Numquam obliviscar

      Это безумство. С самого начала безумство. Но на плечах Тревиля в один момент оказывается слишком большая ответственность, а времени думать у него нет вовсе. Идея приходит спонтанно, и Тревиль знает, что это безумство.       То самое, которое может сработать.       Действовать необходимо быстро и чётко. Благо, у него есть люди, на которых можно положиться. И ребёнок, его родная дочь, подходящая по возрасту для этой невероятной авантюры.       «О Господи, дай мне сил пережить это!» — отчаянная ситуация требует отчаянных мер, и Тревиль снова бросается с головой в гущу событий.       Теперь он регент Французского королевства. Теперь он правитель, которым никогда не хотел быть.       «Ох, Арман, как же мне сейчас тебя не хватает!» — он думает с отчаянием, думает с сожалением, и горькая ирония сквозит в его кривой усмешке.       Это безумие. И Милость Божья, если он выйдет живым из этой передряги!       Надежда, однако, оказывается коварной штукой. Не то чтобы он недооценил своего врага, но робкий лучик надежды на то, что всё пройдёт гладко, теплился в его груди. Гримо же оказывается куда более прозорлив и целеустремлён, и весь и без того спонтанный, хлипкий план летит к чертям.       Тревиль слишком хороший воин, чтобы строить иллюзии по поводу сил и умений врага. Тревиль слишком опытный солдат, чтобы строить иллюзии по поводу выигрышности выбранной тактики. А потому лишь получая известие о том, что Гримо раскрыл их план, он знает точно, что из предстоящего боя он не выйдет живым.       Ведь для того, чтобы защитить короля, ему необходимо пожертвовать какой-то фигурой. И злой рок, а быть может, наоборот, милость судьбы, опускает свою божественную длань именно на его голову. — Прости, Арман, — Тревиль усмехается горько, обращаясь себе под нос. — Я подвёл и тебя, и нашу дочь.       Он прикрывает глаза и делает тяжёлый глубокий вдох. Лишь для того, чтобы тут же открыть их вновь и крепче сжать в руке рукоять верной шпаги.       Регент Французского королевства без страха и опасений идёт вперёд. Вступает в битву с врагами, защищая страну и её будущее собственными силами и жизнью. В конце концов, Тревиль никогда не был политиком. Старый альфа был воином — воином он и падёт.       Когда чужие пули впиваются в его плоть, он не чувствует боли. Он не слышит крики своих мальчишек, верной четвёрки, что никогда не предавала и не подводила его. Он падает наземь и знает, что сегодня он не вернётся домой.       Однако, быть может, именно сегодня он встретит того, по кому тосковал шесть невероятно долгих лет. — Капитан? — голос д’Артаньяна предательски дрожит, и Тревиль не может сдержать мучительную усмешку.       Сколько бы времени ни прошло, какой бы пост он ни занимал, для них он всё равно всегда будет капитаном… — Передайте моей девочке, — его голос слабеет с каждым мгновением, в то время как жизнь вытекает, словно песок, ускользающий сквозь пальцы, — что несмотря ни на что я люблю её… — он чувствует ледяное дыхание Старухи на своём затылке, и горькое сожаление в последней отчаянной тоске сжимает его сердце.       Сбегает бесцветной незаметной слезой, теряющейся где-то на виске, и отзывается последней мыслью павшего воина.       «Как жаль, что перед своим уходом я в последний раз не взглянул на нашу дочь»…