***
Звонил будильник, неприятная повторяющаяся мелодия разносилась по комнате, прорываясь сквозь сладкий, но чуткий сон Достоевского. Вставать было крайне лень, но пришлось, ведь сегодня он шел в школу не один, а с Гончаровым. Встав, одевшись, и позавтракав Федор замер у зеркала в коридоре, задал вопрос в пустоту: — Волосы в глаза лезут… Интересно, а как Гоголь справляется с своими? Залившись румянцем, Федя поспешно вышел из дома на улицу, на которой его ждал Иван. — Где тебя так долго носило? Мы же опоздаем. Сам ведь попросил, чтобы я тебе помог с Гоголем! — над одном дыхании выдал Гончаров. — Тише! Прекрати кричать на всю улицу! — случайно крикнул Достоевский. Получив возмущенно-недовольный взгляд Ивана, он отвел свой фиолетовый взор. Уже спустя пару минут они стояли на остановке, ожидая автобус. Порыв ветра развил иссиня-черные волосы Федора, которые после ударялись об его лицо, лезли в глаза; он выругался, достал, не в силах уже терпеть, резинку и завязал аккуратный хвостик. Гончаров подавился воздухом: настолько милой картины он еще в жизни не видел. — Т-так, идеи по поводу признания у тебя есть? Или будем решать по ходу дела? — В голову ничего не лезет... У меня опыт в этом нулевой, сам знаешь. Ещё вчера Гончаров и Федор решили, что подойдут на большой перемене к зданию математического факультета, чтобы Федя мог встретиться с Николаем лично. Иван прекрасно понимал, что идея изначально провальная: с чего бы Гоголю соглашаться на встречу с Достоевским? И вообще, что тот скажет Николаю?.. «Привет, мы тут с тобой пересекались на днях, не хочешь ли ты встречаться?», так, что ли?! Бред, и ничего больше, но если уж Федор хочет помощи Ивана — Гончаров поможет. Пейзаж за окном менялся: вот торговый центр, детская площадка, окруженная деревьями; на последней наверняка царила атмосфера блаженного спокойствия, там можно было собраться с мыслями, безжалостно уничтожающими голову Ивана. Наконец автобус подъехал к учебному заведению. Гончаров с Достоевским вышли, как всегда пошли к воротам; на секунду первый остановился. — Эм, Вань? — Федор с вопросом оглянулся. — Все нормально, — Иван тряхнул головой и догнал друга. — Да я вроде и не спрашивал твоего самочув… — Достоевского оборвали. — Пошли уже. Оставив непонимающего Федора возле ворот, Гончаров зашел в здание, направляясь в класс и игнорирую вопросы. Ревность. Ревность и ничего более.***
Пара уроков пролетела незаметно, утренняя ситуация забылась, время обеденного перерыва неумолимо приближалось, а Федя не мог найти себе места, что не удивительно: он хотел вручить любовное письмо... Письмо, написанное ещё на первом уроке, бережно положенное на хранение в рюкзак; письмо — это, конечно, хорошо, но он ведь собирался отдать его тому, на чьем счету было около сотни отказов, разбитых сердец. Гоголь явно посмеется от души и выбросит. Страшно… Хотя, выслушивал насмешки Достоевский не раз, и для него это уже было привычно, зато ни разу не слышал он со стороны любимого, а это, наверное, совершенно невыносимая боль; если бы не остаток надежды, он уже давно бросил бы данную затею.***
У Николая было плохое настроение, грусть давила на мозг, учиться не хотелось, а сейчас, как на зло, ещё и контрольные на носу. -Эй, Коля! — крикнул Тацухико, взявшись из неоткуда. Любил же он людей пугать, чертяга. — К тебе тут гости. Внезапно подошедший Шибусава сразу вывел Гоголя из транса, и Николай посмотрел на вход в класс: у двери стояло два парня — Достоевский с его другом. «Ну ладно, посмотрим…» Когда Гоголь встал с места, Гончаров шепнул Феде на ухо что-то вроде: дальше, дело за тобой. Федор ничего не успел сделать, как Иван благополучно растворился в толпе людей. Гоголь улыбнулся, осмотрев своего гостя, с интересом спросил: — С какими же судьбами, м? Худой, бледный как фарфоровая кукла мальчик с милой, по детскому нежной улыбкой — Федор Достоевский. Николай знал его: пересекались пару раз. То в библиотеке, то на остановке виделись, но еще ни разу так и не говорили. Сейчас в руках Достоевского был маленький, аккуратный, сложенный пополам лист бумаги. — В-вот… не выбрасывай, пожалуйста, пока не прочтешь. Если ты разозлишься, то прости, я просто не могу больше держать в себе! — сам не зная, что сказал, Федор подождал несколько мучительных секунд, отдавая конверт Гоголю, а после убежал так быстро, как только позволяли школьные правила и его телосложение. Оставив Николая с бумагой в руках, Достоевский пытался отдышаться и разогнать краску с лица за ближайшим поворотом. Гоголь же, в свою очередь, послушно развернул письмо, подходя к парте. Прочитав, он почти в прямом смысле забыл как дышать, а щеки его вспыхнули не хуже щек Федора.