Мы просто друзья.

      «Мы просто друзья»       Пульсировал в висках её голос. Каждый день, каждый час повторяя эту фразу, сказанную ею совсем недавно. Но, как казалось, так давно. Потому что время после этого начало идти по другому. Я помню, как она задумалась, прежде чем сказать это тому противному типу. Она колебалась. Копошилась в своей голове, чтобы найти достаточно подходящее слово для описания этой странной, до смешного дебильной позиции, на которой мы оба находились. Потому что как можно таких подходящих по всем параметрам друг другу людей назвать друзьями? Давало ли мне это надежду? Надежда… Весело… Но я всегда хотел быть реалистом. Тогда, находясь ещё под действием неизвестной русской херни, которой нас накачали на секретной базе, девушка ясно дала понять мне, кто она. А я, из-за свойственной мне гордости, с лёгкостью скрыл свои эмоции, захлестнувшие меня с головой. Но я отчётливо понял отказ. Обида, ощущение колющей несправедливости. Я не мог ни на кого злиться, некого было обвинить. Кого? Природу? Какие-то высшие силы? Даже если они и есть, обвинять их было бы в край глупо. А я, оказывается, чертовски сильно умею привязываться к людям. Открываю им двери внутрь себя, даже если они не просятся туда. Держу их в заложниках в темнице своей души, на самых задворках сознания, ревностно оберегая их, не пуская в свет. Плету липкие, невидимые паутины, в которые попадают самые разные бабочки. А жертвы применяют слишком много больных и запрещённых приёмов, чтобы вырваться. И когда им наконец это удается, после них остаётся пустота и жжение от расплавленных оков. Такой жертвой была Нэнси Уиллер. Такой жертвой теперь является Робин. Но я учусь на своих ошибках. Я причинил вред Нэнси, девушкам до нее, но после каждой потери находил новую жертву. Лучше, чем предыдущая. Но, одновременно с этим, сильнее. И вырывались они с большей силой, с большей болью, быстрее и жёстче, чем их предшественницы. Теперь я — паук, который забросил свою паутину. Если кто-то попадается в неё, я не удерживаю их, не освобождаю. Просто наблюдаю. Просто сдался. И как бы мне не хотелось удержать её, я знал, что всё бесполезно. «Мы просто друзья». «Я была одержима тобой…» «Но не потому, что я была влюблена…» «А потому что она смотрела…» Та глупышка смотрела на меня, причиняя боль ей. Причиняя боль только одним взглядом. Чёрт возьми, как природа любит беспощадно шутить с людьми. Просто мастер розыгрышей и чёрного юмора. Просто профессионал диких шуток. Смешно до коликов в животе, до горечи во рту. Смешно и то, что буквально год назад я был королём школы, парнем одной из самых красивых девушек в мире. Хрупкой красавицы, которую такие бойкие девушки, как Робин, недолюбливали. Но время шло, и три месяца назад Ненси Уиллер уже твёрдо держала в руках оружие, защищая своих друзей, стреляя по движущейся на неё машине, упрямо стоя на месте и даже не думая о том, чтобы сдвинуться с него, спасти себя и пожертвовать другими. И я восхищаюсь ею до сих пор. Но только восхищаюсь. Не более. Она была добра. Добра к таким, как Джордан Байерс. Которые с виду были совершенно никем. Жалкими, забитыми неудачниками, которые со временем обретают невероятную силу, становятся настоящими воинами. Нэнси поверила в него, как никогда не верила в меня. Как никто в меня не верил. Как я не заслуживал, чтобы в меня верили. Но как поверила Робин. Поверила и приняла. Даже после того, каким мудаком я был в школе. Именно эта девушка и станет моим концом. Надежд, беспечной молодости, желаний, разгульной жизни. Она была лучшим другом в женском теле. Она была олицетворением веры и невозможного. И что теперь? А нихрена теперь. А теперь — пустая паутина, пока не появится очередная жертва. Бойкая, смелая, но уже не соответствующая тем идеалам, которые воплощали в себе Нэнси и Робин. Пыл к Уиллер остыл. Даже несмотря на то, что Джордана больше нет в Хоукинсе, и в напоминании о его существовании остались только пара фотографий, семейный дом, в котором живут теперь совершенно чужие люди, и частые слёзы на детском лице его девушки. После него она не вернётся ни к кому, а скорее всего сохранит память о нём до его возвращения. А я верю, что они вернутся. И она тоже верит. Каким бы дерьмом не был Хоукинс, они связаны с ним. Оди, Уилл, Джордан, их мать. Без них Хоукинс пустой. Без Оди и Уилла, с которыми постоянно происходила какая-нибудь потусторонняя дребедень, этот город превратился в обычный небольшой городок. Таких сотни в Америке, тысячи по всему миру. Всё как будто потеряло смысл. Мы пару раз спасли этот мир, но в итоге это оставило лишь темный осадок на нашей жизни. Или это лишь я такой пессимист? Или те, кто окружают меня, кто хранят вместе со мной тайну о невероятной девочке, которая способна одной силой мысли перевернуть огромную машину, нашли счастье в этом городе? Даже без неё. Даже без Байерсов.Даже без Хоппера. — Стив? — мысли рассеиваются. Я открываю взгляд от серой витрины обувного магазина, на которую уже минут десять бездумно пялюсь, как идиот, и поворачиваю голову. Макс. Девочка стоит и обеспокоенно смотрит на меня. Мы с ней редко пересекались. Я вообще со всеми детьми, кроме Дастина, пересекался крайне редко. А жаль. Эти дети зачастую поступали разумнее меня. Особенно эта девочка. По природе резкая и прямолинейная, как и её покойный сводный брат. Но, к счастью, на этом их сходство заканчивалось. — Привет, — отозвался я и резко осознал, что говорить с кем-то, это последняя вещь, которая мне нужна. Особенно с кем-то из детей. Однако начало разговора уже положено. А значит надо изображать старого, доброго Стива, без явных проблем с психикой и восприятием внешнего мира, как мне недавно выдала моя мама. А собственно, она права. Но Макс, видимо, тоже не хотела говорить с кем-то. Да и понятно. После смерти Билли она мало с кем много разговаривала, кроме трёх друзей. И сейчас девочка просто спросила: — С тобой все хорошо? — Я… задумался…— ответил я, сглотнув, и снова пялясь на витрину обувного магазина, не понимая, что я нашёл в этом здании. — Задумался…посреди улицы? — с саркастической издёвкой спросила Максин. — Со мной такое часто случается в последнее время, — острое нежелание разговаривать с кем-то притупилось и обычный для последних месяцев пофигизм снова занял господствующую позицию внутри меня. Я ни с кем не говорил последний месяц. После того, как уехали Байерсы. Даже с Робин. Так что, может быть, неплохо было бы и вспомнить, как говорить. Максин будто бы изучала меня. Моё выражение лица, мои мысли. Ощущение было такое, словно она сейчас поставит мне диагноз. С такой дотошностью она просматривала меня, и с каждым движением её глаз, выражение лица менялось. — Знаешь, мне кажется я знаю, о чём ты думаешь, — рыжая девочка полностью сменила тон.  — Тебе действительно не везёт в последнее время.       Горькая ухмылка пробежала по моему лицу. Но Максин не остановилась: — Она нашла себе… девушку, да? Хотела ли она надавить на мои чувства нарочно, или…я не знаю чего она хотела. Но она открыто бросила мне это. И я не собирался её обвинять в том, что она просто поинтересовалась. Поэтому я натянул на себя улыбку: — Да, нашла. Черноволосая красавица среднего роста, с яркими, серо-голубыми глазами, кремовой кожей, и вьющимися до лопаток волосами. Но при всей её красоте, эта девушка — пустышка, и Робин это прекрасно знает. Я знал, что она прижалась к этой дурочке только для того, чтобы согреться. Чтобы хоть кто-то её принял. Неужели это и есть участь таких людей? Вечно бояться, вечно скрываться, вечно жаться к себе подобным, какими бы они не были? — Стив, как давно ты страдаешь? — спрашивает вдруг Максин. Я не узнаю её голос. Донельзя смягчившийся, без резких ноток, без циничности, сарказма. Этим тоном она произносила прощальную речь на похоронах Билли. Я запомнил его. Этим тоном она говорит сейчас со мной. Этим же тоном я ей и отвечаю: — Видимо, всю жизнь. — От самого себя? —снова спрашивает она, делая один шаг навстречу мне. И в её глазах я читаю откровенную тоску. Ту тоску, которой она не могла поделиться ни с кем, кроме Оди, которой теперь нет рядом. Потому что никто другой бы её не понял Они потеряли близких людей. Они отхватили самую большую кучу дерьма. Она одна, а Оди среди Байерсов. А эту девочку окружают три ребёнка, с которыми очень трудно серьезно поговорить, а ту окружает три ребёнка, которые видали больше, чем все жители города вместе взятые. — Что…? — тихо переспрашиваю я. — Ты понял, — осуждающе давит Макс. — Да…от самого себя…— выдержав небольшую паузу, соглашаюсь я, понимая, что только что сам поставил себе диагноз. Девочка лишь выдыхает, выдерживает паузу и внезапно выдаёт: — Ты понял это раньше чем он. Тебе повезло. — Хм…— звучит мой исчерпывающий ответ. После этого она вдруг улыбается горькой улыбкой и медленно проходит мимо меня, бросив короткое «Пока». Первая мысль — догнать. Успокоить. Я напомнил ей её брата. Его терзания в их первые дни знакомства. Из всех, кто был там той ночью, больше всего пострадали они… Не я, который потерял последние шансы на любовь. Не Уиллеры, которые отныне проходят испытание расстоянием…а эти девочки, которые потеряли тех, кого любили. Окончательно потеряли. И как бы Макс не пыталась скрыть свою боль, она вырывалась наружу. Она, как и Робин, искала похожих на себя, чтобы высказать всё, что, находясь внутри так долго и безвылазно, покрылось паутиной и плесенью. И шагая прочь от той витрины, я понимал, что, возможно, мог бы её успокоить, но мне было стыдно. Я не умею успокаивать. А теперь поздно её догонять…

***

— Стив! — крикнул кто-то сбоку, когда я подходил к своему дому. Я не успел хоть как-то отреагировать на это, потому что этот «кто-то» уже повис у меня на шее. Я знал, кто это. Голос был слишком родной, чтобы его не узнать. Даже тогда, когда я не слышал его почти месяц. — Робин? Но голос был унылым. Я смог различить в нём печальный, серый, как сегодняшняя погода, оттенок. Это было несвойственно ей. Она всегда была счастлива. Занудлива иногда, но счастлива. А точнее только показывала это. А на деле скрывала от мира сего все проблемы и секреты. — Что не так? — первый же вопрос вырвался наружу, когда я отстранил её от себя и увидел, что она в самом деле плачет. Я приобнял её за плечи и повел в дом, потому что, судя по тяжёлому, чёрному небу, надвигался дождь. — Что случилось? — спросил я, не переставая смотреть в её серые глаза. Девушка тяжело вздохнула и уткнулась носом в мою грудь. У меня было сотни предположений насчёт того, что произошло, но ни одно из них никогда бы не свели Робин в то отчаяние, в котором она была сейчас. И каким от неё веяло вперемешку с алкоголем. — Это… из-за неё? — предположил я, медленно поглаживая её по спине. — Не совсем…— произнесла она, сквозь редкие всхлипывания. Я готов был стоять там всю жизнь, если ей потребовалось это, но желание узнать причину такой потери контроля над своими эмоциями, которые на протяжении многих лет находились в строгом заточении профессионального, бескомпромиссного тюремщика, не покидало меня. — Робин…что с тобой? Я же не могу ничего тебе сказать, пока не узнаю, почему ты плачешь. — Я не прошу совета, Стив, я просто…— она осеклась, стараясь совладать с подступающими к горлу слезами. — Я просто больше так не могу… — Не можешь как? — спросил я, стараясь сделать свой голос настолько мягким, насколько мог. — Быть с теми, кого я не люблю, — ответила Бакли, сильнее прижимаясь ко мне, будто стараясь найти внутри меня спасение. Но тщетно. Внутри меня можно найти лишь потрёпанный сундук, запертый на железный замок. Внутри этого сундука — ненависть к себе, ложь, обман, немного благородных дел, и гниль…на самом дне. Она уже въелась в его дно. Она его разрушает. — Все таки из-за Х неё, — заключил я. — Наверное, да, — согласилась Робин, не отходя от меня, продолжая укутываться в меня, как в уютный плед. Почему же ты раньше не поведала мне свой секрет, Робби… почему позволила мне пустить себя так глубоко в мою душу. Почему не предостерегла тогда, когда бы это ещё сработало. Когда я не погряз в тебе. Или это была месть? За Тесси Томпсон, за унижения в школе, за ту гниду, какой я был, за мою дурацкую причёску. Если это так, то наказание подействовало, и я согласен с ним. Но я знаю: это не конец моей боли. Так что выкладывай всё оружие, которое у тебя есть, и убивай меня. — Всё это время. Эти четыре месяца… Я хотела лишь одного, Стив, — через несколько минут тяжёлой паузы начала Робин, не убирая своих рук с моей шеи. — Я хотела полюбить тебя. Потому что я не встречала других людей, которые могли бы принять меня такой, какая я есть. Я хотела, чтобы ты мне понравился, хотела влюбиться в тебя, убедить себя в том, что я люблю. Или потому, что я ещё не встретила человека, которого смогла бы полюбить, или потому, что другого я не встречу. Без разницы, какого пола. В каком городе. Я не знаю, что значит влюбиться в парня, не знаю…может быть… Прости…       Она осеклась, и отстранилась от меня, смотря прямо в глаза. Ожидая хоть какой-то реакции на её слова. Можно ли назвать их признанием? Безусловно. Стало ли мне легче? Я не знаю. Я ещё не понял. Потому что всегда, когда она рядом, мне легко. А этот месяц разлучил нас. Мы не ссорились, мы не разъезжались по разным городам. Мы просто не виделись. Или виделись, но редко. Я не знал как реагировать. Что ей сказать. Что сделать. — Почему именно я? — спросил я медленно. — Кроме того, что у нас с тобой есть общий секрет, который в мире знают от силы десять человек? — Ты принял меня такой какая я есть. Занудной, некрасивой, сумасшедшей. Меня никто не принимал такой. А Хлоя она…она глупая, безвольная… тряпка. И я не встречала женщин, которые могли бы меня понять. Это действительно тяжело, Стив. Не отталкивай меня. Я знаю что ты…любишь. — Ты не некрасивая, Робин, и не сумасшедшая. Как я полюбил тебя, так и другие полюбят тоже. Ты встретишь человека, которого полюбишь ты, и который полюбит тебя. Все находят и ты найдёшь. — А может быть я уже нашла? — спрашивает она с непонятной надеждой в глазах. — Я не знаю, что ты ко мне чувствуешь. Я не могу залезть к тебе в голову и понять твои чувства. Ты сама должна в них разобраться.       Одну минуту Робин смотрит куда то сзади меня, в окно.Она напоминает маленькую девочку. А я, как влюбленный маленький мальчик, смотрю на то, как пасмурное небо отражается в её влажных глазах. Может быть я смогу ей помочь? Её руки медленно двигаются по моим рукам, явно втайне от своей хозяйки, потому что её взгляд всё ещё затуманен. В это мгновение мне показалось, что вся пасмурность этого дня, всё отчаяние и отголоски тяжёлой депрессии за одну секунду улетучились. Без разницы, кем мы будем друг для друга. Пока она рядом, я счастлив. Может быть и она тоже сможет мне помочь?       Но я не буду делать ничего, пока она сама этого не сделает. Пока она сама не почувствует, что готова. Она молча стоит, всё ещё смотря в открытое окно взглядом, полным скрытой мольбы и отрешённости от внешнего мира. Я жду. Терпеливо. Опасаясь спугнуть её одним неверным движением. Вдруг за окном что-то вспыхивает. Я замечаю это в её глазах, которые будто оживают после этого, начиная суетливо оглядывать небо. Я поворачиваю голову, и через секунду раздаётся раскатистый грохот. Когда я, прождав несколько секунд, поворачиваюсь к ней, её глаза в одно, упущенное мною, мгновение становятся счастливыми. Такими же, какими были четыре месяца назад. На её лице за одну миллисекунду пролетают сотни эмоций и чувств. И в конце концов останавливаются на одной единственной. «Плевать»       И она резко пересекает расстояние между нашими губами и буквально впечатывается в меня поцелуем. Резким поцелуем. Словно эту грубость подогревала вся боль, сопутствующая Робин со школьных лет. До этого в моей голове были мысли, стратегический план, как сделать это как можно привычнее для неё. Но с первым поцелуем вся стратегия обрушивается куда-то в бездну. Я буду собой. Как был собой с Нэнси. С девушками до них. Во мне ничего не должно меняться. Она ищет ответ во мне, и найдет его во мне, а не в другом человеке.       Я не понимаю, заводит ли её это так же как меня, или нет, но она продолжает настойчиво целовать мои губы, кусаясь и пробиваясь языком внутрь, отрываясь только для того, чтобы вдохнуть, не отнимая своих рук и бережно скользя ими по моим. Ясно, что она привыкла занимать более активную позицию. Более мужскую. Но мужчина здесь я. И чем дальше, тем больше я даю ей это понять, всё настойчивее пробираясь в её рот, перенимая у неё инициативу, не думая ни о чем другом, кроме как о ней. И о том, что мои руки уже исследуют её торс.       Может быть, помимо простого, свойственного и мне тоже, восхищения мужчинами, в ней, в самой глубине её души, осталась женская страсть к ним? Страсть ко мне? Настоящая любовь ко мне и никаких мы просто друзья? Плевать. Плевать потому, что именно этого я хотел все это время. Нотки эгоизма рождались в моём затуманенном, уже пьяном мозгу. Если она согласится, я сделаю то, что хотел. Если это сделает ей лучше. Если нет… То я не стану делать ей больно. Но пока ей нравится.       Робин отстраняется, и удовлетворение, к моему счастью, читается на её лице. Не отвращение. Удовольствие. Предощущение чего-то большего. — Мне продолжать, или…— начинаю я, но она прерывает меня уверенным кивком, прерывающим все мои сомнения. Она готова.       И решив до конца сохранять свою непоколебимую мужскую роль, я, кинув её на кровать снова припечатываюсь своими губами к её, затягивая её в этот поцелуй, но ненадолго, и медленно спускаюсь вниз по подбородку, по шее, по груди, медленно расстегивая тугие пуговицы на её рубашке. Смутно осознавая, как давно я мечтал туда забраться. Она не отталкивает меня. Наоборот. Притягивает за волосы, зарывая в них свои пальцы. Она улыбается. Сквозь пелену удовольствия. Всё ещё смущённо пытается сдержать стоны. Действительно ли ей нравится, или она просто захотела «новых ощущений» я не смог понять. Но пока что эти новые ощущения доставляли ей удовольствие. Чем больше я понимал, что в этом моя заслуга, тем больше горело моё тело. Каждая клеточка моего тела наливалась жаром от жажды слиться воедино с ней.       С каждым моим поцелуем на её коже из её груди вырываются новые вздохи с примесью смешков наслаждения. Я медленно начинаю двигаться вверх, оставляя все больше мокрых пятен на её теле. Её грудь начинает подниматься всё чаще и чаще. Окончательно сняв с неё блузку, я зарываюсь в её шею и стон становится громче.       Немного свыкнувшись со своим положением, Робин начинает виртуозно расстёгивать пуговицы на моей рубашке, и через несколько секунд уже снимает с меня её, смотря с нескрываемым желанием на меня, медленно обхватывая своими ладонями мою шею и вновь воссоединяя нас в одном глубоком поцелуе. Я чувствую, как одни и те же чувства накрывают нас обоих. Мы любим одинаково… В эту минуту — точно. А что будет дальше, я не знаю. Но это точно было нужно нам обоим. Этот выплеск эмоций. Любит ли она меня? На задворках сознания, до которых не может докопаться. Не так, как я люблю ее. Но все равно любит. Я вижу это в её глазах, которые наливаются желанием, словно кровью. В её тяжёлых веках. В её часто вздымающейся груди. В каждой клетке её тела. В её слезах на ее красивых, серых глазах, когда она смотрит на меня во время «финишной прямой». В её тоскливо- счастливом смехе, когда я в шутку говорю, что не буду продолжать, пока она не перестанет плакать. В её последнем стоне. Вижу. Но это ничего не значит. Я не буду обманывать себя глупыми надеждами.

***

Минута, две. Я даю ей свыкнуться с ощущениями. Она лежит, пытаясь нормализовать дыхание, смотрит в потолок. По вискам скатываются последние слёзы, которые я нежно смахиваю с её лица. В конце концов она улыбается. И даже смеётся. Сквозь слезы. Я тут же пододвигаюсь к ней и обнимаю её. Такого опыта у меня не было, но ничего нового он за собой не нёс. По крайней мере для меня. Но вот Робин, впервые в постели с мужчиной, впервые в роли женщины, будто бы перерождалась.       Ей надо было сделать это для того, чтобы выплеснуть наружу ту боль от потерянности в этом мире. От безысходности. От того, что она не могла полюбить того человека, которого хотела полюбить. Того, кто понимал её так, как никто другой. Первый, кто полюбил её. И эта боль сейчас выходила наружу. Через слезы и смех. Через тепло и свет, которые она излучала. — Тебе понравилось? — наконец спрашиваю я, когда она приходит в себя. — Да, — тихо произносит она. Не слишком убедительно. — Тебе легче? — Намного… намного, Стив. — Но это не то, чего ты хочешь? — возможно этим вопросом я подпортил её настроение, потому что улыбка на мгновение померкла на её лице, но потом опять появилась. — Я не знаю. Я ещё не поняла, — девушка посмотрела на меня с благодарностью в глазах и резко встала с кровати. — Куда ты? — спросил я, недоуменно глядя ей в спину. — Домой, — ответила Бакли, надевая на себя рубашку. — Останься…— улыбнулся я её спешке. Где ответ на мой вопрос. На мои терзания. На мою надежду. Да, надеяться глупо, но она все равно есть. — Стив, дай мне время, — сквозь все ещё текущие слезы по лицу отозвалась Робин, сев рядом со мной. — Я люблю тебя, я знаю это. Но я не могу понять как я тебя люблю. Те ощущения, которые ты мне подарил сейчас, незабываемы. Правда. Но я всё ещё не знаю свою природу. Я её не понимаю. Не понимаю, тянет ли меня к тебе…так же сильно, как тебя ко мне. Мне кажется что всё, что мне нужно для счастья, это полюбить тебя. Я жду того, что внутри что-то поменяется и до меня дойдет. Это не проблема пола или внешности. Это то же самое, как и с обычными людьми. Ты ведь тоже не сразу меня полюбил? Ты смотрел на других, приглашал их в кино, в рестораны, а они отказывали тебе раз за разом. А я наблюдала за этим и не понимала, кого больше ревную, тебя к ним, или этих девушек к тебе. Моя природа другая. Но я не могу сказать тебе, что люблю тебя…как надо. Я с улыбкой выслушал этот монолог. Я всё это знал. — Я просто попросил тебя остаться…как…друг, на чай, а ты вылила мне всю душу, — засмеялся я. — Я понимаю тебя. Я приму всё. Робин улыбнулась и запечатлела последний поцелуй на моих губах. Последний в нашей жизни: — Я не могу остаться на чай, меня дома ждут. Спасибо. С этими словами она, полностью одевшись и, поправив взлохмаченную причёску, тепло мне улыбнулась и вышла из дома. Вот так же быстро вышла из сегодняшнего дня, как и ворвалась в него. Оставив меня одного. Наедине со своими мыслями. Осталась ли у меня хоть какая-то надежда на то, что это когда — нибудь повторится? На то, что она вернётся? Очень мало. Я знал это. Я был готов. И все равно больно. От того, что счастье так близко. Один шаг до него. До настоящего счастья. Но именно этот последний шаг невозможно сделать. В ней было больше того самого. Ей понравилось лишь потому, что это был я, и она любит меня настолько, насколько её природа ей позволяет. Не физические чувства и инстинкты, а душевные двигали ею. Она придёт к этому. Она поймёт. Она бросит эту пустышку и найдет мудрую, созревшую женщину, которая примет её. Которая поймет и полюбит такой, какая она есть. А может быть она найдет мужчину? Того, кто лучше меня. Может быть она любит меня только потому, что других таких как я в её жизни не было.       Я думал, что мне будет трудно это осознавать, но боль не была сильной. Лишь обида. Лишь сожаление. Я помог человеку, которого люблю. Невыносимо люблю. Но… Все кончилось. А я помог не всем людям, кому мог бы помочь. Раз вырядился суперменом, который спасает девичьи чувства во вред собственных, так надо отрываться по полной.

***

— Алло? —  Алло, это Стив. — А…что? Я… что-то случилось? — Я так и не выслушал тебя тогда, у того магазина. Макс, я знаю что у тебя сейчас на душе. Ты хочешь об этом поговорить? Молчание. Колебание. Терзание. Но в конце концов ясный, почти счастливый голос произносит ответ: — Да…спасибо… —Выходи на улицу, — улыбнулся я и, надев кожаную куртку, быстро вышел из дома.