Чума на оба ваши дома!

      Уже давно распрягли лошадей, разобрали поклажу, и вновь прибывшие отдыхали по комнатам перед торжественным ужином в честь счастливой встречи и благополучного избавления, а Чарльз и Диего все не могли свыкнуться друг с другом. В суматохе прибытия, среди возгласов и объятий, капитан Бернардито лишь познакомил их и оставил договариваться как знают.       Доротея, донья Эстрелла и Эмили Мюррей наскоро накормили всех детей в одной комнате, впрочем, больше занимаясь беседой между собой, чем подопечными. Чарли с удивлением смотрел, как мама, не глядя и не прерывая разговора, ловко засовывает кашу с ложки в ротик Дженни Мюррей, сидевшей у нее на коленях. Диего не менее изумленно слушал, как бабушка, никогда не отличавшаяся многословием, расхваливает свернувшегося у нее в ногах полуволка Карнеро, сравнивая его с пастушьими собаками испанских гор.       Теперь донья Эстрелла задремала в кресле, Эмили Мюррей отправила Реджинальда укладывать Дженни, а сама исчезла на кухне вместе с Доротеей. Чарли и Диего оказались предоставлены сами себе, если не считать Томми Бингля, нахохлившегося в углу над своей обезьяной. Томми был молчалив и обижен — мужчины не позволили ему остаться с ними, прогнали поесть с дороги вместе с детьми. Кроме того, понурая и дрожащая у него на коленях Микси есть отказалась, чем изрядно взволновала и мистера Бингля, и обоих мальчишек, всеми силами мечтавших сейчас найти занятие подальше друг от друга.       — Я принесу теплого молока, — вызвался Чарльз, глядя на печальную мордочку обезьянки. — По-моему, она простудилась.       — А то мы не знаем, что она простудилась! — не сдержавшись, огрызнулся огорченный Диего. — Зимой в индейском плену не так просто было ее уберечь!       — Я принесу козьего молока, — высокомерно откликнулся Чарльз. — Оно целебное. На необитаемом острове мы от простуды только им и лечились.       Диего саркастически хмыкнул:       — С чего ты взял, что то, что помогает тебе, может вылечить обезьяну?       — Не веришь — отца спроси! — сгоряча выпалил Чарльз и осекся под взглядом Диего.       С минуту они взирали друг на друга с непримиримой враждебностью. Потом Чарли, как более добродушный, очевидно, решил признать промах.       — У меня никогда не было ручной обезьяны. Разве они не пьют молоко?       Смущенный своими нападками на младшего, Диего тоже решился на мировую.       — Пьют. А почему у тебя не было ручной обезьяны? Сеньор Мюррей рассказывал, они на острове водятся.       Чарли указал на собаку, спящую в ногах доньи Эстреллы:       — У меня Карнеро. Он бы ее слопал.       Диего скептически посмотрел на полуволка, потом на Микси на коленях Томаса Бингля.       — Уж будто бы?.. Эту он за всю дорогу не слопал.       — Отец не разрешал заводить обезьяну, говорил, она все в хижине переломает, — виноватой скороговоркой пояснил Чарльз и тут же спросил, заглаживая неловкость: — А как вы в плен к индейцам попали?       — Они думали, сеньор Мюррей убил их вождя. Они напали, мы сделали вылазку, но их было слишком много, и солдаты полковника Бернса...       — Вы сделали вылазку? — Чарли заметно погрустнел. — Когда захватывали корабль, отец велел мне оставаться с мамой в пещере.       Диего снисходительно попытался утешить:       — Когда мне было шесть лет, меня бабушка тоже не пустила в Пирее с убийцами драться. А теперь я вырос, но она бы меня тоже не пустила, если бы у нас хватало мужчин.       — Мне девять, — обиделся Чарли. — Когда мы были в Африке у баконго, меня там тоже называли мужчиной! А у тебя даже оружия нет.       — Есть, — возмутился Диего. — Отцовский кортик! И стрелять меня сеньор Мюррей учил, правда, я еще плохо стреляю.       — Пф-ф-ф, — Чарльз пренебрежительно отмахнулся. — У меня собственный арбалет, я с ним сам хожу на охоту. Если плохо стреляешь, на острове с голодухи помрешь, и без оружия там опасно.       — Меня даже индейцы собирались казнить как воина, — Диего высокомерно изломил тонкие брови. — Не веришь — спроси у отца.       — Он тебе скажет, что ты дня не протянул бы на необитаемом острове!       — Можно подумать, ты без него протянул бы!       Загорелые щеки Чарльза побледнели от гнева, большие черные глаза недобро прищурились, сжались крепкие кулаки.       — Думаешь, я чего не умею, если меня сам Одноглазый Дьявол учил?       На смуглом лице Диего проступил румянец, раздулись крылья орлиного носа, и в уголке правого глаза задрожала темная родинка.       — Почему же даже враги Одноглазого Дьявола верят, что я могу его заменить, иначе бы убить не хотели, а про тебя никто и не слышал?       В пылу спора они не заметили, что за ними внимательно наблюдают. Проснувшаяся донья Эстрелла смотрела с ласковой укоризной, переводя восхищенный взгляд с одного на другого, Томми Бингль — со скучающим снисхождением и досадой, а Доротея, неслышно вошедшая и замершая у дверей, — с волнением и некоторым страхом. Но стоило Чарли открыть рот в ответ, она тут же метнулась, опустилась на колени между ними, легонько приобняла за плечи.       — Дорогие мои, я вас очень прошу, не надо поминать врагов, когда у нас праздник. Давайте вы поможете мистеру Бинглю полечить его обезьяну, а потом позовете всех к столу и умоетесь перед ужином.       Диего попытался отстраниться от прикосновения, но она, отпустив Чарльза, удержала его за плечи уже обеими руками и заговорщически подмигнула:       — Тебя индейцы считают воином, а я после крушения корабля четыре года прожила в племени баконго, и они меня почитали как колдунью, потому что я умела лечить. Пойдем, ты мне покажешь, как надо согреть молоко для обезьяны.       Приоткрывшийся рот Диего захлопнулся без возражений, и он недоверчиво улыбнулся.       — Хорошо, сеньора Доротея...       У Чарли даже губы задрожали от обиды, но тут его поманила к себе донья Эстрелла:       — Милый, забери-ка мой плед. Укутайте хорошенько нашу умницу Микси.       — Я принесу одеяло, — смущенно встрепенулась Доротея, но старая испанка остановила ее надтреснутым смешком.       — Я полгода провела в тюрьме, дорогая, и полжизни в бегах и изгнании, это считается? Здесь достаточно тепло для меня.       — А я знаю! — выпалил Чарльз, подбегая и с восхищением глядя на донью Эстреллу. — Вас взял в заложники злодей коррехидор, а король Испании знал вас и освободил!       — Все так, мой хороший, — ласково ответила донья Эстрелла и погладила Чарли по круглой загорелой щеке. — По сравнению с тюрьмой сеньора коррехидора здесь очень тепло и уютно.       — Семейка под стать Одноглазому Дьяволу! — съехидничал про себя Томми Бингль, но получилось, пожалуй, и слишком громко, и немного тоскливо. Не то чтобы мистер Веснушчатый нос скучал в свои тринадцать без ласки мамы и бабушки, но все-таки у него теперь не было даже и брата.       Донья Эстрелла и Доротея обернулись, но посмотрели не на него, а куда-то ему за спину. Томми не успел поднять голову, как на его плечо легла тяжелая рука капитана Бернардито.       — Хочешь с нами?       — А?.. — жалобно пискнул Томми, пытаясь вывернуться из рук капитана и заглянуть ему в глаза — один живой и искрящийся весельем, второй — холодное изделие негритянских ювелиров.       — Я спрашиваю тебя, мистер Томас Бингль, синьор Луиджи, товарищ Фернандо Диаса в поджоге Бультонской верфи, юнга шхуны «Светозарная» и ополченец Голубой долины, — ты хочешь уйти с нами на остров?       Донья Эстрелла с Доротеей безуспешно пытались скрыть улыбку. Диего и Чарльз, как по команде, покраснели до корней волос и, насупившись, виновато переглянулись.       Томми Бингль немного подумал, опустив голову, а потом вдруг хрипло ответил, пряча увлажнившиеся глаза:       — Я... хочу, капитан Бернардито. Спасибо. Вот только мистер Мюррей...       — Не за что благодарить, сынок, — Одноглазый Дьявол взъерошил ему волосы на затылке и ласково потрепал по плечу. — С мистером Фредом я договорюсь, он поймет, что в нашей семейке только тебя не хватает. Давайте-ка, лечите свою обезьяну и умывайтесь, все уже собираются ужинать.