Огненная Тьма

— Скажите, вы не намерены бросить игру? — О, черт с ней! Тотчас же брошу, только бы… — Только бы теперь отыграться? Так я и думал. Ф. М. Достоевский «Игрок»

Раскаленный солнечный диск изливал потоки красно-рыжего пламени, небесное полотно впитывало в себя закатный свет, утрачивало холодный лазурный цвет, наливалось и расцветало жаркими красками. Низкие перьевые облака застыли в жуткой иллюзии движения, казалось, что по небесной глади вот-вот пробежит рябь, будто по воде, тронутой прикосновением ветра. Страшный был вечер. Все было пропитано предчувствием подкрадывающейся беды, пока еще неясной, смутной. Неизменные стаи птиц, вопреки своему обыкновению, не кружили над столицей плавно и неспешно, а попрятались по укромным углам, забились в темные щели и даже звуков не издавали. Тишина угнетала и резала душу страхом похлеще любого крика. Люди невольно поднимали глаза к небу, застывали на миг, получали свою порцию тревожного предчувствия, после вздрагивали, втягивали голову в плечи и ускоряли шаг, спеша как можно скорее очутиться под крышей, спрятаться, затаиться и вероятно остаться незамеченными. Если повезет. Если грядущая беда вообще предполагала саму вероятность, что хоть кто-то уйдет целым и нетронутым. Постепенно тревога приползла к порогу Красного замка, проникла за его стены и растеклась едкой отравой по разветвлениям коридоров, по пути налипая на всех — кроме одного. Короля это неясное и незримое словно бы обтекало, старалось обойти стороной и не задеть. Ровная молочная белизна затягивала и обездвиживала обычно живые и теплые темно-карие глаза. Тонкие высохшие пальцы судорожно вцепились в край бархатного одеяния, тискали и комкали плотную ткань, расшитую ветвистым узором — серебром по темно-синему. Король был не здесь, не слышал гнетущей тишины, не улавливал общей обеспокоенности, не видел жуткого неба за окнами — совсем иная картина разворачивалась перед его взором. Темнота вокруг Драконьего Камня разбивается на тысячи осколков от столкновения с жарким пламенем. Корабли, поджидавшие в засаде, ярко полыхают, охотно отдавались во власть пожирающего их огня. Воздух наполнен драконьим ревом, криками и звоном стали. Дрогон возвышается черно-красной живой скалой позади своей матери. В темном небе кружит на бронзово-зеленых крыльях Рейгаль. Аметистовые глаза королевы бесстрастно изучают брошенного перед ней на колени мужчину. Пленник хохочет ей в лицо, сплевывает сквозь разбитые губы сгустки темной крови. Жаркий воздух прорезает тихий нежный голос с металлическим оттенком и пленник замолкает, зачарованно глядя в лицо своей смерти. — Я отдала бы вас пламени Дрогона, хотя видят боги — чистой смерти вы не достойны, но я скована обещанием, поэтому… — голос возвысился, зазвенел громче, тверже, решительнее. — Эурон Грейджой, я, Дейнерис из дома Таргариен, первая этого имени, королева андалов, ройнаров и первых людей приговариваю вас к смерти. Лорд Грейджой! Исполните королевскую волю. Меч с тихим зловещим шорохом выскальзывает из ножен. Ни один мускул не дрогнул на лице Теона, лишь бледные губы шевельнулись, отдавая короткую команду на ломаном валирийском. Глаза дяди и племянника встречаются. — За моего отца, — едва слышно шепчет Теон. В гладкой отполированной поверхности клинка отражаются сполохи костров. Хватило одного уверенного взмаха. Голова катится по песку и камням, в глазах навечно застыли удивление и странное смирение с неизбежным. И ни капли страха. Смерть Эурона Грейджоя быстрая и чистая. Коленопреклоненная фигура Теона замирает перед Дейнерис. — Поднимитесь, милорд, — на ее губах едва уловимый намек на улыбку. Теон послушно поднимается и их глаза встречаются. — Спасибо, — шепчет так тихо, что слышит его только она. Королева ничего не отвечает, а ее рука находит ладонь Теона и вкладывает в нее крошечный предмет. Теон разжимает пальцы и опускает глаза — на его ладони лежит серебряный колокольчик. Он поднимает непонимающий взгляд на королеву. — Помнишь, о чем мы говорили в Миэрине? О традициях дотракийцев? — Я помню, ваша милость, но я… это ведь вы все сделали и… — Теон запинается и пожимает плечами, не найдя более слов. — Не умаляй тобой сделанного и не преувеличивай сделанного мной, — улыбается Дейнерис, — я всего лишь следовала твоему плану. Эта победа принадлежит тебе, Теон из дома Грейджоев. Страшно представить какой трагедией все тут могло бы закончиться без тебя. Глаза на миг стали карими, Бран жадно и поспешно втянул глоток воздуха, чуть закашлялся, дернулся было вперед, но не успел ничего — его накрыло вторым видением. Джон и Теон застыли в тронном зале Драконьего Камня, темные глаза Джона полыхают, а лицо похоже на застывшую гипсовую маску. Теон же смотрит спокойно и улыбается. — Не повторяй моих ошибок. Ты — Старк. И ты — Таргариен. Не надо выбирать. — Смешно, — лицо Джона наконец оживает, с него слетает дикая застывшая напряженность, — возвращаешь мне мои же слова. И даже место то же самое. — Ну кто-то же должен тебя образумить. Иди к ней, Джон, она ждет. О тебе только и говорит, пришлось рассказать все, что помню из нашего детства, так что вероятно ты скоро захочешь меня убить, — Теон задорно подмигивает и сверкает улыбкой. Глаза Джона теплеют, он держит лицо, упорно не давая себе рассмеяться, надолго правда его не хватает и он взрывается громким смехом, который подхватывает Теон. — Ну и зачем мне это все? — холодно вопросил король в пустоту, едва сбросив с себя путы. — Мне это не нужно и не интересно. Убери это. Меня это не трогает ни капли, сколько раз повторять можно? Конечно же никакого ответа он не получил. Он его и не ожидал. Устало прикрыл глаза, готовясь к неизменному и неумолимому продолжению, смиряясь с привычной пыткой. Ни сбежать, ни перебороть, ни как-то отменить терзающие его видения несбывшегося прошлого он не мог. Это плата. Или наказание. Может быть проклятие. Или просто такая вот дурная шутка незримых сущностей, что древнее мира и чей ход мыслей непостижим для людей, даже для таких как он. А вот она их наверное понимает, не к месту совершенно мелькнула досадливая мысль, правда мысль эта не успела получить никакого развития, потому что его захлестнуло с головой новым видением, которое в отличие от прежних двух пробило броню безразличия и царапнуло неприятно по сердцу. Двойное кольцо крепких объятий наконец размыкается и Яра Грейджой обретает свободу. Теон и Дейнерис, которые вопреки всем обычаям и правилам этикета, чуть не задушили ее на радостях, переглядываются и замирают в нетерпеливом ожидании. Яра оборачивается и по ее знаку на палубу корабля выходит совсем некрасивая девушка в простой, но добротно скроенной одежде, она ведет за руку мальчика, похожего на Теона как две капли воды. Девушка застенчиво улыбается и не знает куда девать глаза, а нечаянно встретившись взглядом с королевой, замирает и кажется даже не дышит, после и вовсе прячется за спиной Яры. Мальчик же наоборот не выказывая и капли стеснения, смотрит зачарованно на серебряные локоны королевы, после переводит взгляд на Теона, смотрит с интересом и оборачивается на Яру, расплываясь совсем уж сияющей и до невозможности обворожительной улыбкой в ответ на ее ободряющий кивок. — Ну знакомься, брат, — улыбается Яра, — твой сын — Бейлон. Это имя ему дала мать, — объясняет она. — Я думала тебе будет приятно, что наш сын носит имя твоего отца, — шепчет его мать из-за плеча Яры, наконец обретя голос. — Мне приятно, — глаза Теона блестят, в них собираются слезы, он смотрит на Дейнерис вопросительно и почти умоляюще. — Ты еще спрашиваешь? — удивленно вскидывает она бровь на невысказанное. — Первым же королевским указом! Мальчик взлетает высоко, подхваченный на руки Теоном. Над водой разносится громкий ликующий голос: — Сын! Мой сын! Бейлон Грейджой! — Он заслужил! Он искупил свою вину! Это было правильно! Справедливо! — отчаянно выкрикнул Бран чуть не плача, как только картинка схлопнулась. — Правильно, правильно, правильно, — зашептал дрожащим голосом, словно самого себя убедить пытался, — он совершил зло, он предал, он должен был искупить содеянное и он искупил. Искупил он все содеянное гораздо раньше. Многократно. Искупил так, что на десять сплошь греховных жизней хватило бы и еще осталось. Все долги были с лихвой выплачены и требовать еще что-то сверх того было не просто жестоким или несправедливым, а являло собой зло в чистом виде. Ему не надо было умирать, он заслужил покой и мир. Заслужил взять на руки сына, заслужил кусочек счастья… — Нет! — выкрикнул Бран самому себе, прерывая поток своих же, неуместных нынче, мыслей и упрямо проговорил: — Он был виноват. Он должен был заплатить за содеянное и он заплатил. Самовнушение его было прервано. Новое видение, Бран принял его, как и прежнее, спокойно и смиренно, насколько это вообще было возможно. Потому что если противиться однозначно будет хуже, тяжелее и после в себя приходить придется дольше обычного. Ему это уже не в новинку, все привычно и знакомо, они никогда не приходят в малом количестве и если уж начали, то не отпустят, пока не измотают всю душу, пока его всего не выжмут до полного истощения. Огромная площадь заполнена так, что и яблоку упасть негде — ровные неподвижные ряды безупречных стоят в безмолвии, сжимают копья и смотрят перед собой, на лицах нет и тени улыбки; дальше топчут копытами коней пепел, снег и кровь дотракийцы, эти как всегда в движении, темные глаза их сверкают, косы змеями извиваются за спинами и позвякивают грозно колокольчиками; за ними расположились северяне — хохочут, громко восклицают, хлопают друг друга по плечам. Все они как один поднимают головы к небу, когда раздается грозный крик дракона и над ними пролетает величественный Дрогон. Взревели все разом восторженно, приветствуя дракона и его сереброволосую всадницу, взметнулись вверх руки с мечами, копьями и аракхами. Волна приветствий немного стихает и взрывается с новой силой, когда в небе появляется Рейгаль, всадник его, усмехнувшись едва заметно, заставляет дракона выдохнуть струю пламени в воздух, чем вызывает дополнительный взрыв восторженного рева. Королева, глядя на это, изо всех сил держит серьезное лицо и улыбки себе не позволяет, зато шепчет только ей одной слышное «позер!». В голосе ее сквозит легкое раздражение, но аметистовые глаза глядят с нежностью. А потом они стоят рядом и говорят — долго и проникновенно, на всех языках, которые знают, говорят о мире, о справедливости, о природе зла, о равновесии и о том, что любое зло возможно победить только сплотившись как единое целое. Кричат, срывая голоса, горят и пылают от переизбытка чувств и получают отклик — живой и страстный, получают сердца и души, стоящих перед ними, вот в этот самый момент закладывая основу своей армии, с которой пройдут через весь мир. — Вместе! — выкрикивают они и голоса их сливаются в один. — Вместе! Вместе! Вместе! — повторяют за ними тысячи голосов. Руки их взлетают вверх, крепко сплетенные между собой, так, что не разомкнуть. Перед ними беснуются в восторженном экстазе люди. За ними раскрывают крылья и грозно ревут драконы. Черно-красное знамя трепещет над ними. Друг на друга они не смотрят — только вперед. — Как трогательно! — язвительно прошипел он, как только его отпустило. — И вот ради этого я должен был?! Да с чего бы вдруг? Чтобы что?! Чтобы они весь мир на колени поставили? Великая империя драконов! Непобедимые легионы под тенью их крыльев! Бесстрашные воины, что идут за двумя безумцами! Реки крови и горы мертвецов — вот цена их мира. Мира в котором место людей лишь у подножия их трона. Ниц лежать! И головы не сметь поднять! Рассыпаться пылью и прахом перед величием драконов! Не обязательно конечно именно так, но какой соблазн! И самое страшное и непоправимое ведь уже случилось — Джон успел глотнуть пьянящей неукротимой силы, распробовал уже ощущение крыльев и неба и крошечного, почти игрушечного и от того незначительного, мира внизу, а значит сам был отравлен и не мог более сдерживать ее. Они были предоставлены самим себе и никого над ними не было, кроме них самих — разве можно было позволить им, таким, преисполненным уверенности в своей правоте и избранности, ослепленным страстью друг к другу и повенчанным навсегда пламенем и кровью, выйти в мир? Конечно такого допускать было нельзя и Бран сделал необходимое. Новое видение влетело в его разум так резко и нарочито неосторожно, что он ощутил вполне реальный удар по затылку. Двое стоят в пустом и гулком зале, смотрят на трон своих предков и никак не могут ни на что решиться. Наконец Джон мягко приобнимает ее за талию, тянет к себе поближе, шепчет тихонько: — Как-нибудь усядемся. — Я тоже так думаю, — немедленно отзывается Дейнерис и смотрит счастливыми сияющими глазами. — Давай, иди уже, — подталкивает ее Джон в сторону трона. Она медлит и смотрит почти беспомощно, он настаивает на своем, говорит о том, что она столько к этому шла и вот теперь цель достигнута и надо сделать последний к ней шаг, чтобы после идти к новой цели и новому трону, который они создадут уже вместе. Слова Джона стряхивают с нее неуверенность и она идет к трону. Садится медленно-медленно, словно погружается в ледяную воду и наконец замирает, прекрасная и величественная. Ее ресницы дрожат, в глазах стоят слезы — так сильно ее переполняют чувства. Джон делает несколько шагов и преклоняет колено, повторяет слова клятвы. Она все-таки не удерживается и по щекам скатывается пара крупных слезинок. — Ну и как сидится? — искрящийся лукавым весельем голос Джона разбивает торжественность момента, а слез ее он как бы и не замечает вовсе. — Жестко, — отвечает она, смахивая слезинки и они оба смеются. — Ну и слезай тогда, успеешь еще насидеться, — Джон хватает ее за руки, стягивает с трона, увлекает за собой и она послушно сбегает за ним по ступеням вниз. — Я слышал здесь были черепа драконов, — Джон весь преисполнен мальчишеского какого-то совершенно задора. — Были, — подтверждает Дейнерис, — но узурпатор… Роберт приказал их убрать отсюда. Кажется они в подвале. — Пойдем посмотрим на них, — мгновенно загорается Джон, — где здесь подвалы? — А я знаю?! Я как и ты впервые здесь! — восклицает Дейнерис. — Тоже мне Таргариены! — раздается звонкий насмешливый голосок за их спинами. — И как только к трону-то дорогу отыскали! Они вскрикивают от неожиданности, Дейнерис вздрагивает и замирает, а Джон механическим безотчетным жестом задвигает ее себе за спину, рука его сама собой ложится на рукоять меча, он разворачивается лицом к неожиданной опасности и почти сразу выдыхает, осознав, что перед ними всего лишь Арья. — Как же тихо ты подкрадываешься, — шутливо упрекает он Арью, — как ты сюда пробралась вообще? — Леди Старк, вы напугали нас, — Дейнерис делает шаг ей навстречу. — Прошу простить меня, — Арья слегка склоняет голову, — я не нарочно. Некоторое время они молчат, Арья прошивает глазами Джона, он в ответ тоже вперивает в нее немигающий взгляд. В ее глазах висит немой вопрос — зачем? В глубине его глаз вспыхивают недобрые огоньки, он словно приказывает ей безмолвно не сметь даже и заикнуться о том, что они сделали или, не приведи боги, высказать мнение или оценку произошедшего. Дейнерис загадочно молчит и делает вид, что ничего странного сейчас рядом с ней не происходит и уж тем более никоим образом ее саму не касается. — Ну так что? Отвести вас к черепам драконов? — вопрошает Арья так, будто не было сейчас между ними опасного молчаливого диалога. Выбирает Джона и вместе с ним по умолчанию — Дейнерис. Сдается. Ничего удивительного — она может долго сомневаться, но в итоге всегда выберет его. Она всегда его выбирает. — А ты откуда знаешь где они? — округляет Джон глаза в удивлении, тоже предпочитая оставить молчаливый диалог в прошлом и никогда к нему более не возвращаться. — Я тут вообще-то жила, дорогой брат! — Санса тоже жила, но я готов поспорить на что угодно — она не знает как пройти в подвалы с драконьими черепами. — Ну так Санса у нас леди, она уроки танцев не посещала, кошек не ловила, откуда ей знать такие вещи? — Каких кошек?! Арья! Перестань мне голову морочить! — Джон уже прямо кипит весь от этого дурацкого, как ему кажется, разговора. — Вернемся к драконам, — дипломатично вклинивается между ними Дейнерис. — Я вас отведу, но с одним условием, — хитро щурит глаза Арья. — Арья! — возвышает голос Джон. — Что? — невозмутимо отзывается она. — Всего одно маленькое условие. Небольшая сделка. — Что за условие? — деловито интересуется Дейнерис. — Кто-то из вас двоих возьмет меня с собой полетать на драконе, — выпаливает Арья и выглядит при этом абсолютным ребенком. — Договорились! — громко и радостно провозглашает Дейнерис и добавляет дружелюбно: — Хотя вам, леди Старк, я бы и так не отказала — стоило лишь попросить. — Просто Арья. И я не леди, — чуть подумав, произносит Арья. — Как скажете… Арья, — соглашается Дейнерис. — Ну что ж идем на встречу с призраком Балериона Черного Ужаса! — Идем! — Джон решительно подхватывает их обеих под руки и они покидают тронный зал. Бран наконец выпутался из липкой паутины видений, продрался, проломился сквозь запутанный лабиринт, что каждый раз грозил затянуть его с концами и не выпустить уже никогда. Что-то говорить, кричать или шептать не было сил. Рот его хватал жадно воздух, руки в нетерпении разорвали шнуровку у ворота, распахнув одеяние в котором стало внезапно тесно и душно. Обезумевший взгляд беспорядочно и безостановочно бродил по комнате, вылетал за пределы стен замка и не видел ничего, словно он ослеп во всех возможных смыслах. Сумеречную пустоту комнаты прорезал тихий вой, пронизанный тоскливой безысходностью. Пустота поглощала звук. Тусклый сумеречный свет вливался через узкие оконные проемы. Как только взгляд короля приобрел некую осмысленность он немедленно прощупал им стены и потолок, чуть прищурился, всматриваясь в некую точку в пространстве. С бледных искусанных губ сорвался тихий выдох как будто облегчения, а взгляд его метнулся вниз и замер, приковавшись к своим же коленям. В глубине зрачка разгоралась неумолимым пожарищем — боль. Руки неконтролируемо ударили сначала по подлокотникам кресла, а после по ногам, потом заколотили, замолотили сжатыми кулаками, тонкие пальцы впились в бесчувственную плоть, силясь ущипнуть побольнее себя самого — ничего. Он ничего не чувствовал. Он даже не помнил. Пытался выудить из памяти каково это — сделать шаг, ощутить тяжесть тела и упругость движения, поймать восхитительное покалывание может быть, если ступить босыми ногами на толстый ковер из шерсти — такой был у него рядом с кроватью постелен в детстве. Память ничего не могла предложить, ни единого телесного ощущения. Словно и не было никогда ловкого мальчика, что был шустрее белки и лазил по крышам, а всегда было вот это тело, пребывающее в омерзительном покое — тело без чувств, без возраста, без пола. Плохо. Как же ему было плохо! Как хотелось разбить, расколотить на куски это никчемное тело! И получить то — из видений. Других видений, которые были одними из первых, а в душу запали сильнее всех прочих — там он был совсем обычным, а еще красивым, веселым и здоровым. Меч непринужденно плясал в его руках, девушки вились вокруг него и смотрели с обожанием, мир был полон чудес и тайн, все пути были открыты. Лето щурил умнющие глаза и всегда был рядом. Джон тоже там был, носил легкий меч из валирийской стали — другой какой-то меч, не Длинный Коготь, и корону с рубинами, меч свой он любил, а вот корону почему-то лишь терпел. И сестры были с ним и были счастливы и беззаботны. И она тоже была в том несбывшемся — протягивала ему руки и они кружились в танце, длинные серебряные косы хлестали его по плечам от слишком уж резких поворотов, а потом она взлетала высоко над полом на пару мгновений, как того и требовал танец, подхваченная его руками… так невыносимо легко было ему там все это проделать! Бран сжал зубы и рванулся вперед всем своим бесполезным слабым телом, руки напряглись, упираясь в подлокотники кресла, так, что вены вздулись под кожей и чуть не лопались от чрезмерного усилия. Тело оторвалось от кресла, но чуда не случилось — он неловко и с неприятным стуком рухнул на пол. Слабость, отвратительная ему, неприятная, ужасная беспомощность наваливалась сверху каменной плитой, придавливала к полу… нечеловеческим совершенно звериным ревом наполнилась комната, иссохшие тонкие руки заколотили отчаянно по полу, предательские злые слезы все-таки блеснули на ресницах… он этого всего не выбирал!!! Так за что же? Зачем? Не хотел, не мечтал, не просил, прекрасно без этой сомнительной привилегии бы обошелся. Его не спросили ведь даже и выбора не оставили, но после не забыли осудить и приговор вынести и теперь со всем тщанием его в исполнение приводят, забрасывая в его измученное сознание одну пытку за другой… но разве можно судить за отсутствие желания идти радостно на заклание? За попытку спасти? Кого именно спасти он так и не сказал. Даже самому себе. Даже в мыслях. Не потому что не знал, а как раз совсем наоборот… Двери распахнулись и пространство наполнилось топотом ног, охами, ахами, вздохами и несносными идиотическими вопросами и причитаниями. Бран смотрел на происходящее словно со стороны. Слуги. Бриенна. Вездесущий Сэм по обыкновению возглавляющий всю эту взволнованную толпу. Поднимают, что-то говорят, руки Сэма ощупывают заботливо на предмет повреждений, а Брана пробивает на нервный смешок, который он не сдерживает даже. Сэм обеспокоенно смотрит. В губы тычется холодный край стеклянного бокала — опять он ему пихает капли какие-то! Ну сколько можно?! Миллион раз наверное уже сказал и судя по всему еще столько же придется… Бран с силой хлестнул по руке своего мейстера и выбитый бокал брызнул осколками разбитого стекла и какими-то резко пахнущими каплями очередного настоя, отвара или что там за мерзопакость была. — Сколько раз мне повторить, чтоб ты не совал мне всякую снотворную и успокаивающую дрянь?! — прошипел разгневанно, сверля глазами своего мейстера. — Я пока еще твой король! Изволь хоть иногда прислушиваться и выполнять! Лицо Сэма застыло. Голову опустил. На щеки наплыли пунцовые тени. Кусает губы, чтоб не ответить резко. Собрался наконец, тихо проговорил: — Простите, мой король. Больше не повторится. Я ошибочно предположил, что вы переволновались, когда упали по неосторожности… еще раз прошу меня простить. Брану стало стыдно. Ведь действительно же искренне заботится и переживает душой. Да что уж там — один из немногих в его окружении, кому можно верить и от кого не прилетит ножа в спину. И порывы эти всегда от сердца идут и от желания как-то облегчить его, Брана, состояние. Король закрыл глаза и тихонько вздохнул. — Оставьте меня все, — проговорил он, — кроме великого мейстера. Так и смотрел в пол покорно, даже когда наедине остались глаз не поднял. Брану совсем тошно стало. — Сэм, — позвал он негромко. — Да, ваша милость, я слушаю, — ровно и бесцветно ответил ему Сэм. — Ну зачем ты так, Сэм?! — воскликнул король. — Я тебя обидел. Ну извини меня, Сэм! Я не хотел, просто эти видения меня совсем измотали. И она еще со своей войной… а ведь обещала мир! Да, знаю, наивный идиот. Нельзя было верить, да я и не поверил, но надеялся… ведь всегда хочется надеяться на лучшее. Я срываюсь, потому что устал. Я так ужасно устал, Сэм! И мне так отчаянно нужен иногда друг! Ты прости, что тебе порой достается вот так… Сэм вскинул на него испуганный взгляд, дослушал сбивчивые извинения и объяснения и затараторил в свою очередь, что он тоже виноват, что можно бы и запомнить, да и обижаться глупо — он же знает как тяжело приходится сейчас Брану, но у него тоже голова идет кругом и Лилли… тут Сэм замолчал, сглотнул и кажется с трудом удержал слезы. Бран устало посмотрел на своего друга и заметил как глубоко залегли тени под его глазами, как страшно расчерчивает белки сеточка полопавшихся сосудов — не спит почти, весь в заботах и трудах, хорошо хоть аппетит не теряет, а то бы наверное уже ветром качало. Бран дернул уголком губ в невеселой улыбке и как можно более ласково проговорил: — Шел бы ты отдохнуть, Сэм, а то мне смотреть на тебя страшно. Иди поспи, а за меня не тревожься — я справлюсь. — Я к Лилли лучше пойду, — сразу отозвался Сэм. — Ты к Лилли конечно зайди, проведай ее, но обещай мне, что после пойдешь и выспишься хорошенько. Ну не дело это, так себя вымучивать, — почти уговаривал его Бран. — Я… да, хорошо, я высплюсь, — ну вот и славно, хотя бы не спорит, пусть даже и не согласен. — За Лилли тоже не тревожься, — вот это надо было сказать, необходимо и Бран говорил, — я пока никак не могу понять, что с ней, но обещаю тебе — я найду. И пойму. И мы вернем ее обязательно и она будет прежней. Сэм благодарно кивнул, сверкнув слезинками в уголках глаз. Ему это нужно услышать, важно, ему помогает и Бран говорит. Ведь не трудно сказать слова поддержки, если бы еще и выполнить сказанное было так же легко! — Сэм, попроси там прислугу ко мне, я хочу лечь уже. Кивает, улыбается, да-да, конечно, охотно разворачивается к дверям… Бран наблюдал за движениями и жестами Сэма будто через затуманенное стекло. — И пусть Бриенна не приходит, — остановил его Бран в двух шагах от выхода, — она считает своим долгом помощь мне во всем и я ценю это безмерно и уважаю, но сейчас уведи ее отсюда… ненавязчиво, — Бран на последнем слове заговорщицки подмигнул Сэму. — И как я ее уведу?! — вытаращил тот на него глаза в ответ недоуменно. — Ну придумай! — развел Бран руки в стороны и широко улыбнулся. — Ты же умный! Так что я в тебя верю! Потому что они непременно в дверях чуть позже столкнутся и как обычно начнут пепелить друг друга взглядами, а то еще и пару колкостей отпустят… я не люблю на это смотреть. Мне неприятно. — О, так вот в чем дело, — понятливо выдохнул Сэм и твердо пообещал, — сделаю! — Спасибо, — искренне поблагодарил Бран и добавил строго, — не засиживайся там у Лилли, ты обещал мне, что отдохнешь. На том Сэм его и покинул, а Бран остался ненадолго наедине со своими мыслями, которые в этот раз обратились к предмету беспокойства великого мейстера. Лилли… ох, Лилли! Сколько же тяжких дум она ему принесла! Пустая совсем оболочка — Бран проник в нее без труда, не встретив даже самого минимального сопротивления, а внутри не нашел даже следа ее самой, он вообще ничего там не нашел кроме пустоты. Словно ее душу, всю ее личность и сущность извлекли и куда-то в иное вместилище пристроили и тут вопрос без ответа — временно ли? Единственные слова, сказанные ею были обращены к Брану. — Я — загадка. Отгадаешь — выиграешь шанс. Ну, а если нет — мне будет очень жаль, — так она пролепетала не своим совсем, каким-то притворно-детским голосочком, прозвучавшим жутковато и пробравшим неожиданно волной неприятных покалываний по позвоночнику. После чего расхохоталась диким буйным смехом и уставившись остекленевшими вмиг глазами низко прохрипела: — Конечно же ложь! Мне не будет жаль ни капли! Мне давно уже никого не жаль! Тебе не отгадать меня, глупый мальчик из некрасивого северного замка! А вот я тебя разберу на мелкие частички! Голову откушу тебе! Кровь вылакаю! Пожру твою слабую плоть! С косточками вместе схрупаю! Душу выпью!!! Последние жуткие слова она провыла на страшно тягучей и режущей по ушам нестерпимо высокой ноте, после упала, дернулась пару раз всем телом конвульсивно и словно выключилась. Когда пришла в себя — была все той же послушной, молчаливой и пустой оболочкой Лилли. Больше ни слова не слетело с ее губ. Она никого не узнавала, не выказывала никаких желаний и лишь напевала целыми днями и ночами непрерывно что-то бессвязное. Была при том абсолютно послушна — шла, куда вели, ела, когда кормили, позволяла себя купать, переодевать, укладывать спать и кажется даже закрывала глаза и имитировала сон необходимое для человека количество часов. Покорно сидела рядом с Сэмом. Он приобнимал ее за плечи осторожно, читал ей книги вслух, водил на прогулки в призамковый сад — она не реагировала ни на что. Покорная красивая кукла из которой вынули жизнь и каким-то непостижимым колдовством заставляли тело изображать некогда живую девушку. Был правда еще один случай в самом начале, когда ее только доставили сюда и когда схлынули первые их шок и паника от того, что они увидели и поняли. Тогда ее отдали заботам служанок, чтобы те выкупали ее и переодели — она совершенно спокойно пошла за ними, но как только одна из девушек попробовала снять с нее брошь с драконами, кинулась диким зверем, вцепилась мертвой хваткой в тело несчастной, царапала и кусала, рвала зубами с негромким довольным урчанием, будто большая хищная кошка… или какое-то иное животное. Сил четырех крепких мужчин-стражников едва хватило, чтобы оттащить ее от жертвы. С тех пор на проклятую драконью брошь никто не покушался, это всем слугам к ней приставленным проговаривалось первым делом, а Лилли больше никакой агрессии не проявляла, как и прочих реакций. Заботы о той горничной взял на себя лично Сэм, несомненно чувствуя свою вину в случившемся. Состояние девушки было ужасно — целые куски были выдраны из рук, из груди, даже лицо пострадало… Сэм тогда впервые за все время напился, видимо от ужаса и Бран не посчитал себя вправе его за это упрекнуть. Он тогда молча выслушивал пьяные рыдания своего мейстера и друга и его сбивчивые речи, утешить не старался — ему и нечем было. Он и сам едва держался, чтоб не последовать примеру Сэма и хорошенько приложиться к бутылке, потому что он после всего еще раз посмотрел на случившееся и все то, что в панике ускользнуло от внимания всех там присутствующих, внимательно рассмотрел, а рассмотревши — проклял свою идею выяснить детали. Рассмотрел он голодный блеск в живых и осмысленных глазах и то как жадно и с наслаждением Лилли… вернее ее тело и то, что в нем сидело, заглатывает куски плоти своей жертвы. Она ее попросту жрала! И не оттащи ее вовремя — быть той девушке съеденной. У Брана мороз по коже пробегал непрестанно от увиденного и с Лилли он с тех пор предпочитал в одной комнате не находиться без особой на то нужды… Шелест платья — прохладный, скользкий и гладкий, как шелк из которого оно сшито. Платье простое и закрытое. Вереницы крохотных перламутровых пуговичек на высоком вороте и узких рукавах. Платье белое, как и плащ, как и накидка на голове, скрывающая длинные гладкие волосы. Волосы у нее черные, как крылья воронов и всегда почти туго стянуты белой атласной лентой. Глаза серые, как предгрозовое небо, многие называют ее взгляд колючим и холодным, а Бран видит в темно-серой глубине покой, умиротворенность. Мелкие шаги, бесшумные, кажется, что она плывет по комнате восхитительным белым призраком. Ох, сколько же было визгов, истошных и почти что панических, когда должность мастера над шептунами досталась ей! Бран стоял насмерть и отстоял таки свой выбор, позатыкав весьма жестко все рты, дерзнувшие возразить. Потому что она того стоила. И потому что была нужна ему. Она — вкрадчивая тишина, она — мягкий обволакивающий туман. Она — его отдушина и глоток свежего воздуха в затхлом болоте столицы. С ней можно не говорить лишних слов и быть уверенным, что она не задаст глупых вопросов. Она понимала его. Сплетен конечно же про них ходило целое огромное море и один слух был чуднее и страннее другого, чего только не лезло в головы человеческие в попытках отыскать объяснение для того, что в принципе не могло быть ими понято. Белая ведьма, так ее стали называть в столице. Шептались с опасливой оглядкой, что околдовала она короля, опутала чарами, а может даже и приворожила. Плели языки в великом множестве байки и про скорую свадьбу и про какие-то кровавые ритуалы сочиняли нелепости и много чего еще порождали на свет откровенно бредового. Брану все это было безразлично, ни единого раза не пожалел он о решении приблизить к себе Малору Хайтауэр и отдать в ее ведение все тайны короны, сделав своей ближайшей советницей и другом. — Видения? — прошелестел негромко ее голос, был он довольно низким, местами уходил в приятную хрипотцу, убаюкивал и успокаивал. Она не имела дурной привычки говорить лишние слова, когда они были одни, вот как сейчас, даже положенные приветствия предпочитала не произносить, за что Бран был ей ужасно признателен — она всегда старалась говорить только действительно важные вещи, когда же принятые правила приличия требовали от нее говорить ничего не значащую чепуху, она всегда делала это максимально коротко, предпочитая отмолчаться в большинстве случаев. Бран и сам старался придерживаться такого же поведения, потому что люди вообще чрезмерно много говорили, произносили кучу лишних слов, перемешивали смыслы и темы, были непоследовательны и сеяли хаос. Особенно она в том была успешна — Дейнерис. От той запутанной и сладкой игры слов, устроенной ею при встрече в Драконьем логове, он до сих пор нервически вздрагивал. Она тогда здорово выбила его из равновесия уже одной только своей дурной особенностью затуманивать головы так, что уже и самого себя забудешь и во что угодно уверуешь — этим он и объяснял фанатичную преданность ей столь многих. — Видения, — подтвердил он коротко, вытряхивая из головы мысли о Дейнерис. — Что-то интересное или так, помучить приходили? — Малора чуть скривила лицо, словно свои же слова ей сильно были неприятны. — Помучить, — усмехнулся Бран, — выпутался вполне успешно. — Желаете поделиться увиденным, ваша милость? — без малейшего проблеска интереса и уж тем более любопытства спросила она. — Поделиться желаю, как и всегда, миледи, но позже, — Бран сопроводил свои слова скупой полуулыбкой, — сейчас есть более важные темы для разговора и первая из них — ваши пташки. Есть чем меня порадовать? — Может и есть, — пожала она плечами, — смотря что вашу милость интересует. — Прежде всего — Драконий Камень. — Увы, тут у нас сплошное огорчение и потери. Ни одна из моих пташек, улетевших в ту сторону, не вернулась. — Это печально. — Меня тоже печалит необходимость затрачивать время и усилия на обучение новых, взамен утраченных. — Полагаете они теперь…? — Бран нарочно не договорил, оставляя ей возможность продолжить его фразу. — Нет, никто из них не переметнулся. Они мертвы. Я предлагаю признать наше решение ошибочным и более не отсылать пташек в ту сторону, это слишком расточительно, а результат нулевой. — Да, согласен, миледи, мы приняли неправильное решение и следовать ему и дальше не имеет смысла. — Я немедленно отправляюсь в… — начала было она и осеклась, улавливая нечто тревожное, — или мне остаться, ваша милость? — Да, миледи, останьтесь со мной… ваше присутствие скрашивает некоторые неприятные моменты, — с ней только и мог он признать как тяжело ему дается переживать все эти видения. — Чем желаете нынче заняться, мой король? — тонкие губы ее тронула улыбка. — Почитать вам? Или поработаем над летописью? Упомянутая летопись была случайным детищем их невинной забавы — Бран заглядывал в прошлое, после рассказывал ей об увиденном, иногда она сама просила его отыскать какие-то определенные события, интересовавшие ее. Как-то раз она что-то записала, после снова и еще — так они, незаметно для себя, вовлеклись в процесс написания книги, в которой проливали свет на самые таинственные и противоречивые места в истории Вестероса. Сегодня конечно ни о каком заглядывании в прошлое и речи быть не могло — ему требовалось время на восстановление, а вот просто перебрать уже написанное, дополнить, подправить, уточняя детали — он бы с радостью, но нужда в некоем разговоре поджимала уже давно и пора была разговор этот осуществить, Бран и так откладывал его неоднократно исключительно из соображений личного каприза, состоявшего в нежелании лишаться ее общества. — Нет, просто поговорим, — вздохнул Бран, смиряясь с необходимым, — важно и давно уже следовало. Садись, — чуть заметно кивнул он ей. — Как скажешь, — она всегда безошибочно ловила вот этот момент, когда они переходили от одной формы общения к другой — гораздо более близкой и доверительной. Бран позволил себе откинуться на подушки, слишком измотало его сегодняшнее, и теперь наблюдал как она медленно снимает и аккуратно складывает тяжелый плащ, стягивает ленту с волос и рассыпает их иссиня-черный шелк по плечам и по спине. Нечасто она это делала, а жаль — волосы у нее были действительно роскошными, истинное сокровище, впрочем вся она была усладой для глаз, отдохновением для души, утешением для сердца. Такой и должна быть женщина, подумал он с неудовольствием, не то что некоторые бешеные девицы верхом на драконе, хоть конечно от красоты ее и дух захватывает, только по итогу от той красоты одни расстройства и куча проблем. Вон у него на Севере еще одна такая же сногсшибательная красота восседает, тоже глаз не отвести, а по сути — сплошная головная боль от нее, а толку — пара капель, да и те с боем выбивать надо. То, что эти две не спелись в свое время в лучших подруг было чудо и чудом этим Бран был обязан своему… не брату, а кузену. Все никак не отвыкнет он называть в мыслях Джона своим братом и считать родным, знакомым и безопасным. Не Джона, снова внес он исправление в ход своих мыслей, а Эйгона. Страстная влюбленность Сансы принесла плоды и сыграла довольно весомую роль в случившемся, а сейчас вот вывернулась обратной стороной и тоже принесла свои плоды, только уже не Брану. Впрочем ничего необычного, слишком это чувство было непредсказуемо, хаос в чистом виде. Порывы женского сердца — что может быть ужаснее, если обладательница этого сердца наделена хотя бы минимальной властью? Малора изящно опустилась в кресло рядом с его постелью и молчаливо ожидала когда он заговорит, не врываясь в его мысли, не торопя и даже не пребывая в нетерпении. — Тебе придется отправиться в путешествие, хотя видят боги — я не желаю ни в каком случае тебя отпускать от себя, но больше некому, — озвучил он неизбежное. — Куда будет лежать мой путь? — даже удивления не выказала, будто знала заранее… вполне кстати может статься, что и знала, будущего она не видела конечно, а вот смутные предчувствия умела рассмотреть и что-то полезное из них извлечь. — На Север. Напомнить моей взбалмошной сестрице чьей милостью она носит корону, а также о ее обещаниях и обязанностях. По пути заверни в Риверран, без цели, просто взглянуть. — С Сансой будет трудно, — голос ее прозвучал ровно, она не была раздражена или огорчена, не делала попытки отвертеться от неприятной обязанности, просто проговаривала факт. — Знаю. Потому тебя и отправляю. Тириону она задурит голову как обычно, он приедет оттуда с ног до головы очарованный и с ее мнением вместо своего собственного, а всех прочих она и вовсе сожрет с потрохами, ни разу не поперхнувшись. — Злишься и расстроен. Сильно она тебя разочаровала, — как всегда почти безошибочно считала Малора испытываемые им чувства. — Ты не представляешь насколько сильно! Дура! Как есть дура! — Она не дура вовсе и сам ты так не думаешь, это в тебе сейчас злость говорит. На опрометчивые поступки ее толкает любовь, мой король, а любви противиться сложно — ты не можешь этого отрицать. Страшное чувство, губительное… любовь почитают благом, но это не так — она несет лишь смерть. — Ты как-то излишне все драматизируешь, моя мудрая леди, — возразил ей Бран, — вот возьмем самый близкий мне пример — мои родители. Они любили друг друга, действительно любили и их любовь приносила только хорошее. И уж точно их любовь не имела никакого касательства к их гибели. — О нет, вот тут я тебе прямо сразу возражаю! В основе любви твоих родителей не было страсти. Их любовь опиралась на взаимное уважение прежде всего, они терпеливо взращивали свое чувство на протяжении длительного времени, потому и получили столь достойный результат. Я же говорю о иной стороне любви — когда в основе ее лежит страсть, желание обладать, быть рядом, быть вместе и цена не играет роли, когда ради этого «рядом» и «вместе» приносят любые жертвы, идут по головам, ломают судьбы, забирают жизни… отравленный дар богов. Именно это чувство и погубило Дейнерис Таргариен несколько лет назад, а сейчас оно тащит на дно твою сестру. — Вот сделай так, чтоб все же не утащило. Она сестра мне и я не хочу ее терять, хотя конечно на троне Севера предпочел бы видеть не ее… — Арье чуждо стремление к власти, — мягко улыбнулась Малора, — да и нельзя было этого устроить, старшая ведь Санса. — А еще Арье чуждо потакание своим капризам, она не склонна влюбляться и бежать по зову глупого сердца, — не раз уже и не два Бран говорил с Малорой о своем желании видеть корону Севера на голове Арьи, Малора мнение его полностью разделяла и они дружно вздыхали, сознавая полнейшую невозможность такого уклада. Они еще полночи шептались о Сансе, обсуждали детали предстоящей поездки и многое другое, только под утро Бран наконец заснул чутким беспокойным сном. Ему снилась Санса, облаченная в черный вдовий бархат, страшная железная корона с выбеленными волчьими клыками венчала ее голову, лицо ее было бледно как снег, сложенные степенно на коленях руки холодны, а небесно-синий цвет глаз приобрел жутковатое свечение умертвия. Бран стоял перед высоким ее ледяным троном, дрожа от холода и страха, что-то бессвязное лепетал ей робким голосом, а она застыла безмолвной статуей, пялясь слепо в пустоту поверх его головы. После все куда-то сгинуло и сестра его уже предстала обнаженной хохочущей бестией на чудовищном черном волке, что уносил ее все дальше и дальше, нечесаные ее кудри с запутавшимися в них еловыми иглами вились за спиной огненными сполохами, она скалила зубы и дико сверкала глазами, сжимая крепко коленями волчьи бока, адская же зверюга меж тем оторвалась от земли и понеслась по ночному беззвездному небу, оставляя за собой пламенеющий след. Проснулся он совсем больным и разбитым, дурацкий сон не шел из головы, к сну добавлялись слушки, упорно ползающие по всему Вестеросу, о ведьме на северном троне, что перекидывается в зверя и рыщет ледяными ночами под луной, изыскивая себе добычу и горе тому, кто угодит в голодную оскаленную пасть, потому что пожирает она не столько тела, сколько души. И еще много чего страшного и, чего уж греха таить, захватывающе интересного сочинялось. Откуда все эти небылицы брались Бран решительно не понимал, приходил только неизменно к выводу, что в людях неистребима потребность в сочинительстве сказок и последующем их непременном пересказывании. Человек, стоявший перед ним сейчас, был Брану неприятен. Он не нравился ему никогда, хотя надо признать — справлялся он со всем ему порученным вполне пристойно и даже должность мастера над монетой внезапно оказалась ему по силам, правда последнее благодаря его выдающейся совершенно наглости, завидной целеустремленности и почти полному отсутствию каких-либо моральных барьеров. Не предел мечтаний, но на данном отрезке времени он Брана устраивал и потому поиском кого-то более талантливого для этой должности король себя не утруждал. К сомнительным плюсам Бронна также стоило отнести его верность, хотя на счет последней Бран никаких иллюзий не питал. Верность Бронна имела дурной запах и проистекала из осознания, что без поддержки короны новоявленный лорд лишится всего, что имеет, включая собственную жизнь. Страх и жадность — вот что держало бывшего наемника у трона короля. Его чутье, в прошлом не раз его спасавшее, сейчас подсказывало ему единственный верный путь к выживанию и было источником его преданности. Бран бы охотно от него избавился, только вот кем его заменить? Никого лучше у него на примете не было, а заменять кем-то таким же, а то и более худшим, было бессмысленно. Этого он хотя бы уже знает, он если и предаст, то лишь ради спасения собственной шкуры, в остальных же случаях приползет к подножию его трона покорной услужливой псиной — вот как сейчас. Простор был потерян. Бронн не смог его удержать, вопреки всем заверениям Тириона, единственное, что он смог оттуда забрать — собственную жизнь, цена которой была сейчас меньше чем ноль. Даже свою взбалмошную женушку не смог с собой привезти. Бран стиснул зубы и сжал руки на подлокотниках так, что суставы заболели. Сколько сил он угробил на девицу Редвин! И все теперь впустую, а самое обидное — никого и не упрекнешь особо. Он сам когда-то одобрил идею этого брака, сам посчитал, что получится примирить лордов Простора с безродным псом в Хайгардене таким вот путем. И ведь получилось почти, если бы не поганый характер этой девицы. И если бы Бронн был поумнее. И хотя бы что-то соображал в военном деле. И не был так самоуверен. Обвинения сыпались из уст короля нескончаемым потоком и были они несправедливы, тут он был полностью согласен со своим десницей, но и поделать с собой ничего не мог — выплескивал накипевшее раздражение, давно в нем бродившие страхи выливал злобными ироничными словами. Малора бы его конечно успокоила, одним лишь легким соприкосновением рук отрезвила бы, но ее здесь, к несчастью для сира Бронна не было и потому пришлось ему претерпевать обрушившийся на него поток королевского гнева. Дополнительно раздражала Брана откровенная неспособность сира Бронна внятно излагать свои мысли, от некоторых его выражений король болезненно морщился, но продолжал слушать, потому что увидеть было невозможно. Все попытки посмотреть были провальны. И сама Дейнерис и люди вокруг нее были словно непроницаемым куполом накрыты, он немного смог пробиться внутрь и пожалел о том — сил растратил немерено и ничего не получил по итогу своих действий, разве что еще некоторым количеством вопросов без ответов обзавелся. И теперь вот слушал нестройный рассказ Бронна и злился с каждым словом им сказанным все сильнее. Перебивал и обрывал речи мастера над монетой, потому что терпения не было никакого слушать ненужное. К ненужному Бран относил все эти скучные события в Просторе, сопутствующие им подробности и конечно же взятие Хайгардена — ничего нового или заслуживающего внимания и только зряшняя совершенно трата времени, которое несомненно можно было употребить с куда большей пользой. Тирион было пробормотал себе под нос, ни к кому конкретно не обращаясь, что вот про огненную атаку на Хайгарден послушать стоило бы поподробнее, но сразу умолк под прожигающим взглядом Брана. Потому что Брану оно без надобности совершенно — как раз это ничем сокрыто не было и он все прекрасно рассмотрел. Все эти сами собой двигающиеся струны, словно их невидимые руки перебирали, зависшие в пустоте флейты, еще какие-то струнные, которых он не запомнил. Ожившие музыкальные инструменты выводили мелодии, под которые выплясывало пламя — он насмотрелся и наслушался до тошноты. И ничего абсолютно не понял. Произошедшее не умещалось ни в одни привычные рамки, не имело никаких совершенно объяснений, а следовательно и говорить пока было не о чем. Потому Бран и прервал колоритный рассказ к большому неудовольствию своего десницы. Зато вот переговоры, которые конечно же ни к чему не привели, его живо заинтересовали и он потребовал подробного рассказа и теперь рассказ этот слушал, временами передергиваясь от грубоватых выражений к которым время от времени прибегал рассказчик. — Сир Бронн, а вашей сообразительности хватило напомнить о данном ею обещании? — Не сомневайтесь, ваша милость, — бодро отрапортовал тот, — напомнил и еще как. А этот щенок мне ответил… — Лорд Баратеон! — рявкнул Бран, теряя уже терпение. — Извольте в присутствие короля изъясняться прилично! Почему я каждый раз вынужден вашим воспитанием заниматься?! — глаза короля гневно сверкали, однако он уже немного поутих и бросил все еще раздраженно: — Продолжайте, будьте так добры. — Лорд Баратеон, — послушно повторил сир Бронн, сжимая кулаки, — сказал, что никакой войны она нам не объявляла и никакого обещания не нарушала. Она мол просто сопровождает его, потому как на Драконьем Камне скука смертная, ну вот он и пригласил ее развеяться. — Блестяще! — не мог не восхититься Бран. — Нет, это просто выше всяческих похвал! Лорд Тирион, вы оценили, да? — Я оценил, ваша милость, — сдержанно проговорил Тирион, тщательно подбирая слова, — только вот восторгов ваших разделить не могу, уж простите. — Ой, да бросьте, милорд! — махнул Бран беспечно рукой куда-то в сторону. — Ну ведь не придраться ни к единому слову! Хотите я вам запишу дословно ту ее речь и обсудим после. Ну ведь и правда же — блеск! — Если мой король считает необходимым разобрать ее тогдашнюю речь по слову, то мы конечно это осуществим и я охотно приму участие и окажу всю посильную… — Как вы стали серьезны, лорд десница, как по мне, то слишком уж, — Брана распирало от шального и злобного веселья и он никак не мог удержать себя в руках, — но мы с вами обсудим это с глазу на глаз. А сейчас я бы вот хотел уточнить одну крохотную детальку, вот прям мелочь внимания не стоящую, но мне любопытно страсть как! Сир Бронн! Утолите мою любопытство! — Весь внимание, ваша милость, — почтительно склонил голову тот в ответ, — если это в моих силах… — В ваших, в ваших, — Бран улыбался как ребенок, которому в руки дали большой леденец роскошного и праздничного ягодного цвета и вот теперь он весь в предвкушении не знает с какой стороны подступиться к желанному лакомству. Бронн застыл в ожидании, еще не чуя никакого подвоха, а вот многоопытный Тирион насторожился, пока лишь слегка и даже чуть лениво, но готов в любой момент собраться и отбить любую нападку. Вот и правильно, а то расслабился. Все таки разбаловала его Дейнерис в свое время… Бран иронично хмыкнул про себя, он бы пожалуй даже обсудил с ней этот вопрос, если б представилась такая возможность… письмо что ли ей написать? Бран представил лезущие на лоб аметистовые глаза и как она беспомощно машет письмом, после падает в кресло и, протягивая бумагу Джону, слабым голоском лепечет: «Джон, взгляни… я ничего решительно не понимаю, ох, мне даже дурно сделалось» и он кидается обмахивать ее роскошным перьевым веером внезапного бирюзового цвета, а после все вчитывается и вчитывается в ровные строчки, ищет скрытые смыслы и никак найти не может, потому что нету там ничего междустрочного на самом деле… А ну как ответит?! И что тогда?! Мысль эта прямо ожгла его задорным предвкушением. Ах, тогда он конечно сломает печать и кинется читать, а после не медля ни секунды засядет ответ ей строчить! Вот было бы славно — полыхающая в стране война и они с Дейнерис в перерывах ведут тайную переписку, перемывая в тех письмах кости Тириону, а он, бедолага, бродит как потерянный по Красному замку и икает, икает, икает… увы, всего этого милого хулиганства Бран себе позволить не мог, хотя пребывал в странной убежденности, что Дейнерис с радостью вовлеклась бы в подобное. Бран усилием воли обрубил свои дикие фантазии, улыбнулся преувеличенно любезно и медовым голосом задал наконец свой вопрос: — Итак, милорд, скажите же мне как вообще во вверенных вам землях оказались две армии?! — на последних двух словах вся сладость из голоса его улетучилась и на замену ей пришел ледяной металл. — В чем же причина? Ну что вы мнетесь? Отвечайте своему королю, уж не стесняйтесь! — Ну… этот… лорд Баратеон сказал, что он так отреагировал на мое… на мое… — Бронн переступил с ноги на ногу и снова запнулся. — Ну договаривайте уже, милорд, не томите, — подбодрил его елейным голосом Бран и сам же себе противореча не стал ждать пока Бронн соберется с духом и вымолвит неприятную правду и сам ее озвучил: — Это вторжение в Простор — ответ на ваше оскорбление, брошенное в лицо лорду Баратеону вот в этом самом замке пару месяцев назад. Это вторжение — результат вашей несдержанности и глупости! — Мой король! — взвился Бронн возмущенно. — Я себе не оправдываю, тоже хорош! Но ведь они все подстроили! Это просто повод! — Да! Да, милорд! Вы совершенно правы! — издевательски-восторженно провозгласил Бран. — Всего лишь повод! Формальность и мелочь. Пустяк! А ранее была провокация, прямая и неприкрытая, и что вы сделали? Ровно то, чего от вас хотели и ждали! И этот, как вы его называете, мальчишка и щенок — вас с легкостью разыграл. Так кто же тут мальчишка? Молчите! — Бран резко выбросил вперед руку, пресекая попытку возражения еще и жестом и продолжил: — Знаю я, что вы скажете. Они конечно же изыскали бы другой повод, прояви вы сдержанность, и все равно война была бы неизбежна. Только вот тогда им пришлось бы все переигрывать, действовать иначе. А это время! Ресурсы! Шансы! Расстановка фигур наконец! Да просто человеческие жизни… всего лишь промолчать, сдержаться… что в этом сложного? — закончил Бран почти шепотом. Бронн буравил взглядом стену и молчал, сказать ему несомненно было что, но он благоразумно прикусил язык. Тирион зато вздохнул и вымолвил тихо, но твердо: — Мой король, лорд Бронн повел себя конечно крайне несдержанно, но его можно понять — это был вопрос чести. Я прошу извинить меня за грубость, но если бы мою супругу вот так попользовали… — Вашу супругу уже попользовали! — громко прошипел Бран, перебивая своего десницу. — И что-то я не наблюдаю как вы, схвативши меч, спешите честь свою поруганную отстаивать. Тирион осекся, мгновенно посерел лицом и уткнулся взглядом в носки своих сапог. Бронн, о чудо, тактично уставился куда-то вбок и прикинулся глухим. Это было подло. Некрасиво. Нельзя было говорить эту гадость. Хотя бы потому, что Санса — его сестра и что бы там она ни вытворила и как бы ни выбесила его, он должен и обязан отзываться о ней с уважением и уж точно не позволять слов, слетевших с языка мгновение назад. Но Бран почти не раскаивался, потому что злился. Злился на Тириона, что никак не мог пережить равнодушие Сансы и все о чем-то мечтал, питая свои надежды тем фактом, что их формальный брак Санса так и не потребовала аннулировать. Глупый карлик! Никак не желал понимать очевидное — Сансе попросту удобен этот брак, но если вдруг возникнет нужда, она прискачет сюда моментально и будет требовать аннуляции и Бран ей эту аннуляцию выдаст на золотом подносе и не потому что сестра, а потому что так правильно. Но пока она молчит, Тирион не теряет надежды. Как, ну как можно быть таким наивным и не замечать очевидного? Санса возвращала Тириону все присылаемые им подарки, на письма отвечала коротко и по существу, а то и вовсе оставляла без ответа. При личном общении была холодна, надменна и крайне язвительна, порой правда начинала мило ворковать и расточать очаровательные улыбки, что было бессовестной манипуляцией и только слепой бы этого не увидел. Тирион слепым не был, но предпочитал не видеть, что Санса веревки вьет из него. Вот эта вполне сознательная слепота Брана более всего злила. Он и про случившееся-то между Сансой и Джоном поведал Тириону в надежде вытравить из его сердца эту глупую влюбленность, а по итогу Тирион только впал в мрачную меланхолию и пустился в самозабвенное страдание. А ведь взрослый мужчина, многое повидавший и казалось бы откуда всей этой юношеской дребедени взяться… Бран скользнул неприязненным взглядом по Бронну — еще один. Вроде бы прожженный циник, без чести и совести, а все туда же! Врюхался по самые уши в эту Десмеру! Бран мысленно сплюнул с омерзением и прервав свои досадливые размышления, тяжело и продолжительно вздохнул и прервал повисшее молчание: — Сир Бронн, можете быть свободны. Идите и постарайтесь принести хоть какую-то пользу, желательно исполняя свои прямые обязанности. У нас война, а она всегда требует средств. Подумайте об этом. Бронн склонил почтительно голову и вышел вон. Тириона никто не отпускал и он так и стоял, неотрывно глядя на свои сапоги, молча пережевывал и глотал горечь обиды. — Я позволил себе возмутительную бестактность, это было недостойно. Прошу принять мои извинения, — Бран понаблюдал как дернулись поникшие плечи Тириона и продолжил: — Правда, лорд Тирион, простите меня. Я гадость сказал, поддался глупым эмоциям. — Да, будет вам, ваша милость, ну сказали и сказали — все мы не святые. Злимся, расстраиваемся. Это ведь хорошо, значит мы живы, — в тусклом поначалу голосе Тириона на последних словах прорезался неизменный его смешливый огонек. — Ну и славно, милорд, — Бран позволил себе улыбку. — Я нынче вечером ужинаю с Давосом, сами понимаете, что позвал его не просто ради приятной беседы, а обсудить кое-что важное. Надеюсь вы к нам присоединитесь, я бы хотел, чтоб вы послушали. — Всенепременно буду, — блеснул Тирион улыбкой. На этой дружественной ноте король и десница распрощались. Тирион утопал прочь, а Бран, оставшись наконец в одиночестве, крепко задумался. Руки его ожили, метнулись к большому внутреннему карману и извлекли оттуда расшитый бисером плюшевый мешочек. Король неспешно развязал витые шнуры и на свет показались два небольших, гладко отполированный шара — белый и черный. Черный совершенно точно был выточен из обсидиана, а вот какой камень послужил материалом для белого было неизвестно. Шары эти он взял в руки и снова погрузился в длительное раздумье. Кисти его рук при том покачивались, словно были чашами весов. Наконец он прервал свое занятие и шарики вернулись в мешочек, туда же он запустил руку и легкий ровный перестук, приглушенный плюшем, говорил о том, что его пальцы неспешно перебирают камни. Наконец перестук прекратился, рука его вынырнула из мешочка, крепко сжимая ухваченный вслепую камень. Немного помедлив, он разжал сомкнутые пальцы — на ладони его лежал, похожий на диковинную ягоду, шар густого и темного цвета крови. Бран поднес его к глазам и лицо его осветила торжествующая улыбка. Ужин подходил к завершению. Бран бросил взгляд на восхитительно воздушный персиковый пирог, поданный на десерт. Сладко-фруктовый аромат плыл по комнате, но Брана совсем не привлекал. Он бы предпочел брусничный — терпкий и свежий вкус, тягучая сдержанная сладость, а в сердце ее легкая горчинка. Брусничный пирог напоминал о доме и о том времени, когда мир вокруг был безопасен и наполнен чудесами. Как-то раз леди-мать позволила им есть тот самый брусничный пирог руками, чем он, Арья и Рикон с радостью воспользовались. Арья немедленно нарисовала себе алые усы и начала корчить смешные рожицы, малыш Рикон закатывался в счастливом смехе, глядя на нее. Санса конечно же разрешение немного побаловаться проигнорировала и продолжила пилить пирог крохотным ножичком, накалывала на тоненькую ажурную вилку отрезанные кусочки и изящным движением отправляла в рот. Вот всегда она такой была, наверное даже в младенчестве материнскую грудь сосала с соблюдением всех правил этикета, а насытившись промокала крохотный ротик кружевным платочком и вежливо лепетала, едва выговаривая слова: «Благодарю за ужин, маменька». Мать тогда тепло улыбалась, на них глядя, а отец смеялся так, что слезы на глаза выступили, он утирал их тыльной стороной ладони, а они снова и снова набегали ему на глаза, потому что он никак не мог прекратить смеяться… Счастливые слезы — от смеха. Счастливое время — утраченное, не повторить. Ноздри резануло ароматом острой прохлады — мятный чай. Еще один повод ностальгически вздохнуть. Мятный чай часто заваривали в Винтерфелле, там для этого использовали пузатые глиняные кувшинчики, было вкусно и уютно. Здесь чай заваривали в высоких и стройных фарфоровых чайниках с позолотой, которые Брану не нравились, несмотря на всю их вычурную красоту. Смешливая девушка с озорным взглядом принесла для сира Давоса подогретого вина. Сам Бран вина не терпел и обычно на королевских трапезах оно не присутствовало, но для сира Давоса делалось исключение — последний год он все мучился горлом, заходился приступами удушливого кашля, который подолгу не останавливался, а подогретое вино с добавлением каких-то целебных трав помогало, это конечно же неугомонный Сэм вычитал в каком-то очередном пыльном фолианте. Давос чуть приподнял кубок в сторону Брана, слегка склоняя голову — обычное его проявление благодарности, что король помнит о его недуге и позволяет нарушить немного устоявшееся правило. Бран улыбнулся в ответ. Не трудно помнить о таком и проявить необходимую заботу. Не трудно принести извинения, если был груб или не прав, даже если ты король. Не трудно сказать слова поддержки. Выбор — вот это трудно. Неподъемная ноша, которую надо раз за разом взваливать себе на загривок и тащить, клонясь к самой земле от тяжести. Не бросить и не передать никому. Только нести в полном одиночестве. — Сир Давос, — пора было начинать о деле, — насколько мне известно, королевский флот вполне неплохо себя чувствует. А достаточно ли у нас кораблей для осады? Например, острова. В самое ближайшее время. — Смотря какой остров, ваша милость, — Давос выглядел малость огорошенным, явно не ждал такого вопроса. Впрочем собрался быстро и пустился уже в размышления: — Я так полагаю речь про Арбор? Ожидаемо, учитывая, что лорд Редвин открыто перешел на сторону противника… Не стану вас обнадеживать, ваша милость, у Арбора тоже есть флот и немалый, так что… — Речь не об Арборе, — сдержанно улыбнулся Бран. — Я хочу, чтобы вы взяли в осаду другой остров. Драконий Камень. Это осуществимо? — Вполне осуществимо, — пробормотал Давос механически, выглядя еще более пораженным. — Тогда сделайте это. Чтобы ни туда, ни оттуда — никто! Чтобы и муха не пролетела! — Бран негромко пристукнул кулаком по столу и глаза его азартно сверкнули. — Ваша милость, я ни в коем случае не ставлю под сомнение вашу мудрость или правильность ваших решений, — начал голосом мягким и вкрадчивым Давос, придя в себя, — но все же попрошу объяснения. Осадить Драконий Камень силами королевского флота вполне реально. Как вы сказали? Чтобы и муха не пролетела? Муха может и не пролетит, а вот дракон — другое дело. Ну посмотрит она пару дней на нас, а после просто выберет ночку потемнее, поднимет Дрогона в небо и у нас больше не будет флота. Так зачем? Бран неслышно вздохнул. Ожидаемые слова и вопрос. Разумные и правильные рассуждения. Давос всегда был умен, практичен и умел говорить неудобные вещи максимально деликатно. — Друг мой, вы ведь уже видели не раз результаты моих решений. Странных решений, если выразиться мягко. А если честно, то откровенно безумных решений. На первый взгляд. — Видел конечно, — смиренно признался Давос, — и имел возможность убедиться лично, что решения принимаемые вашей милостью стоит оценивать по их результату. Это решение — одно из таких? Странных? — Да, сир Давос, это одно из тех самых решений, — подтвердил Бран. — И можете мне поверить — она не сядет на дракона и не станет жечь корабли. У нее есть серьезные причины не делать этого. А мы получим кое-какие важные преимущества, если запрем ее на Драконьем Камне на нужное время. Какие именно пока сказать не могу, уж простите. Всему свое время. — Тогда у меня только один вопрос — до какого момента следует держать осаду? — поинтересовался Давос, по всем остальным вопросам видимо пришедший в согласие с самим собой. — Думаю, что два-три месяца будет вполне достаточно, — ответил Бран немного подумав. — Мы за это время получим так необходимое нам преимущество, а она не успеет озвереть до такой степени, чтобы начать жечь все, что горит. Завтра же начинайте подготовку, сир Давос. Затягивать с этим нельзя. — Позвольте тогда мне удалиться, ваша милость, час уже довольно поздний, а мне рано подниматься. Морские дела следует начинать на рассвете, а лучше бы и за час до него. — Конечно идите, друг мой, — лучезарная улыбка осветила лицо Брана. — И удачи вам в вашей миссии. Давос откланялся. Тирион, молчавший все время пока король разговаривал с мастером над кораблями, шумно выдохнул. — У вас тоже сомнения? Вопросы? Слушаю вас, лорд десница, — милостиво предложил ему Бран высказаться. Тирион повертел в руке двузубую вилку, звякнул ей о край тарелки, собираясь с мыслями. — Сомнений у меня нет, ваша милость, а вот вопрос имеется — о каком преимуществе шла речь? — Лорд Тирион, — чуть сварливо проворчал Бран, — вы ведь всегда были умны, а спрашиваете всякую ерунду… Вы ведь провели рядом с Дейнерис достаточно много времени и успели неплохо ее узнать. Так ответьте, полагаясь на это знание, что она предпримет в случае осады Драконьего Камня? — Я лишь думал, что неплохо ее узнал. Штурм столицы избавил меня от этой иллюзии. Когда она продолжила жечь город после звона колоколов, я понял, что никогда не знал Дейнерис Таргариен. Скажу больше — в тот день я впервые увидел ее, если вы понимаете о чем я. — Понимаю, — кивнул Бран, — но все же ответьте на мой вопрос. — Мне нечего вам ответить, мой король, — развел Тирион беспомощно руками. — Что она сделает, Тирион?! — голос Брана прозвучал настойчиво и требовательно. Тирион вздохнул, смиряясь с необходимостью отвечать на вопрос: — Тут я согласен с сиром Давосом. Выберет ночь потемнее и просто сожжет корабли, конечно это исходя из прежних моих о ней… — Верно! — прервал его Бран. — Именно так она и поступит! Тирион посмотрел на него широко раскрытыми глазами, в которых плескался чистый, неразбавленный ужас. — Нет никакого преимущества… — наконец осенило десницу понимание. — Вы хотите сказать, ваша милость, что нам нужен именно такой вариант развития событий? — Да, — просто подтвердил Бран жуткую догадку своего десницы. — Но… но… но зачем, — едва слышно проговорил Тирион, — ведь мы просто лишимся флота, который и так невелик, и все на том. Что мы выигрываем от этого? — Как вы думаете, лорд Тирион, несколько десятков кораблей и некоторое количество жизней допустимая плата за окончательное избавление от Дейнерис и исходящей от нее угрозы? — почти пропел Бран вкрадчивым полушепотом. — Более чем, — пролепетал Тирион едва слышно. — Вы хотите сказать, что во время атаки на наш флот есть шанс…? — Да! — торжествующе выдохнул Бран. Перед его внутренним взором пробежали сладкие образы, неясные, спутанные. Неудержимая ярость дракона. Свирепая радость его всадницы. Пылающие корабли. Ужас и боль людей, попавших в огненную ловушку. Пламя и кровь. И среди ожившего кошмара — горячее сильное сердце, не знающее страха. Жест отчаянной надежды, там где больше не на что надеяться. Тонкий свист стрелы, улетающей в никуда и аметистовые глаза, широко распахнутые в изумлении, еще не до конца осознавшие случившееся. Отчаянная вера во что-то непостижимо далекое. Для этого есть какое-то слово, но слово это все время от Брана ускользало, оно ему и незнакомо было, он никогда его не слышал здесь. Чужое слово, нездешнее, иномирное даже… впрочем не так уж важно это слово, может его и не было вовсе. Главное, что вот это странно-сложное и одновременно простое сплетение действия, чувства и состояния было тем единственным, что действительно можно было противопоставить таким тварям как она. — Ваша милость, а не выйдет ли у нас снова лишь отсрочки…? — осторожно поинтересовался Тирион. — Нет, только не в этот раз, — отрицательно покачал Бран головой. — Так что молитесь, милорд, молитесь всем богам какие только есть! Молитесь, чтобы она ошиблась. Молитесь, чтобы нам повезло. Король коротал вечер в одиночестве. Мысли его привычно уже вертелись вокруг Дейнерис. Она всегда была с ним, даже когда разум его занимали совсем другие вещи, она все равно маячила где-то на фоне, выглядывала из-за угла, отражалась в гладких поверхностях, пряталась в тенях. Источник его тревоги, бывший с ним неотлучно с момента ее возвращения. Она ворвалась в мир сгустком бешеной силы, разбудила все спящее, растормошила все сущее, незримые потоки, впавшие в глубокий стазис, немедленно пришли в движение, живо и ярко отзываясь на ее тихий мелодичный зов. Равновесие было нарушено. Мир, который он начинал только выстраивать — рассыпался, порядок, что он мнил прочным и нерушимым, на поверку оказался не прочнее тонкого хрусталя. Потоки хаоса, что исходили от нее неумолимо достигали все новых и новых точек в пространстве, подчиняли себе, опутывали, захватывали, преображали и не встречали никакого сопротивления. Мир, словно преданный пес, спешил прижаться к ее ногам. Мир пребывал в движении и волнении, мир искрил и потрескивал под ее прикосновениями и спешил принять изначальную свою форму. Люди как и прежде были перед ним уязвимы, но на окружающий мир Бран более повлиять не мог. Он чувствовал себя отвергнутым и разбитым на части, в нем никак не доставало сил, чтобы собраться заново. А еще было все время что-то лишнее при попытке собраться и лишнему этому никак не получалось отыскать положенного места. Как часы, подумал Бран и горько рассмеялся. Часы эти, украшенные позолоченными форелями, и сейчас стояли где-то на каминной полке в одной из комнат Винтерфелла и вполне исправно тикали, отмеряя бег времени. Они с Арьей тогда расшалились и сами не поняли как часы оказались на полу, стояли и смотрели испуганно на россыпь деталей механизма. Конечно же их попытки все собрать успехом не увенчались, но они не сдавались, уж очень не хотелось идти каяться перед матушкой, тем более, что часы эти леди Кейтилин любила, они напоминали о доме ее отца, откуда были привезены много лет назад. Их тогда спас мейстер Лювин, он забрал разбитые часы и обещал починить, при условии, что Арья и Бран сами все расскажут матери. Они конечно же рассказали, отчаянно краснея, а их леди-мать смеялась. Часы Лювин и правда починил, да так, что и следа не осталось и они снова отбивали жизнерадостный непрерывный свой ритм. Вот бы ему, Брану, сейчас такого умельца как Лювин, чтобы взял и собрал его, нашел место для каждого кусочка измученной души, сшил бы аккуратно, отполировал места швов… какой же простой и понятной была раньше жизнь! Какой счастливой. Бран скосил глаза чуть вбок, туда где в углу сгущался мрак. Цок-цок. Тонкие острые коготки клацают тихонько и вкрадчиво по гладкому камню. Из-за угла осторожно выглядывают, мерцают болотной зеленью глаз, примериваются, выбирая момент. Скользкое что-то и грациозно-гибкое бесшумно извивается, прячется в движении теней, аккуратно пробует раздвоенным языком воздух — будет ли нынче добыча? В воздухе висит плотный туман вязкого отчаяния — хорошая добыча, вкусная. Язычок втягивается и скользкие извивы прячутся в тень, замирают в ожидании. Золото глаз вспыхивает за спиной, Брану нет нужды оборачиваться, чтобы увидеть их. Да и не хочет он видеть как они хлопают длиннющими ресницами и выжидающе смотрят. Скоро должно начаться. Новая пытка. Его протащат через очередные круги боли и страха, выкачают все, что только можно, а эти, что тут уже расселись вокруг, подберут излишки, слижут остатки. Он не хочет! — Прочь! — страшно и гулко взвыл Бран. — Не сегодня! Нет! Все равно подбирались, пропихивали уже ненавязчиво и даже как-то ласково ему в сознание очередную мучительную реальность. Он знал чем можно прервать надвигающийся кошмар, чем точно получится разогнать всех тварей, алчущих его помучить. Это требовало сил, это нельзя было делать часто, лишь как сейчас — когда совсем невмоготу. — Убери свои убогие сказки о несбыточном, — прошелестел он голосом, преисполненным ласковой язвительности. — Сюда вот лучше взгляни! Почему ты мне вот этого никогда не показываешь? Почему отрицаешь эту вероятность? Чем она тебе так неугодна, что ты о ней все время забываешь? Только вот знаешь от твоей забывчивости она ведь не утратила своей правдивости. Усилием воли Бран выбросил в немую и глухую пустоту ворох видений-картинок и сам прикрыл глаза, наслаждаясь. Видения были плохими, но отчего-то неизменно грели ему душу, убеждая лишний раз в правоте его решений и выборов. Дракон, зеленый с бронзой, взмывает в закатное небо, унося своего всадника прочь от столицы. Где-то в глубине Красного замка раздается грохот разбившегося стекла, нежные изящные руки вцепляются в дверные косяки и с красивых губ, созданных для поцелуев и улыбок, срывается звериный рык, наполненный болью, обидой — и гневом, а в подкрадывающейся тьме отзывается таким же болезненно-гневным ревом черный дракон. На другом конце королевства такие же нежные и красивые, словно кукольные, руки вцепляются в рыжие кудри, в васильковых глазах дрожат слезы, а пухлые карамельные губы, бледнеют и шепчут отчаянно: — Что же теперь будет? С королевством? Со всеми нами? А с вами? — Война, — получает она короткий и жесткий ответ и темные глаза смотрят решительно и сурово. — И нет больше никаких нас… да и не было наверное. Крупные снежные хлопья кружатся в воздухе, укутывая белым пушистым саваном Остров Ликов, юноша под огромным чардревом поднимает лицо навстречу падающему снегу, распахнув большие карие глаза, вдыхает глубоко, словно на что-то страшное, но необходимое и давно откладываемое и отодвигаемое, решается… с кресла сползает бесшумно на заснеженный ковер из алых листьев худое и вмиг похолодевшее тело, лежит недвижимо несколько мгновений и тихо истаивает, оставляя лишь темно-синее одеяние да чуть примятый снег. Черно-красный дракон взрезает небеса мощными крыльями, оглушая ревом и полыхая золотом глаз. Ветер треплет разноцветные знамена — здесь собрались не все, но очень многие. Все бросили и пришли на зов, сделав окончательный выбор и тем самым завершив наконец бесконечный процесс расстановки сил в грядущих событиях. Двое склонились над столом, переставляют резные фигурки, тихо перешептываются, скользят руками по карте. Одинаково светлые волосы и одинаково черные легкие доспехи. Угольно-черная прядь в шелковистом серебре его волос. Ее волосы заплетены в многочисленные косы, а хитросплетения плотных кожаных чешуек доспеха подчеркивают заметно округлившийся животик. — Мы выиграем эту войну, нам есть ради чего, — произносят они почти одновременно и в опасно сощуренных фиолетовых глазах разного оттенка раскачивается янтарное пламя. Он осторожно убирает от ее лица прядь волос, кончики пальцев мягко оглаживают высокие скулы, губы соприкасаются в нежном и долгом поцелуе. Между ее ключицами сверкает большой черный бриллиант, ограненный в виде звезды, а на его руке кольцо — валирийская сталь и рубины, строгие формы, повторяющие одну, давно утраченную, корону… Бран открыл глаза — его окружали пустота и тишина. Он смог! Он разогнал по углам тени несбывшегося, не дал завлечь себя в паутину кошмаров. Он переводил дыхание, на лице его играла счастливая улыбка. Хотелось праздника, как и всегда в моменты редких побед над терзающими его демонами. Рука ухватилась за витой золотистый шнур и тишину прорезал требовательный перезвон колокольчика. Конечно никакого праздника он устраивать не собирался и когда на зов колокольчика появились слуги приказал отвезти себя на открытую галерею, что и было исполнено. Галерею освещали многочисленные кованые фонари, в окошечки которых были вставлены желтые и зеленые стекла, раньше еще были красные, но их он приказал убрать — слишком тревожным и зловещим был их кровавый отсвет. Сейчас галерея была залита теплым золотистым и таинственным зеленоватым светом, ему нравилось. Он отослал слуг и остался переживать свой маленький триумф один. Мысли пребывали в удивительном спокойствии, ничто не тревожило, не пугало — редкое и сладостное умиротворение охватило все его существо. Неприятные треск и шуршание выдернули его из блаженного транса. Мотылек влетел в один из фонарей, привлеченный светом и теперь бился в попытках спастись, не понимая, что уже по сути мертв. Глупое создание. Бран равнодушно отвернулся от агонии мотылька, перевел взгляд в другую сторону и тут его ухо уловило звук мягких шагов. Почти кошачьих. Среди теней ощущалось присутствие. Бран улыбнулся. — Я знаю, что ты здесь, — прозвенел его голос, усиленный эхом. — Выходи! Из тени за колонной выскользнула тонкая невысокая фигурка. Служанка. Совсем молоденькая и хорошенькая, что глаз не отвести. Стояла перед ним молча, глаза в пол опустила, а руки теребили край белого передника. Забавно. Бран усмехнулся и потребовал: — Посмотри на меня. Девушка робко подняла глаза и все так же не двигалась. Бран рассматривал ее внимательным прищуренным взглядом, чуть покусывая губу. — Симпатичная, мне нравится, — произнес он наконец, — побеседуем? Девушка испуганно взмахнула ресницами и чуть заметно кивнула. — Хорошо, — довольно кивнул Бран, — у меня нам будет удобнее. Снова молчание в ответ и робкое покорное согласие. Ну прелесть же, мысленно восхитился он, а вслух сказал насмешливо: — И убери эту гадость со своего лица. Я не желаю разговаривать с какой-то неизвестной девкой, пусть даже и очень хорошенькой. Пухлые губки исказила совершенно чужеродная для них усмешка. Тонкая рука взметнулась вверх, что-то там подцепила незримое, стягивая давно мертвую иллюзию и открывая живое и хорошо ему знакомое лицо.