Порочный круг

У Сетцера холодные пальцы и горячие губы. "Нет, — хихикает про себя Эдгар, — это как-то по-другому должно звучать. Чистые руки, горячее сердце? Трезвая голова?.." Голова, признаться, уже весьма нетрезвая. Вино из Ольбрука отдает заморскими пряностями, оно легко пьется и от него легко хмелеется. А глаза у Сетцера — темнее грозовой ночи за иллюминаторами "Блэкджека". - Что это вы делаете? — спрашивает он, отбирая у Его Величества едва раскуренную сигарету. - Предаюсь всяческим порокам, — отвечает Эдгар, поднимает бокал, любуясь рубиновой жидкостью на просвет, — как и положено на борту летучего дома терпимости. - Казино, — поправляет его Сетцер, глубоко затягиваясь. - Я имел в виду, что мы все здесь едва друг друга терпим, — говорит король Фигаро, насмешливо щурясь. Главное, думает он, не смотреть на то, как альбинос обхватывает губами сигаретный фильтр. - Неужели? Сетцер, словно через вуаль, глядит сквозь завесу дыма на своего ночного собутыльника. Всего лишь собутыльника? Эдгар снова тянется к нему через стол, касается губами губ. Табачно-горький поцелуй никак не прервать, они словно не могут надышаться друг другом, и Эдгар комкает в пальцах пышный шейный платок альбиноса, распутывая сложный узел. - Я... прямо вижу... как вы меня... терпеть не можете, — едва выговаривает Сетцер, задыхаясь, когда они все же отрываются друг от друга. - Не могу, — соглашается Фигаро. — Терпеть. Сетцер смеется хриплым, лающим смехом, запрокидывая голову назад, и Эдгару впервые приходит в голову, что их гостеприимный хозяин тоже изрядно пьян. На трезвого Сетцера, думает он, следуя какой-то причудливой, навеянной алкогольными парами логике, у него бы ни за что не встал. А у него стоит, и невыносимо, невозможно, до звона за ушами хочется стереть с лица Габбиани насмешливую ухмылку, заставить его стонать, кусать губы и выгибаться навстречу... Да трахаться хочется, чего уж там. И, похоже, в своих желаниях он не одинок. Сетцер невыносимо медленно стягивает шелковый платок, бледная кожа в распахнутом вороте рубашки, скривившиеся в усмешке бескровные губы, сигаретный дым, спиралью закручивающийся в воздухе. - О пороках, — говорит он, — я знаю больше прочих. В спальне они оказываются как-то подозрительно быстро, по пути расставшись с большей частью одежды; Эдгар кусает альбиноса за ухо, прежде чем прошептать: - Так сеньор Габбиани предпочитает блондинок? - Только, пожалуйста, без оперных арий, — отвечает Сетцер, опрокидывая его на постель. Он раскуривает следующую сигарету, целует, ласкает языком, прикусывает чуть ли не каждый дюйм обнаженной кожи Эдгара, время от времени затягиваясь; дым скользит над разгоряченным телом, призрачными струйками льнет к влажной от пота коже. В каюте становится трудно дышать, и Эдгар думает, что он весь насквозь пропитался этим запахом, словно каждый выдох ставит на нем невидимое тавро, и как завтра от него будет зверски нести табаком, и все пассажиры "Блэкджека" сразу поймут, где и с кем он провел эту ночь. От этой мысли его и без того возбужденный член едва не прижимается к животу, а Сетцер замирает где-то в районе его бедер, тлеющий огонек сигареты пляшет в опасной близости от кожи, а потом альбинос наклоняется и легонько дует на головку, выдыхая белое облачко, и Эдгару приходится до крови прикусить собственную ладонь, чтобы не заорать и не дернуться навстречу этим губам. Он все-таки не выдерживает, когда горячее дыхание обжигает возбужденную плоть, рывком садится, запускает пальцы во вьющиеся белые волосы, дергает, заставляя Сетцера поднять голову, и уже не обращает внимания на злые красные искры, сыплющиеся на постель — целует, целует, шаря жадными руками по чужому телу, точно пытаясь в хмельном угаре доказать кому-то — себе? Габбиани? — что король Фигаро тоже знает кое-что о пороках. Сетцер смеется ему в лицо, и Эдгара тоже захватывает это шальное, пьяное веселье. Потом они очень долго ищут смазку, по-идиотски хихикая; он даже начинает подозревать, что в тех сигаретах был вовсе не табак. Сетцер свешивается с края кровати, шарит по полу, пытаясь нащупать свой камзол, Эдгар подхватывает его за талию, вжимается лицом в худую спину, между острых, выпирающих лопаток, находит губами рваный, неровный шрам, бормочет какие-то извинения, сплевывая на ладонь, размазывает слюну по колом стоящему члену. Сетцер шипит рассерженной кошкой, и он замирает, войдя не до конца, сдерживаясь из последних сил, чтобы дать партнеру время, и, кажется, он сейчас сойдет с ума, потому что это так тесно, и так жарко, жар пульсирует по всему телу, собираясь в паху, и все-таки он уже, наверное, подвинулся крышей, потому что Сетцер сам откидывается назад, насаживается на него до упора, и начинает нетерпеливо двигаться, коротко постанывая каждый раз, когда член Эдгара оказывается в нем на всю длину, задевая чувствительное место внутри. Поза достаточно неудобна для обоих, и после недолгой возни Эдгар оказывается сверху, вжимает альбиноса в простыни, нависает над ним, закидывает его ноги к себе на плечи. Пот заливает ему глаза, и все, что остается важным и значимым в мире — бешеный ритм, расширившиеся зрачки Сетцера, поглотившие радужку, белесый дым вокруг них, свивающийся причудливыми кольцами, стоны и вскрики, слетающие с губ. Он кончает первым, целуя бледную кожу повыше лодыжки, последний раз толкается в любовника, откатывается в сторону, и, даже не дав себе времени отдышаться, смыкает губы на все еще возбужденном члене альбиноса. Сетцер стонет в голос, пока Эдгар гладит его по ягодицам, собирает собственную сперму, сочащуюся из растраханного, покрасневшего ануса, трогает языком набухшие вены на твердом стволе. Его губы спускаются ниже, обводят расслабленные мышцы, язык толкается внутрь — и вот Габбиани уже мечется по сбившимся, влажным простыням, коротко всхлипывая, пока Эдгар вылизывает его, дроча одной рукой. Короткая судорога — и король Фигаро подносит ко рту липкие пальцы, словно сравнивает вкус. Сетцер смотрит на него из-под полуопущенных ресниц, тяжело, прерывисто дышит, а потом протягивает руку, ухватив Его Величество за хвост, заставляет подняться, и целует, долго, лениво. Эдгар ерзает, пытаясь выпростать из-под себя покрывало — в каюте становится зябко. Вспыхивает красный огонек: Сетцер снова закуривает, откидывается на подушки, глядя в потолок. Его неестественно бледная кожа словно бы светится в полумраке. - Ваша взяла, — наконец, говорит он, и Эдгар скорее угадывает, чем видит улыбку на его губах. – Ваше Величество. "В буквальном смысле", — думает Эдгар, а Сетцер, тем временем добавляет низким, волнующим голосом: - На этот раз. Эдгар облизывает в момент пересохшие губы, и думает о том, как завтра от него будет пахнуть дымом, а Сетцер будет щеголять роскошными засосами, которые не скроешь ни одним шейным платком, а еще – что он и правда терпеть не может спесивого и наглого альбиноса, и что сегодняшняя ночь еще не кончилась, а потом будет другая. И еще, и еще, и он все равно будет приходить в каюту капитана "Блэкджека", потому что это как наркотик, хуже, чем наркотик, такие вещи убивают, остановись, Фигаро, не будь идиотом. Табачный дым, выдыхаемый Сетцером, ласкает его губы неощутимым поцелуем. - Я всегда готов дать вам сатисфакцию, сеньор Габбиани, — он взмахивает воображаемой шляпой и склоняет голову; Сетцер смеется в ответ, довольно щуря глаза. - Ни капли не сомневаюсь, Ваше Величество, — отвечает он, и тянется за новым поцелуем, не давая Эдгару додумать очень важную мысль: этот наркотик в равной степени опасен для них обоих.