Ярость

      Перед моими глазами стоит одна лишь картина и никуда не сходит. Я ненавижу эту ебучую суку, все мои желания сужаются на одном - разорвать ее на части. Я вижу, как руки тупорылого любовника-гориллы сжимают голову моей жены, он методично, раз за разом насаживает её на перевитый венами член. Я смотрю, смотрю внимательно, запоминаю эти моменты целиком, жадно глотаю их в пропасть моей памяти. Моя роль в этой катавасии заключается в холодном наблюдении. Только бы не сорваться, только бы не сорваться… Чувство холода от рукоятки увесистого сапожного молотка добавляет уверенности, что этот праздник только для меня. Я сжимаю деревяшку всё крепче и крепче, до моих ушей доносится едва слышный хруст костяшек, что пробивается сквозь шлепки фрикций. Нужный момент сам даст о себе знать. Челюсть сжимается крепче бульдожьей, зубы скрипят от одури и попыток сдержать себя в узде, каждая жила натянута так, что я мог бы сыграть на них стаккато. Кажется, словно я вот-вот разорвусь от натуги ярости, разорвусь как надутая мальчонкой с помощью трубки жаба. Я молчу, со скрипом и скрежетом молчу, не в состоянии издать ни звука, хотя изнутри проклятия и животный крик разрывали мое нутро.       Я смотрел и запоминал то, что мне повезло увидеть. Судороги мимики любовника над моей женой. Хват, как он крепко и жадно впивается пальцами своих лап в волосы моей жены. Его быстрые, испуганные, дерганные фрикции в глотке моей жены. Взгляд скользил по изящным, таким привычным изгибам, таким любимым изгибам моей жены. Еще пять минут назад я входил в свой дом с улыбкой, надеясь застать ее в поющей в ванне, мою Еву, мою жену. Или кем там эта блядь теперь мне приходилась после такого. Я на грани. - Ну же, животное, давай, ты что уже и разучился как кончать, импотент дикий, давай, блять, давай же!       Поверх слов накладывается безмолвный крик в пределах моего черепа. Она не может прекратить поток слез и череду всхлипов с забитым ртом. Интересно, ей это нравится? - Быстрее, сука, я тебе сказал “быстрее”, выблядок!       Всхлипы и гортанные звуки становились всё громче, они перекрывали четкие, как по метроному, хлопки. Ева хрипела так, словно вот-вот задохнется, заткнутая толстым членом любовника. Я выжидал. - Кончай, гнида, иначе я тебе череп разнесу, небом клянусь!       Ее судорожные попытки освободить дыхательные пути были тщетны. Крепкие, широкие, костистые лапы зажали её в таком состоянии. По выражению лица Евы, выражению абсолютного ужаса, можно было отследить, как постепенно уменьшается уровень кислорода в её крови. Она пытается отстраниться, вытащить член, но предоргазменные потуги насадили ее еще крепче на крючок. Последние толчки животным страхом отдаются в ее вылупившихся, залитых слезами глазах, что так и лезут из орбит. Я на секунду закрываю глаза, все крики, хрипы, хлопки и стоны складываются в единую канонаду. Моя рука описывает в воздухе широкую дугу и с глухим звуком опускается на затылок Евы, не слишком глубоко, но в четкий такт - удар, дуга, удар, дуга. Я продолжаю вколачивать кости в серое вещество до последней нотки жизни в её остекленевших глазах. Наслаждение разливается по моему телу, теплыми раскатами пульсирует в моих венах и костях, пока горе и ненависть сжимают мое горло. - Мой член, мой член....       Зияющая дыра в черепе Евы напоминает содержимое заевшей мясорубки. -Она откусила мой член!       Этот выблядок никак не затыкал свою пасть, перейдя на свой лепечущий и непонятный мне диалект. Член был изувечен и разорван зубами, часть головки осталась во рту или еще глубже. Крови слишком много. Слишком, она залила всё. Её так много, что вся кажется моей. - Мне нужно скорую, ты обещал меня отпустить… - он лепетал как испуганный ребенок со своим ужасным акцентом. - Ты обещал… Если я сделаю всё как ты скажешь, ты меня отпустишь, ты обещал! - Закрой наконец уже рот.       Я выдернул револьвер, спустил предохранитель и трижды выпалил ему в пах. Он ничего не успел понять. Он так и не понял, что был заранее мертвой марионеткой. Теперь я спокоен. - Хорош уже мечтать о пёздах, вы на рейд приехали или под техно подергаться?       Мысли занесли меня сказочно далеко. Я мечтал сделать всё именно так, как и сделал в этой фантазии, мечтал, чтобы молоток оказался в ее черепе, а три пули 38-го калибра в его тельце. Застать их дома для меня было подобно разряду тока, вместо волн ярости я испытал в тот момент что-то подобное тому, что испытывает обосравшийся у всех на виду посреди площади. Позор. Страх. Отчаяние. Слабость. Бессилие. Потеря. Гулом в ушах стояли шлепки бедер - это было первым, что я услышал на пороге квартиры. Вместо того чтобы бросить оземь коробки с тайской едой, которую обожала Ева во время месячных, выхватить револьвер и разобраться с ними по достоинству я едва слышно вошел в нашу спальную и застал там зрелище, которое уже никогда не покинет меня.        В единый миг, как резкий коллапс, как сверхзвуковой хлопок, как лицо человека со ставшим от воздушной эмболии сердцем, как первый, закладывающий уши выстрел из огнестрела - таким мне предстал образ моей жены стоящей раком перед огромным в сравнении со мной хачом, что намотал её медные пряди себе на кулак и таранил влагалище такими рывками, что казалось шея Евы уже давно была сломана и веревочкой дергалась туда-сюда по желанию ебаря. Только тогда я выронил эту сраную тайскую еды и в вспышке тупого гнева, перекрывающего весь шок, опрокинул тумбу на пол. Сквозь грохот раздался звон горячо любимых побрякушек Евы. Она готова была мне яйца оторвать, если я забывал привезти с командировки или курсов очередную памятную безделицу, которая могла найти свое место где-то на полках нашей квартиры. С этим лязгом цацек и звуком бьющейся керамики, казалось, разрывается на части всё моё нутро.       Происходящее далее я помнил весьма неотчетливо и слабо, но, к моему несчастью, всё же помнил. Протяжный визг моей дорогой Евы. Резкий рывок её ручной гориллы в моем направлении. Нелепые попытки выхватить ствол из кобуры. Вопль сквозь сжатые зубы.. Пытаюсь уйти от первого удара, безуспешно. Нырок под левый хук, удар по корпусу, попытка сбить его с ног. Я пропускаю сильный справа, ноги подкашиваются. Чувство, как огромная рука сжимается на моей шее и отрывает меня от земли. После гулкого разрыва у моего виска я точно не могу вспомнить ничего. Казалось, что сквозь драку и отключку я слышал крики Евы, только не могу вспомнить - зачем она кричала? Она пыталась приостановить своего ебаря или приободрить его? Она хотела делать каждый его замах тяжелее, а каждое попадание - четче? Она кричала, отпугивая смерть и унижение моей агонии унылых потуг повоевать за собственное достоинство? Или, может, её вопли подзывали переломы и сотрясения, побуждали мои кости трещать под ударами, сосуды лопаться, а душу стенать? Она была в восторге, в таком кураже от происходящего, что все ее заветные мечты сбываются и я остаюсь грязным пятном на постельном белье? Или она вспоминала, за что и как сильно меня любит, и вопила, не в силах снести этого мордобоя? Кричала ли в те моменты Ева вообще, или это была лишь моя нелепая выдумка, мое тайное желание, как последняя надежда на то, что я ей оставался хотя бы на каплю дорог? Я не мог знать. Я вспоминал тяжелые, как гири, ручищи любовника, выбивающие сознание из моего тела, и звон керамической мишуры.       Очнувшись, я не без усилий смог сам встать на ноги посреди бардака. Было странно не умереть после такого. Я был готов к смерти, я думал, что это и есть моя смерть. Зеркало показало мне уродливое лицо самого жалкого из всех известных мне людей, но я рассматривал раны. Кровотечение с рассеченной брови остановилось само собой, я не потерял ни единого зуба, а обилие синяков и ссадин было незаметно на фоне того, что я чувствовал. В комнате ни следа Евы, вещи разворочены и разбросаны, она уже давно ушла. Хотелось вверх дном всё там перерыть, словно под обкончанной простыней или за уродливыми шторами прятались они двое, ожидая попытки разобраться с произошедшим. Словно они стали бы дожидаться моего пробуждения как осознавшие всю тяжесть своего проступка подростки, явившиеся после пакости в родительскую спальню. Это внутреннее желание было настолько неясным и нелепым, что даже расхохотаться себе в зеркало такому розыгрышу было более разумно, но я ведь знал, что тут никто и не думал смеяться. Я разворачивал оставленную на столе записку. - Тебе с лицом и часть мозгов вынесли? Ну хорош уже ныть, в передряги все попадают, даже копы. Не пойму, почему ты весь день понурый, словно у тебя рак нашли?       Перед глазами записка. На ней только пять слов. “Не ищи меня. Жди суда”. - Не мешайся, дай подумать минуту. - Блять, у всех напарники как напарники, но мне достался хуев Ницше, - подытожила Лиза.       Я старался не моргать, потому что это мелкое и быстрое движение век причиняло моего лицу немалую боль, но хуже того - когда я моргал, мое сознание на мгновение переносилось в спальню. Не моргать. Не моргать. Не моргать. Калейдоскоп вспышек - ярость, отвращение, ненависть. Закрываю глаза - что выпадет в этот раз? - Очнись, идиот, до начала пара минут осталась, ты можешь наконец собраться?!       Лиза заботилась обо мне особенно, по-своему. В каждом ее матерном слова опеки было больше, чем у многих в самых рвотных приступах инфантильности. Я всегда спокойно принимал эту её сторону, но сейчас мне хотелось врезать напарнице в нижнюю часть живота так, чтобы она при мне матку выхаркала. Лиза смотрела на меня как мать, что смотрит на ставшего овощем сына. Калейдоскоп выдал ярость.       Дверь буса распахнулась, обнажая голу. индустриальную улицу, заваленную толстым слоем хлопьев снега. Я автоматично отдал приказы бойцам спецотряда, они в свете уличных фонарей и на белом полотне выглядели до жути пугающими чертами, выскочившими из табакерки в самый неподходящий момент. На каждом рейде все группы зачисток ставят себе за цель ворваться внутрь так, чтобы все присутствующие на этом перформансе обосрались от поворота сюжета. Им некуда бежать, каждый поворот и каждая лазейка - тупик, ухудшающий твою участь, если ты попал на облаву. Лиза повела основную группу в сторону основного входа, я же со своими чертиками облепил черный вход, в готовности в единую секунду вынести дверь. Виски пульсировали, ладони окоченели от пота и мороза, мои мысли метались без компаса и остановки. Эти звери готовы были ворваться, чтобы устроить присутствующим внутри худший трип в их жизни. Ни подставных, ни владельцев, ни крупных диллеров там сегодня не было, как и приближенных к ним людей. Рейд - личный ад тех, кому просто не повезло на него попасть, и так будет всегда.       Лиза отдала команду начинать, мне осталось односложно подтвердить. Тишина, замах тарана и резкий гул выбитой двери поочередно сменились, давая электронному хаосу вытечь из закрытого пространства.       С каждым шагом вглубь пульсация моих висков учащалась, а мысли становились всё более размытыми. Глаза слепили блики светомузыки, резко и хаотично мигающей во всем здании. Даже трезвому тут показалось бы, что всё идет кадрами, все мелькает и чередой вспышек выстраивается в картинку реальности. Уже раздавались через гулкие звуки тяжелого эйсида вопли обреченных, они складывались в священной молитве к богу Рейва и звучали в хаосе: “Облава, блять, облава!”, но это было просто начало конца. Подствольные фонари спецотряда разрезали лучами клубы дыма, эйсид не прекращал звучать, а только все тяжелее укутывал по мере продвижения вглубь помещения. Я видел блики, картинки, которых быть здесь не должно. Они сменялись одна за одной, возвращая меня в мою спальню, но после обратно выбрасывали меня в реальность клуба, залитого запахом насыщенного веществами пота и плотного дыма. Бойцы двигались быстро и уверенно, в мелькании белых лучей они напоминали крыс. Огромных черных крыс, они рыскали по этим пестрящим коридорам в поисках своих жертв. Они словно собирались схватить каждого в этом клубе за тонкие амфетаминовые шеи, бросить оземь бессильных людей и распотрошить их всей своей крысиной жадной кучей, чтобы вытащить из своих жертв всё. Они не щадили ни внутренности, ни оболочку, ни психику. Огромные черные крысы, мои ручные крысы…. Я шагал сквозь дым не с фонарем и револьвером, а с дудочкой, направляя этих сточных падальщиков.       Чувства мои обострились до невозможного, но вместе с тем я словно не слышал ничего, кроме раскатов звука из огромных колонок. Он отбивался во мне всем своим ритмом и забивал внутренности своих ядовитым звучанием. Услышав тихий оклик сзади меня, я резким уверенным движением вперед сблизился с вылезшим из тьмы объебанным пареньком. Ни слова, только рукоять револьвера и челюсть вылезшего из тумана потеряшки, что брёл быстро, но судя по глазам - без единого представления о том, что происходит вокруг него. Еще один удар вниз, на слом, свет фонаря - уставшее, высохшее и полное отчаяния лицо смотрит на меня так, словно я акушер, вытягивающий его на белый свет из влагалища матери. Паралич аккомодации, постоянные нистагмы как у перепуганного кролика, рассеченная вторым ударом рукояти бровь. Парень не брыкается, не молится, не ищет сакрального смысла. На его лице нарисован первобытный ужас, я заглядываю ему в глаза и вижу в них его личного синтетического Сатану, вижу бэд в его самом сочном проявлении. В его глазах мне виднеется правда - эта ночь будет олицетворением страха для большинства. Для меня вовсе не оказалось неожиданностью найти зип-лок в его бумажнике, но вот содержимое привлекло мое расфокусированное внимание. Красные кристаллы среднего размера, отдающие при свете фонаря пересветом коротких и быстрых волн, выдавали мне какую-то новую дизайнерскую соль. Зип оказался в моем кармане быстрее, чем запаковали в браслеты валяющееся передо мной тело. Вокруг царило торжество хаоса. Уже меньше эйсида, но больше визга, плача, рыка оперативников, и взрывающийся калейдоскоп чувств. Стоило оторвать взгляд от дымовой завесы и уже предо мной картины беспредела сменяются одна за другой: взмахи прикладов над застывшими в ужасе у стены толпы, ловящей приходы кто от чего; пачки лежащих на бетонном полу, со связанными пластиковыми хомутами запястьями за спиной, некоторые стонут и рыдают некоторые жмурят глаза, словно всё это просто страшный сон, и стоит закрыть глазки да дождаться маму - и монстры уйдут обратно в шкаф; редкие картины обоссавшихся или блюющих людей превращают этот вальс в облаву какого-то притона. Вдали, сквозь туман мелькает силуэт бесконечно орущей Лизы, я не слышал слов, но почти наверняка читал сквозь весь гул её коронное: “Руки, блять, на виду, иначе отобью нахуй!”. Довольная улыбка озаряет мое лицо.       Я моргаю. Вижу Еву.       Я моргаю. Вижу Еву, стоящую раком.       Я моргаю. Вижу Еву, стоящую раком под огромным хачом с намотанными на кулак рыжими волосами.       Я открываю глаза. Калейдоскопа больше нет. Есть только ярость.       Я двигался сквозь тьму к дальним частям клуба, откуда уже смели разбежавшихся щенков оперативники, пытаясь убежать от воплей этих идиотов, но они только раздавались всё громче и громче внутри моей головы. Не было сил более сдерживать себя. В моем черепе раскатами отбивались образы полного, абсолютного краха моей жизни. Дыхание участилось, зубы скрипели и пульсировали вздувшиеся вены на лбу, я не мог больше держать себя в себе. После оглушающего вопля не последовало тишины. За одним протяжным криком раздались другие, они церковным хором звучали в моей голове и я желал расстрелять каждого поющего этот гимн отчаяния. Клубы дыма расступились и я рухнул на какое-то полуразваленное кресло в дальней комнатушке, что была освещена фонарным светом сквозь маленькую расчерченную на четыре лоскутка форточку. Тишина настигла меня сквозь тьму. Я увидел, как под лучи фонаря из крохотного уголка выдвинулась тень понемногу обретающая девичий силуэт, а он переходил в отчетливый образ. Кудри равномерными потоками спадали до плеч, тонкие пальцы были усеяны бутафорскими перстнями, лицо со впавшими щеками и дрожащей челюстью не выражало ничего, кроме блаженного покоя, виднелись изодранные в кровь тонкие губы, а глаза… Не было видно и края сетчатки. На меня смотрел через эти черные колодцы или Бог, или Дьявол.       Я окоченел, понимая рефлексами, что мне стоит направить револьвер. Грань трепетного восхищения и полного ужаса размылась во мне, но стоило ей сделать в мою сторону еще один шаг, как я сразу же подорвался с места и схватил её за шею, прижимая к холодной обшарпанной стене. Я чувствовал, как безумно пульсируют мои артерии. Она пахла потом, дешевыми духами и едким дымом. - Ты хочешь меня?       Мысли помутнели, кадры перед глазами сменялись с предельной частотой и я по большей мере уже не видел ничего. Моргаю. Вижу Еву. Моргаю снова - передо мной два черных колодца прямо в бездну и я тону в них… Моргаю еще раз - передо мной улыбка Евы. Я исступленно смотрел в глаза этого эфемерного существа, перед которым обнажались все мои страсти и страхи, не в силах ответить хоть что-то кроме тяжелых вздохов. - Если хочешь - попробуй, - она едва слышно шевелила своими потрескавшимися губами, которые не могла смочить кровь. - Ты мне нравишься, принц.       Я хотел прервать всё это безумие, но она перехватила инициативу, взяв мою руку и плавным движением направив меня под резинку трусов. Кончиками пальцев я чувствовал ее мягкую щеточку волос, дальше меня ласково встретила слегка влажная щелочка. Я медленно двигал рукой, рисуя в голове образ ее половых губ. Палец неглубоко нырнул внутрь, а мой взгляд был прикован к черным зрачкам-омутам. Она гипнотизировала. Я все меньше давал себе отчет в происходящем. Рука скользнула вверх из трусов, я втянул сильный, землистый аромат ее лона, и она, словно направляя меня по верному пути, кивала мне дрожащей от прихода головой. Я медленно облизал палец, наслаждаясь солоноватым вкусом, который так напоминал вкус Евы… Наслаждение, дикий экстаз хлынули по моим венам, словно внутри растворилась таблетка экстази. В моей голове раздался взрыв. - Я нравлюсь тебе, принц? Нравится тебе мой вкус?       Ева. Ты за всё ответишь, проклятая сука, ты в полной мере ощутишь всю ту боль, которую я испытал по твоей вине. Ты за всё ответишь, моя любовь. - Я так нравлюсь тебе, так нравлюсь тебе…       Я чувствовал, как ярость разливается по моим жилам, руки в один миг налились металлом, словно формы для отлива кувалд наливаются раскаленным сплавом. Я слышал ее тонкий, хриплый голосок, который побуждал меня разорвать её на части. Выебать ее, эту беззащитную потерянную девчонку В голове раздавались сотни криков, я не помнил, как стащил с неё юбку и белье, как уткнулся членом в упругую задницу, как мои руки тянулись к её глотке и крепко сжимали оставляя кислорода ровно на тонкую грань между реальностью и потерей сознания. Она пахла летом, пахла сигаретами, пахла темнотой, эйсидом и экстази. От нее немел язык, как от закинутой под язык промокашки. Я не помню, как вошел в ее влажное, тугое лоно, как нырнул в эти черные омуты и тут же растворился в ней… - Постой, мне больно, прекрати…       Ева! Ты ответишь за всё, безумная шлюха, ответишь за свою измену, в один день я заколочу молоток тебе в череп и тогда я стану счастлив, истинно счастлив на этой земле! - Хватит, хватит, нет!       Крик опоясывал мое сознание, я не различал более слов, лишь слышал отчетливые шлепки фрикций, слышал, как хлюпает полная смазки пизда у девчонки, слышал, как ее слова постепенно и безостановочно превращаются в нечленораздельный стон, сдавленный мною в ее горле. - Нет! Нет! Нет! Нет!       С каждым её воплем волна наслаждения всё четче захлестывала меня, возвышаясь к пику и касаясь сущности моего гнилого естества. Я сжал ее горло, перекрывая всякий проход кислорода. Оргазм разорвал меня изнутри. Она дергалась, но я не чувствовал. Я не чувствовал ничего. Я вновь обрел себя. Я стоял над ней так достаточно долго, чтобы курить уже четвертую сигарету. Она судорожно распласталась по полу и истерично колотила бетон, пытаясь избавиться от грызущего изнутри чувства пережитого кошмара. Когда она подняла на меня свой пустой и безликий взгляд, я наклонился к ней и ласково поглаживая щеку, продолжал смотреть в глаза. - Да, дорогая, мне нравится твой вкус. Вставай.       Она улыбнулась так, как тянут улыбку умалишенные. Она не прекращала рыдать, периодически взрываясь новыми волнами и дико дрожа всем своим худым тельцем. Ее губы что-то шептали, я не мог услышать. Если она шептала имена всех своих демонов, что жрали ее в тот миг изнутри, то их было слишком много. Я подтянул ее к себе за талию, незаметно ныряя своей рукой в открытый карман ее куртки. - Не бойся, моя дорогая Ева, всё будет хорошо. Ты ответишь за всё.       Один сигнал по рации. Лиза моментально ответила. Через минуту сквозь темноту появился её грозный, но хрупкий силуэт. Я продолжал курить. Девушка чуть было не растянулась снова по полу, но Лиза подхватила ее за локоть и, прижав к стенке, начала свой досмотр с пристрастием. Плач не умолкал. Четвертая сигарета истлела до бычка. Рука Лизы шаркнула в карман и достала зип-лок с красными кристаллами. - Нет, это не мое, это не мое, это всё он! - девушка шарахалась от Лизы, как от пса, тыкая в меня пальцем. - А как же, стерва малолетняя, давай сюда руки, иначе еще и сопротивление допишу! - Но это мое, клянусь вам, не мое, это всё при… - девчонке не хватило доли секунды, чтобы досказать свой бред, потому как Лиза выключила ее ударом немного быстрее.       В воздухе на секунду застыла тишина. Мы переглянулись с Лизой и я закурил новую. - Обожрутся кислоты вперемешку с колесами, а потом в бэдах бредятина мерещится. - И не говори, - Лиза пристально смотрела на меня. - Тебе, как вижу, полегче стало? - Да, - отвечал я, наблюдая за распластавшейся в углу женой. - Намного лучше.