов началась едва приметная возня. Безмолвно оборачиваясь, кьянат вкладывал свою руку в руку сидящего рядом. Для этого слова были не нужны — каждый знал, что следует сделать. Скрепив руки, они вновь поднимали глаза к агве. Один за другим сидящие по кругу связывали друг друга невидимыми узами: любовник с любовником, друг с другом, сосед с соседом, образуя невидимую связь. Такие разные, сейчас они были едины. Вскоре очередь дошла до сидящих рядом Й`оля и Гриваля. Ближняя от алхимика девушка обернулась к нему и, сначала немного боязливо, но затем, набравшись смелости, протянула ему тонкую кисть. Не раздумывая, Й`оль вложил в нее свою, а затем также сомкнул руки и с Гривалем. Такое простое действие сейчас казалось чем-то священным. Хоть только и сейчас, но их приняли, позволили прикоснуться к сакральному, тому, что так защищали и берегли от чужих, давая почувствовать себя частью чего-то большего. Невольно ладони стали потеть, а во рту пересохло. Слова агвы тонули, растворяясь где-то вдали. Лишь розовые ветви сирени раскачивались, переливаясь сиреневым на ветру.       — Многие помнят ее отзывчивость. Она не раз помогала мне, выполняя различные поручения. И здесь Юэй тоже никогда не слонялась без дела. Всегда было то, что Юэй могла сделать, то, чем она могла помочь остальным. Нельзя не упомянуть и ее храбрость. Немногие из нас отваживались ходить в город. Но она была не такой. Она не боялась, беря на себя ответственность.       Кьянаты молчаливо склоняли головы в единодушном согласии. Старейшина говорило то, что лежало у каждого на сердце.       — Но не это многие из нас запомнят. Несмотря на свой дерзкий и порой упрямый характер, она всегда помнила о том, что главное — не унывать. Звонкий смех — вот что останется в нашей памяти. Мы запомним ее улыбчивой. Хоть ее смерть — это утрата для нас всех, мы, как никто, знаем, что она отправится в лучший мир, воссоединившись с предками. Но до этого, если вы хотите что-то сказать — сейчас лучшее время.       Где-то слева раздался приглушенный мужской голос. За головами соплеменников его не было видно, но это было и не нужно.       — Я хотел бы рассказать. Возможно, для кого-то это и покажется мелочью, но все же я хочу поведать. С несколько лет назад я пошел за водой. Взял я, значит, два ведра. Старый я уже, да и сил маловато. А как все ж помнят, у ручья хоть яр и пологий, но скользкий. Так я на камне, значит, и поскользнулся. Ведро у меня из рук и выпало. Понесло его по течению. Я уж думал все, прощай, ведерце. А оно новое было. Я сначала хотел сам за ним пойти, да течение бурное. А тут сморю, она и бросилась, чай, неподалеку была, видела. Вытащила ведерце мое, помогла воду донести. Вроде, мелочь. Чего там, ведро какое-то, но нам тогда всякая тряпка, всякое корыто важно было. А она даже не задумывалась. Сразу помогла.       Закончив нехитрую историю, он притих. Но уже сразу за ним с другой стороны раздался еще голос. Один за одним, каждый хотел рассказать какую-то свою историю. Почти все они были малозначительные: обычные, житейские, но в них всегда появлялась Юэй. Старые голоса, молодые, мужские и женские. У всех было что-то свое. Незаметно Юэй затронула жизнь каждого. Прошло немало времени, но истории не кончались. Никто не плакал. Вспоминая о Юэй с благодарностью, они словно рассказывали о друге, который вовсе не умер, который просто сейчас не здесь. Многие улыбались, прощаясь.       Украдкой Й`оль взглянул на Гриваля. Тот, склонившись, молчал. Было не похоже, что он тоже собирается высказаться. Хоть они и были друзьями, но многое из сказанного он слышал впервые. Каждая история будоражила в нем что-то свое. И хоть кьянаты и не плакали, провожая в последний путь, для людей это было слишком. Для них, прощаясь, было принято горевать, но здесь каждый верил, что прощание не продлится долго, и там, в мире предков, все снова встретятся вновь.       Лучи, проглядывающие сквозь кроны, начали наливаться краснотой, озаряя сирень яркими всполохами, когда наконец истории иссякли.       — Если больше ни у кого нет, чего добавить, тогда мы можем перейти к обряду.       С этими словами старейшина подняла над собой руку с зажатой в ней веревкой, на которой болтался одинокий янтарь. В отблесках солнца он налился светом, ярко сияя, как насыщенный дягилевый мед. Все присутствующие подняли к нему глаза и только теперь разъединили руки. Агва подошла к одному из кьянат. Тот все также молчаливо протянул свои руки вверх и взял в ладони обретающийся камень, после чего приник к нему лбом. Стоявшая над ним старейшина только наблюдала, как мужчина, склонив голову, что-то неслышно забормотал. После пары секунд он отпустил камень, и агва перешла к сидящему рядом. Он, все также приподняв руки над собой, вложил в них камень и тоже зашептал. Все проделывали одно и то же. Словно Юэй все еще могла слышать, кьянат прощался с ней, вкладывая слова в камень. Старейшина переходила от одного существа к другому, стараясь не задерживаться, но многие все же подолгу удерживали камень у себя — столько нужно было сказать.       Нескоро, но все же черед дошел и до них. Й`оль повторил обряд. Приложившись к янтарю, он пробормотал про себя несколько слов. Гриваль не сразу протянулся к камню. Все это давалось ему слишком тяжело, но все-таки он нашел в себе силы сказать «прощай».       Кьянат за кьянатом янтарь обошел всех. После этого агва повернулась к сирени и подошла к нависшему суку. Высоко подняв янтарь в последний раз, она водрузила веревку с ним на ветвь.       — Юэй воссоединилась с предками. Обряд совершен.       — «Еще нет».       Й`оль опешил — еще секунду назад смирно сидящий Гриваль резко подскочил, прерывая витавший в воздухе дух спокойного умиротворения.       — Т-ты… Что ты себе позволяешь?!       — «Юэй не сможет уйти с миром, пока ее последнее желание не было услышано!»       — Да как ты смеешь! Я была так великодушна, что позволила тебе остаться, а ты вот как платишь? Прерываешь священный ритуал! Чего вы ждете? Взять его!       Растерявшиеся солдаты подскочили со своих мест, начав с трудом протискиваться к Гривалю. Тот и не собирался бежать. Подняв руки, он принял стойку, готовый даже с пустыми руками ринуться в бой, но этого не потребовалось.       — Стоять!       Грубый голос Яэра прозвучал еще громче обычного. Вслед за ним показался и владелец — невысокий мужчина тоже поднялся со своего места. Опешившие воины завертели головой, не понимая, чей же приказ им выполнять. Агва не унималась.       — И что это должно значить?! Уже примкнул к людям?       — Нет! Но им хотя бы хватает смелости говорить!       — Это не смелость, это глупость! Схватить их!       — А я сказал нет!       — Идешь против воли своей агвы?!       — Я изъявляю волю народа! Многие из нас, не один я, согласны с Юэй. Нам нужно уходить!       — Это уже обсуждалось, и не раз! Решение было принято!       — Чье? Чье это решение?       — Мое, агвы, которую избрал народ!       — Да, мы избрали Вас, но это было давно. С тех пор многое изменилось.       — Но я все еще агва, а значит, мне решать!       — Агва — это тот, кто изъявляет нашу волю, кто принимает решения. Агва наш защитник, наш покровитель. Именно такую агву мы и избирали, теперь же она не слышит народ!       По нелюдям пошло опасливое шушуканье. От таких громких слов многие и вовсе застыли в ужасе, не зная, как поступить. Но было немало и тех, кто открыто кивал, поддерживая слова Яэра.       — Вместо того, чтобы найти более пригодное место подальше отсюда, мы вынуждены гнить здесь. Не хватает еды! А чтобы достать немного травы или воды, приходится рисковать своими жизнями!       — Вскоре все изменится! Нужно только немного подождать и выбрать момент…       — Он не наступит! Не сегодня-завтра нас выследят и убьют! Довольно!       — И что ты предлагаешь? Бросить все и уйти в неизвестность? А что нас ждет там, на чужой земле?       — Там хотя бы есть шанс!       — Шанс?! Ты уже забыл? Без сирени мы погибнем. Только благодаря ее листьям мы живы! Если мы не будем их есть, мы будем слабы, а со временем и вовсе умрем! Сколько раз мы пытались пересадить ее на новое место? Все впустую! Она не может расти где-то еще, только здесь! Что мы можем сделать? Заготовить листья впрок? На сколько нам этого хватит? На сезон? На два? А потом? Ты обрекаешь нас на мучительную смерть! Уж лучше остаться здесь и сразиться с честью, чем мучительно умирать в чужой земле!       — Не хотелось бы влезать в ваши споры, но с этим я, возможно, могу помочь.       Все взгляды тотчас устремились на поднявшегося Й`оля.       — Кто бы сомневался. Коли один не может смолчать, то что и от второго взять?       — Пусть скажет, что хотел.       — Как уже говорил, я травник. В зелени всякой разбираюсь. Да и о сирени много знаю. Видел раньше.       — Ты-то? Думаешь, что знаешь лучше нас, тех, кто столько лет пытался?       — Уж не знаю, как и что вы делали, но сирень — та еще привереда, не всякая приживается на новом месте. Тут особые хитрости нужны.       — Рассказывай, не томи.       — Для начала известно, что холод она плохо переносит. Если уж ее и перевозить, то только ближе к югу. Лучшее место для нее будет на землях Ёран. Еще ей много солнца нужно. Нельзя, чтобы она в тени росла. Похиреет.       — Это-то мы знаем. Другого, видно, ничего сказать и не можешь.       Процедив слова сквозь зубы, старейшина, совершенно не подобающе своему положению, дерзко вскинула оплетенную седыми косами голову.       — Есть еще. Нельзя ее переносить зимой. Да и весной и летом нежелательно. Лучше всего делать это осенью, до наступления холодов. Но и это не все. Нужно на почву смотреть. Каждой былинке своя земля нужна. А этой привереде только черную, самую плодородную подавай. Нужно искать. Найти легко, если знать, как искать. Но и тут я могу показать. Не ошибетесь.       Некоторые, обильно обвешанные бусами, многозначительно переглянулись. Видно, на такое они внимания мало обращали. Немудрено было приметить, какая трава у реки, а какой куст в горах растет, но по почве судить — тут умение нужно.       — Да и, помимо этого, много всякого есть. Нельзя больное дерево рассаживать. Если на нем листья повяли, срезать их надо, а корни гнилые — подрезать. Поливать обильно нельзя. Если перелить — зачахнет. Да и вообще, сажать только взрослые надо. Маленькие деревца не приживутся, слабые слишком. Что-то там еще в книгах про это писали. Дайте-ка вспомнить… — Й`оль на минуту задумался, пытаясь вытянуть частички давно забытых знаний, которые он в былые дни так охотно черпал из нагромождений книг, сваленных в беспорядке по всему дому. А в это время кьянаты переваривали уже сказанное. Даже агва призадумалась, позабыв о споре.       — Ах да, точно. Известно, что корни не нужно чистить от старой земли, нужно пересаживать с ней. Так для растения проще будет. После ухаживать надо. Для начала почву сверху рыхлить. А потом у корней рвать сорную траву. Она дереву только мешает. Точно. Чуть самое-то главное не забыл. Растения — они же тоже живые. Им питание нужно. Поэтому, когда пересадок в новую землю переносят, к корням удобрения кладут. Для сирени лучше всего подсыпать золы. Ну и можно, если будет, удобрить почву перегноем.       — Это еще что такое?       Й`оль тактично прокашлялся.       — Может, вы замечали, что там, где росли и сгнили растения, новые растут все гуще? Дело в том, что в них содержится много полезных вещей. Вам вон и самим они нужны. Не зря же вы листья сирени едите. Так вот, когда растение умирает, эти элементы никуда не пропадают. Они перегнивают и уходят в землю. Оттого-то на этой земле все так хорошо и растет.       — Есть в твоих словах правда, травник. И что же ты предлагаешь? Гнилых листьев под дерево подсунуть?       — Нет. На то он и перегной. Листья, да и другая растительность, сначала перегнить должны. И не только это. Есть еще и другие… Кхм… Способы. Могу рассказать, если будет нужно.       Так долго молчавшая старейшина наконец подала голос:       — И что, вы собираетесь слушать этого чужака? Человека? Да это обман, и думать не надо! Пришел сюда, чтобы заставить нас убраться. Посеять надежду! Изнутри. Только этого людям и нужно!       — Нет, Яэр прав. Оставаться здесь нельзя.       Среди толпы раздался приятный голос, вслед за которым поднялась уже виденная Й`олем женщина.       — Оставаться здесь слишком опасно. Нужно уходить. А если все так, как говорит господин травник, то это дает нам надежду.       — Надежду на что? На то, чтобы заманить нас в ловушку?       — Пускай и так.       Раздумывавший до этого Яэр грозно сверкнул фасеточными глазами, заставляя даже агву утихнуть.       — Если все так, как Вы, старейшина, говорите, то что здесь нам нужно будет сражаться, что идти в ловушку, в неизвестность, и сражаться там. Так лучше умереть с надеждой там, чем остаться здесь на растерзание!       По хранившим до этого молчание сельчанам прокатился одобрительный рокот, который с каждой секундой становится все громче, затмевая все остальные звуки. Не выдержав, большинство вскочило на лапки, больше не скрывая свои голоса. Однако остались и те, кто продолжил демонстративно сидеть, выказывая пренебрежение к столь непочтительному поведению. Но и они больше не сидели молча. Один за другим и они стали втягиваться в перепалку, пытаясь отстоять свое мнение, которое находилось в меньшинстве. Буря негодования охватила всех, и уже никто не мог оставаться в стороне, напрочь позабыв о цели собрания. Перебивая и не давая товарищу договорить, кьянаты перешли на крик, в котором утонуло все вокруг. В нем остался незамеченным и свист стрелы, которая, минуя кромку деревьев, прошла в толпу и зарылась острием в одного из кьянат. Он тут же замолчал и, пошатнувшись, хватился за стоящих рядом, но, обессилев, упал, потянув тех за собой. Только тогда окружающие заметили торчащее из тела древко. От ужаса недосказанные слова так и застряли в горлах, не найдя выхода. Все лишь непонимающе смотрели на стрелу, но уже вторая, просвистевшая в опасной близости, привела их в чувство.       — Это… это стрела!       — Спасайтесь! Бегите! Черное оперение — это люди!