тошнотворная трезвость

      просыпаться с намерением узнать жив или нет уже стало родным, как вечно пачкавшиеся в смоли майки и давящая голову каска. принимать к сведению темную стену: глаза раскрыл, значит, утро. иногда карты падают волшебным образом, и спать не приходится на улице; куртка слишком легкая для мороза. шерстка мягкая щекочет пальцы; детство острым копьем в затылок. рыжий кот ластится по привычке; ему дышать легче, вымучивать наступивший день не нужно. в катамаранове остается столько катамаранова, сколько требует от него сука по имени судьба: большее вылепить не получилось.       тошнотворная трезвость грудь царапает большими когтями; выносить еще один день становится трудней. в нем не будет никаких особых радостей, и даже новых знакомств. забудет кивнуть иннокентию из подъезда в нескольких шагах, прыснет на белобрысого рокера из того же подъезда, сердце завоет от одиночества; из этого подъезда зина кашина больше не выйдет. оторванны листки с пропавшим без вести.       бледные воспоминания разорваны в клочья; чувствовать холод по коже — неудавшаяся шутка судьбы. в теле пульсирует нездоровое желание убиться об асфальт с родного дома в катамарановске (очередная ублюдская шутка, оставленная мертвыми родителями). тормозит надежда в поисках; улечься бы у кого-то под боком, спрятаться за спиной; чувствовать. знать бы, кто он теперь без имущества предков и особняка рядом с названным катамарановском; смех и осуждение жителей смешивается во взглядах. катамаранов снова прилегает к скипидару: фантомная песнь суицида.       ему хотелось бы лучшее сделать для города, продолжить отцовскую благодать, только руля у него, как такового, и нет; цепляется за темноту пришедшего опьянения. здесь не выстроить мегаполис больше; только гнить под серыми облаками и иконами пятиэтажек. катамаранова от катамарановска блевать тянет; и он не стесняется, оставляет желтую лужицу на истоптанной земле вместе с ненавистью, порицанием и яростью. лучше бы город его погубил вместе с родителями на шоссе; путаны стоят до сих пор, путаны видели изуродованные лица его отца и матери; путаны все понимают не только в постели.       серега протягивал однажды бутыль приятной водки; сегодня сереги рядом нет. под ребрами завывает хлестко, скипидар плещется в потрескавшимся желудке: держится. грубого, пьяного «игхорь» не хватает; боль в сердце вонзается острыми тонкими иглами. катамаранов горлышко прижимает к губам; хочется прижиматься к зинкиным устам. рыжий кот между ног проходит, ласкается и молоко просит одновременно; от одного него лишь утешение исходит. ради него доживет.       страдать он привык под прикрытием неадекватности; в темных глазах таится крик. смотреть на инженера — иннокентий, что же ты с собой… — получается прямо по диагонали, но этот придурок слеп даже в своих уродливых очках. глаза его видят паническую природу вещей; сердце отбивает голопом: венка на виске сдает со всеми подноготными. «сам уже как скипидар»; катамаранов запивает за сказанное, отмахивается рукой; спиртное падает мелкими каплями на пол. прощаться с одноклассниками выходит проще, чем с собственной жизнью.       катамаранов думал, что все пройдет, но внутри согревается жалкое ощущение, что где-то он успел проебаться. выживать уже выходит плохо; он выстроил свой личный пост-апокалипсис: катамаранову досталась роль зомби. звуки с уст падают тяжелым грунтом; где-то зарывается беспомощное «помогите». смеются, обходят, пугаются, зреют с ужасом, не желают видеть. «это ведь сын катамаранова, того самого, кто город нам построил?» у журналиста голос скрипучий; барабанные перепонки от громкости вот-вот лопнут. на языке оставшееся «серега?»; в глотке встряла «зина». ни мать, ни отец; они идут к черту: оставить его одного равносильно вероломному предательству. вину небрежно укладывает на их надгробия. скипидар разъедает стенки желудка; нервный смех кубарем ввысь поднимается, зарождается эхом.       катамаранову последний шанс дается; глаза открыты; все по новой, но руль в руки все также не вручили. жалобно мяукает кот в ногах; катамаранов на него редкими трезвыми, горькими, измученными; только кот его таким и видит. в привычную позу; взгляд на пустую миску. худые пальцы трясутся, ломтики «вискаса» падают мимо; кот поедает с пола; плевать. пакетик падает в урну, катамаранов в алкоголь. начинает завтрак водкой, и к вечеру обратно к скипидару; не заменимая вещь, губительная.       тьма коридор разъедает до неузнаваемости; катамаранов знает здесь всё слепыми методами. дверь одна сверкает светом надежды по краям; красиво. катамаранов сегодня гостей видеть не желает; обжигает руку бутыль стеклянная. дрожащим покорством за ручку, тянет к себе; тянуть бы к себе зинку к сердцу или серегу за грибами. перед глазами муть из лиц чужих и незнакомых, одинаковых в солнечных очках; придурки, модники, тунеядцы. катамаранов улыбается широко кривой линией, но не им, мародерам, или кем бы они ни были. выстрел уши сгрызает хуже, чем голос журналиста. грудь мучительно воет. из катамаранова все одиночество вытекает вязкой, забирает с собой всю боль. в глазах заманчиво сверкает задушевное «спасибо»; перед глазами яркий свет из комнаты сладкой надежды.

в катамаранове остается столько катамаранова, сколько от него уже ничто не требует.