this gift

Как такое возможно, чтобы сон был хуже тех вещей, что ему довелось увидеть за время бодрствования? И все же, этот хуже... Кто-то пытается растолкать его. Его трясет, но он тут же ощущает чужой вес, прижимающий его к кровати. Он беспомощен. Он напуган. Загорается лампа. Темное лицо, нависающее над ним... Лицо защитника. Друга. - Вы кричали во сне, Ваше высочество. Разбудили меня. Ён-Шин отпускает его и плюхается напротив. Для простолюдина дотронуться до кронпринца просто немыслимо. Но он больше не кронпринц. Чан чувствует тепло там, где его удерживали руки Ён-Шина. Проходит довольно много времени, прежде чем он может заговорить. - Ты все же смог уснуть? - Более-менее. - Это хорошо. - Как ваше плечо? - Болезненно. Как твои... - Со-Би залечила шесть укусов на Ён-Шине, поэтому Чан лишь делает в его сторону рассеянный жест вместо того, чтобы закончить предложение. Ён-Шин пожимает плечами, затем морщится. Чан улыбается несмотря на то, что недавний кошмар все еще сжимает его в своих когтях. Улыбка ощущается так, словно он давит на прошитую, но еще не зажившую рану. - Что это с твоим лицом? - Никогда не видел, чтобы вы улыбались, - говорит Ён-Шин. – Ни разу. Не думал, что ваше королевское лицо в принципе на это способно. Чан медленно, глубоко дышит, пытаясь заставить страх отступить, удерживая взгляд на Ён-Шине, который бесстрашно смотрит прямо на него, как и всегда. - Я уверен, что у Со-Би есть что-нибудь, что снимет боль на время, - говорит он. - Поможет вам снова уснуть. Чан только трясет головой. - Нет. Мне нужен чистый разум. - Один-единственный раз в жизни, я думаю, что он вам не нужен, - говорит Ён-Шин, но не настаивает дальше. Он, возможно, прав. Но Чан теперь не может удержать последние остатки сна, его сердце все еще оглушительно стучит, а волосы промокли от пота. Он смотрит на те места, где на повязках Ён-Шина немного выступила кровь, вспоминает его там, на льду... - Тебе когда-нибудь снились... - говорить ему сложно, горло совсем пересохло, - ...вещи которые мы видели, ты и я? - Изредка, - говорит Ён-Шин. - По большей части мне снятся вещи намного хуже. Чан думает о “Деревне Суман”. Он думает о том, как Ён-Шин смотрит на детей, на всех без исключения детей - в его глазах доброта и свежая, незажившая боль. - По большей части? - спрашивает он мягко. Ён-Шин кивает. Потом на его лице появляется что-то вроде смущения. - Немного реже с тех пор, как я... Недавно. Что-то в его лице беспокоит Чана. Конечно, теперь у него есть время чтобы задавать себе вопросы о том, что же именно. Однако, его тело напротив утверждает, что времени нет ни на сон, ни на еду, ни на созерцание Ён-Шина, вытянувшегося напротив. - Вы никогда не получали таких серьезных ранений, так ведь? - Говорит Ён-Шин. Чан сглатывает. - Нет, - они все помогли друг-другу снять насквозь мокрую одежду. Он, Ён-Шин, Бом-пал и Мин из Королевской дивизии, поливали друг друга тёплой водой, оттирали кровь со своей кожи, полоскали от нее горло, выскребали ее из-под ногтей, и как только он распустил волосы - силы, наконец, покинули его, и он упал. Когда Ён-Шин поймал его, сжавшиеся на чужом мокром теле руки Чана нашли старые шрамы. - Лучшее средство от боли, - говорит Ён-Шин. - если вы очень глупы и не позволите доброй, умелой медсестре напоить себя опиумной настойкой - это отвлечься: подумайте о чем-то, что делает вас счастливым и расскажите об этом мне. - Я... - говорит Ли Чан, когда Ён-Шин бросает на него вопрошающий, пытливый взгляд. - Я пытаюсь, но я-я не могу представить себе... - Тогда я начну, - отвечает Ён-Шин. Он на секунду прикрывает глаза, и они сверкают, когда он открывает их, растягивая губы в широкой усмешке. - Я думаю о том разе, когда впервые встретил вас, тогда, когда вы опрокинули этого чиновника прямо на его задницу. - Таким было... твое первое впечатление обо мне? - Это был хороший способ зарекомендовать себя. Конечно, когда я узнал, что вы кронпринц то попытался возненавидеть вас, - Ён-Шин покачал головой, все еще усмехаясь. - Я старался так сильно. Но вы не дали мне и шанса. - Прости за то, что причинил тебе такие неудобства. - Им нет конца. Моя жизнь была словно прогулка в облаках до тех пор, пока я не встретил вас. Так о чем вы думаете? Наконец, кое-что пришло ему на ум. - Остров Канхвадо. Долой от монстров. Слишком далеко, чтобы королева могла дотянуться. Рыбачить. - Скудно. - Скудно, да, - это было так смущающе - устанавливать такую низкую планку, когда Ён-Шин смотрел на него с вершины, но это было все, о чем он мог думать прямо сейчас. И все же... то, что пришло чуть позже - воспоминание, которое он не может остановить: - То, о чем ты просил меня тогда, на берегу... Я не могу... У меня больше нет сил, чтобы... - слова будто вставали комом в его горле, душа его. - Я теперь ничто. Так что... ты тоже можешь... Он успевает только прижать колени к груди, быстро наклонить голову и спрятать лицо за сложенными руками, прежде чем его слёзы вырываются наружу. Это совсем не так как в зале предков; теперь они накатывают не поодиночке. Ён-Шин издает странный звук, делает какое-то движение, Чан скорее чувствует его, чем видит... А потом он получает еще одно напоминание о том, насколько Ён-Шин силён: его протаскивают вперед, заставляют открыться и отнять руки от лица, а затем свирепо целуют. - Как ты можешь быть таким умным, но вместе с этим таким бестолковым, - Ён-Шин вздыхает, отстраняясь. - Почему я... - он берет лицо Чана в свои ладони, стирая след от слезы и целуя его вновь. Это что, сон? Губы Ён-Шина жгутся, и Чан ощущает себя трутом, готовым загореться в любую секунду. - После всего, что мы... ты прекрасный дурак, почему ты думаешь, что я уйду... -Я, - говорит Чан меж поцелуями, тяжело дыша. Руки его трясутся. - Я, я не хочу чтобы ты уходил, я не хочу этого. Он смеется и плачет одновременно, стараясь дышать изо всех сил, и Ён-Шин прижимает его к своей груди, чтобы поцеловать его щёки и успокаивающе погладить по спине. - Я научу тебя рыбачить, - говорит он, и его голос слаще, чем Чан мог когда-либо подумать он может быть. - Охотиться, готовить, столько вещей которые ты никогда не делал, я покажу тебе всё... всё... Он никогда не думал, что в Ён-Шине есть такая чуткость. Или, возможно, где-то на подкорке мозга, он уже знал. Всё это время не было ни одного раза когда он действительно не доверял бы Ён-Шину; Му-Ён должен был знать об этом и бояться этого, по многим причинам. Он хочет чтобы Ён-Шин понял, насколько Чан доверяет ему. Его единственная цель - доказать это. Он приоткрывает губы, чтобы Ён-Шину было удобнее, забирается к нему на колени, всхлипывает бесстыдно и возится неумело, пытаясь помочь Ён-Шину стянуть слои своих одежд. Как-будто года проходят, прежде чем они, наконец, раздевают друг друга. К тому времени как на них не остается ничего кроме бинтов какая-то незнакомая, спрятанная глубоко внутри часть его самого ноет и кричит. До этого, когда они мылись, Чан был слишком вымотан чтобы по-настоящему обратить внимание на тело Ён-Шина, к тому же, они были не одни. Теперь он может рассмотреть то, что было скрыто под грубыми одеждами простолюдина все это время. Ён-Шин худой и твердый, отточенный словно меч. Его звериная красота сковывает дыхание. Чан тянется к нему, касается его, наблюдает за своей рукой на чужой загорелой груди. На секунду Чан задумывается о том, что Ён-Шин думает о нем, но все можно прочитать по его лицу. Ён-Шин открывает рот будто хочет что-то сказать, закрывает его и прикусывает свою нижнюю губу, прочищает горло. - Итак, - его пальцы проводят по чужой коже, как будто под ними струны арфы. - Итак. Это тело принца. Его руки всегда такие уверенные. И все же, спускаясь вниз, все ниже и ниже по животу Чана они замирают на мгновение, потом останавливаются вовсе. - Пожалуйста... - говорит Чан, сам не зная чего он просит. Ему немного страшно - не из-за Ён-Шина, а из-за собственного тела, бездны, которая открывается в нем самом. Тем не менее, он думает, что умрет, если Ён-Шин перестанет трогать его. А затем его пальцы скользят по члену Чана, и он думает теперь, что умрет именно от этого. Он хотел оставаться в ясном сознании, но теперь он чувствует себя пьяным и с радостью привечает это чувство. Сильная, мозолистая рука Ён-Шина обернута вокруг его тяжелого, горячего члена. Когда они с Чаном пересекаются взглядами, на лице Ён-Шина мешаются шок и восхищение. - Ох, - вздыхает он. - Умгх, ты... Затем какое-то движение его ладони выбивает из Чана страстный звук, и Ён-Шин больше не пытается ничего сказать, только целует и касается его, доводя до исступления. Он не знает как жил без того чувства единения, которое испытывает, когда Ён-Шин соединяет их члены вместе в одну ладонь. Потом Ён-Шин начинает двигать своими узкими бедрами, притираясь к нему; то, как беззащитно звучит короткий, надломленный стон, слетающий с его губ, поражает Чана в самое сердце. Затем прикосновения и движение исчезают, и Чан всхлипывает от их недостатка. - Ляжешь на спину для меня? - шепчет Ён-Шин, все еще прижимаясь близко к нему, его теплое дыхание ощущается на коже легко, словно пёрышко. На краткий миг он сомневается, но затем выскальзывает из чужих рук и откидывается назад. Ён-Шин наклоняется к нему, целует его губы, а затем спускается ниже: на шею, грудь, соски - Чан стонет - рёбра, живот... Он ничего не знал о мире. Совсем ничего. Слегка приоткрытые губы Ён-Шина скользят по его члену, рот открывается еще шире, чтобы пропустить его внутрь. Чан издает жалобный всхлип. Его руки дрожат, он не знает за что зацепиться, но находит пальцами чужие мягкие, растрепанные волосы и твердые мышцы плеч; он чувствует, что Ён-Шин удовлетворенно мурлычет. Его спина сама собою выгибается дугой. Он цепляется за Ён-Шина, стонет, дрожит, нуждается. Ён-Шин поднимает голову, правой рукой придерживая член у основания, и вбирает два своих пальца в рот, жест этот выглядит гипнотически. Пропуская член Чана меж своих блестящих губ снова, он раскрывает его бедра, скользит влажными пальцами между ними- Чан вздрагивает, ерзает неловко. - Что ты творишь?.. - Позволь этому случиться, прежде чем жаловаться, - говорит Ён-Шин с полуулыбкой глядя в его глаза. - Доверься мне. На целом свете нет человека, которому Чан доверяет больше. Он глубоко вздыхает и позволяет пальцам Ён-Шина совершить небольшое движение внутри, затем еще одно и еще, пока он не начинает глотать воздух ртом, а его голос не становится слабым и дрожащим, когда он позволяет тихим стонам вырываться наружу. - Тебе нравится это? - спрашивает Ён-Шин нежно. - Я...ох...ох...да... - Я могу тебя довести до оргазма так, - взгляд чёрных глаз Ён-Шина горячий, словно угли, Чан почти чувствует жар на коже. - Или я могу взять тебя как мужчина берет свою жену. Чего бы ты хотел? Щеки Чана теперь горят напополам от смущения и от жажды. Естественно, его неопытность, должно быть, невооруженным взглядом видна Ён-Шину. - Я... - Он не может разорвать зрительного контакта, но это уже слишком для него: он закрывает лицо рукой в смущении. Ён-Шин отстраняет руку от чужого члена, его пальцы все еще движутся внутри. Чан всхлипывает вновь, открывает рот, чтобы умолять о продолжении, но Ён-Шин отстраняет его руку от его красного лица с почти болезненной нежностью. - У тебя никогда ничего не было, - вздыхает он. - Не так ли? - Ничего... - Это, - Ён-Шин возвращает руку на чужой член. Чан не может подавить изумленного вздоха. Это ощущается так правильно, словно он создан для этих прикосновений, словно касаться его это привилегия, только для Ён-Шина. И Ён-Шин произносит: - Это, -снова. А затем продолжает, - в тебе. Здесь. Он вводит пальцы еще глубже в тело Чана, и тот кивает, совершенно не контролируя себя. Он не может представить как это ощущается, как вообще в него может влезть что-то настолько большое, но если Ён-Шин предлагает сделать что-то подобное, то он хочет этого. - Да. Да, пожалуйста... Как только Ён-Шин начинает влажно скользить в него, Чан думает, что это невозможно. Но он хочет все, что Ён-Шин может ему дать. Он смотрит на его лицо, глаза Ён-Шина широко распахнуты, в них есть что-то отчаянное, и он смотрит в них, пока чувство наполненности не захватывает его, заставляя закрыть глаза. - У тебя не то чтобы никто не бывал внутри, - шепчет хрипло Ён-Шин. - У тебя ни разу не было мужчины. У тебя не было вообще никого. - Нет, - отвечает Чан. - Кто бы вообще осмелился... - Я, - говорит Ён-Шин успокаивающе, но отчетливо. - Посмотри на меня. Я осмелился. Чан пытается удержать внутри резкий, надломленный стон, но у него не выходит. Он смотрит и чувствует, как румянец с его щек расползается по шее, груди, даже животу. - Я осмелился, - говорит Ён-Шин. Он снова опускает свою руку на его член. - Тебе хорошо, верно. Когда ты позволяешь мне… Чан кивает вновь, тихонько всхлипывая, Ён-Шин внутри него: горячий и крепкий. - Скажи это, - пальцы Ён-Шина довольно заметно дрожат, когда он размазывает влагу, стекающую по члену Чана мелкими каплями на живот. - Да, - Ён-Шин двигает бедрами, и Чан думает. Что все слова разбегутся от него, но потом Ён-Шин повторяет свой приказ и вот они - снова здесь. - Да. Да, ах- пожалуйста... - Ты такой неженка, - это не насмешка, не с тем тоном, которым Ён-Шин произносит это, бормочет почти про себя, на грани слышимости. - Прекрасный. Самая настоящая роскошь. Приз... Мой приз... Когда-то идея о том, чтобы быть одержимым кем-то, быть в чьей-то власти, была невообразима для него. Сейчас же это ужасное, сладкое избавление. Он страстно желает получить больше, и Ён-Шин удовлетворяет это его желание, шепча: - Мой. Мой, - а затем он перестает говорить вовсе, только стонет сквозь зубы, набирая ритм. Чан вцепляется в его плечи. На его глазах сами собой выступают слёзы. Охотник на тигров. Он все еще чувствует опасность, исходящую от этих слов, угрозу от ствола оружия и клинка. Чтобы убить дикое животное, не должен ли охотник сам им стать? Он видел тигриные шкуры, но никогда - само животное вживую. Движения Ён-Шина внутри него яростные, словно стихия. И все же, его руки нежные. Его губы мягко касаются губ Чана. Это настоящее благословение небес - когда тебя касается такой человек. Ён-Шин тянет руку Чана к его собственному члену. Сам Чан не может вспомнить когда он последний раз касался себя. - Сделай это, - шепчет Ён-Шин заполошно. - Дай мне это, Чан, пожалуйста- Его не хватает надолго после такого - после того, как Ён-Шин зовет его по имени без почтительных обращений, без расстояния между ними, когда в его голосе ничего кроме близости и желания. Только несколько механических движений, и он уже откидывает голову назад, беззвучно всхлипывая, слёзы слетают с его ресниц, скатываются по вискам, прямо на кровать. Губы Ён-Шина на его губах, и он упивается удовольствием, и он кончает, пока не чувствует себя выжатым, как лимон. Мир будто накрывает его собой, нежно и тепло, словно пуховое одеяло накинутое на плечи. Он чувствует пустоту там где только что был Ён-Шин, а затем слышит невыносимо прекрасный стон и чувствует брызги чего-то теплого на своих животе и груди. Ён-Шин рядом, его грудь ходит ходуном, а ладонь легко лежит на бедре Чана. Он весь раскраснелся, его непослушные волосы совсем растрепались, весь в синяках и ссадинах после их сурового испытания, в перекрестье старых и новых шрамов, такой красивый, что Чан чувствует себя совершенно беспомощным перед ним. Чан облизывает пересохшие губы, неловко двигаясь из-за чувства пустоты и холода. - Обычно... Что... происходит после? Ён-шин смеется. - Обычно происходит то, что мы сейчас сделали, - Чан не может отвести взгляда от его губ, растянутых в усмешке, по-кошачьи самодовольной. Он вздрагивает, когда Ён-шин касается беспорядка на его животе. - Моя сперма на коже Кронпринца Чосона... в конце-концов для меня все сложилось довольно удачно. - Ты не должен так меня называть теперь. - Хорошо. Никогда больше, Ваше Королевское Высочество. Чан пинает его. Ён-Шин хихикает, частично разматывая один из бинтов на своем теле и отрывая от него кусок. Он смачивает его водой, затем возвращается к Чану, чтобы вытереть его, холод заставляет Чана напрячься и зашипеть. - Как жаль, что нам пришлось быть потише, - говорит Ён-Шин легким тоном. - В один прекрасный день я найду такое место, где мы останемся действительно наедине, и я заставлю тебя кричать. О, Чан бы хотел этого. Жажда такого рода нова для него. Он чувствует себя так, будто она разорвет его на части. Ён-шин помогает ему натянуть одежду и накрывает его одеялом, а Чан тянет его за рукав так неуверенно, будто они никогда друг-друга не касались до этого. Может ли он позволить себе это? Он не знает, разрешит ли Ён-Шин. Ён-Шин знает, о чем он просит и дает это ему. Он забирается под одеяло, устраивается у Чана под боком, тело к телу, обнимает его поперек груди и устраивает голову на здоровом плече чана. Сонливость, наконец, накатывает на Чана. Она такая же тёплая, как объятья Ён-Шина, но ему вспоминается кое-то очень важное: - Так будет лучше, я думаю... если ты продолжишь немного наблюдать за тем, что слышат другие. Чтобы нас не обнаружили. Ён-Шин усмехается: - Лучше, да? А не потому ли что тебе просто нравится, когда я склоняю голову пред тобой? - Нет! - Я просто дразнюсь. Если ты не хочешь, чтобы они знали - они не узнают, - он наклоняется к Чану, легонько прихватывая зубами его горло. - Но иногда... когда мы одни... тебе придется склонять голову передо мной. По спине Чана ползут мурашки, его щеки вновь становятся красными от мыслей о том, сколько всего это может значить. - Я... Я буду. Руки Ён-Шина лениво поглаживают его тело. - Со-Би узнает рано или поздно, - говорит он, упираясь лбом в его плечо. - Хотя... Она все еще не поняла, что Бом-Пал влюблен в нее. Она очень чувствительна ко многим вещам, но, похоже, не замечает таких очевидных вещей, как любовь. У Чана перехватывает дыхание и в ответ на это Ён-Шин каменеет в его руках. кожа Чана покрывается мурашками, будто от холода, но внутри у него разливается тепло. - Я, - его голос срывается, но он пробует вновь. - Я принадлежу тебе. А ты... ты также принадлежишь мне? В голосе Ён-Шина ни капли сомнений: - Да.