Две стороны одной монеты

Проникнуть на борт корабля, следующего из Никеи, ничуть не сложнее, чем пробраться в каюту предводителя наемников. Гораздо труднее объяснить самому себе — зачем? Почему ты стоишь в дверях и боишься подойти, разрушить тот хрупкий, смешной обман, который придумал человек по имени Герад? Почему ты не искал меня, брат? Он беззвучно заходит внутрь, садится на корточки возле простой матросской койки, неуверенно, как пес лапой, трогает свисающую из-под одеяла руку. Эдгар с детства любил спать на животе, обнимая подушку, Сабин помнит, как смеялся над братом из-за этой милой привычки — смеялся, втихаря завидуя той самой подушке. Герад, похоже, вообще не привык никого обнимать — просто повалился ничком на койку и тут же заснул, сил у него хватило только снять сапоги да укрыться тощим одеялом. Незваный гость заботливо поправляет одеяло, снова касается руки. У Эдгара тонкая, аристократическая кисть — такая же, как была у него, но если Сабин попортил маникюр годами послушничества, то его брат всегда умудрялся следить за руками, даже несмотря на свое хобби. Ни одна дама на королевском балу или приеме не заподозрила, что эти самые холеные пальцы, унизанные перстнями, что так многозначительно сжимают ее руку, всего лишь несколько часов назад касались инструмента и промасленной ветоши. У Герада грязные, обломанные ногти и несходящие мозоли от меча, но, когда Сабин прикладывает свою грубую, широкую ладонь к его, очертания кисти у них одинаковые. Он убирает с лица брата спутанные волосы, жалея, что не может точно так же, одним движением руки, стереть складку между бровей, не исчезающую даже во сне. Кончики пальцев слегка покалывает – он вспоминает, каково это – запустить руки в тяжелое червонное золото волос, легко распадающееся на отдельные пряди. Волосы Герада в темноте кажутся выцветшими, почти серыми; лицо – осунувшимся и слишком усталым. Сабину совсем не нравится Герад. Словно мифический ночной демон — инкуб, он склоняется над спящим, до рези в глазах вглядывается в родные черты. Маскарад хорош, что и говорить — но он не обманул даже Целес. Так зачем продолжать врать? Почему ты отказываешься от меня? - Скажи, пожалуйста, — вдруг говорит "Герад", не открывая глаз, — ты долго собираешься так сидеть? Сабин отшатывается, чувствуя, как краска заливает щеки. - Ты… не спишь? – ничего умнее сейчас ему просто не придумать. - Я пытался, — веско отвечает симулянт, приоткрывая один глаз – синий-синий, хитрющий и ни капельки не сонный. – Пока ты не вломился в мою каюту и не принялся надо мной вздыхать, как безутешная вдова на похоронах супруга. - Эд… — дурацкий комок в горле не дает ему договорить, но брат уже садится на койке, взъерошенный и недовольный, потягивается и грозит Сабину пальцем. - Хватит, — говорит он. – Чем меньше вы с леди Целес носитесь вокруг и называете меня по имени, тем больше шансов, что мои головорезы не соотнесут Герада с королем Эдгаром, по вине которого они загорали в темницах Фигаро. И он приглашающе похлопывает по койке рядом с собой. Помедлив, Сабин все же садится – и сразу понимает, какой он здоровый и неуклюжий. - Значит, ты хочешь вернуться в замок? – спрашивает он. - Конечно, — Эдгар отбрасывает волосы за спину и устало, терпеливо улыбается. – Ведь это мой замок. - А я… искал тебя, — вырывается у Сабина почти против его воли. Ему кажется, что он все испортил, сейчас Эдгар погонит его прочь, обвинит в эгоизме, но тот только плотно обхватывает ладонями его лицо, заставляя смотреть глаза в глаза. - Глупый младший брат, — шепчет он, и прижимается лбом ко лбу, совсем как в детстве, и у Сабина снова перехватывает дыхание. – Неужели ты думал, что я буду заниматься замком, не будучи уверенным, что ты сам способен позаботиться о себе? Когда ты, наконец, научишься мне доверять? И как на такое ответишь? Остается только податься вперед и жадно целовать обветренные губы, и прижимать к себе, и бояться отпустить – вдруг опять растворится, исчезнет, оставит одного? - Не бойся, я никуда не денусь, — смеется брат ему прямо в губы, как мысли читает, и эта чертова койка такая узкая, да и они отнюдь не две субтильные девицы, им ни за что не поместиться на ней… Но Эдгар опрокидывает его на спину, садится сверху, и это так просто – забыть все навязчивые вопросы, отдаться тому, что происходит здесь и сейчас. Забыть о том, кто перед ним – Эдгар? Герад? Просто чувствовать – кончиками пальцев, уголками губ, ловить чужой стон, когда находишь очередное чувствительное местечко – еще бы не находить, его тело ты знаешь едва ли не лучше, чем свое. И он, кажется, знает тоже, целует шею, колется непривычной щетиной – Эдгар всегда был чисто выбрит, не то, что этот… Герад, — прихватывает зубами мочку уха, запускает жадные руки за пояс штанов. Чтобы избавиться от лишних тряпок, им пришлось бы встать, но это невозможно – невозможно оторваться друг от друга, и они, словно два озабоченных подростка, прямо в одежде, только слегка приспустив штаны, нетерпеливо порыкивая и задыхаясь, вбиваясь сразу на всю длину, так, что Эдгар сначала вскрикивает, а потом сам начинает двигать бедрами, насаживаясь на член своего брата, поддрачивая себе одной рукой. Сабину кажется, что койка сейчас рухнет, что весь мир сейчас рухнет – снова, а может быть, наоборот, наконец в разрушившемся мире все встает на свои места. Место Эдгара – на королевском троне; место Сабина – быть рядом с братом. Везде, всегда. - Рони! — вскрикивает он, кончая, стискивая брата в медвежьем объятии. - Рене, — шепчет Эдгар через короткое время, и без сил валится сверху. - Наверное, мне лучше уйти? – спрашивает Сабин, но вместо того, чтобы последовать собственному совету, только укутывает плечи сонного Эдгара одеялом. - Не сейчас, — ворчит тот куда-то ему в подмышку, — утром. - А как же твои люди? Твой план? - Лежааать, — Эдгар несильно бьет его по груди. – Все будет в порядке. Это же мой план! И Сабин действительно ему верит.