***
Много коридоров. Смеха, счастья, продуктивности. Я очень устал видеть, как у всех всё прекрасно, один я не могу скрыть свои страдания (Ужасное зрелище). Постучал в дверь. Мне крикнули что-то неважное, означающее «Входи», и вступил в кабинет психиатрии. Такой же тёплый полумрачный свет от лампы. Прекрасная женщина с теми же великолепными формами, красивой улыбкой. Загадка. Наверняка она совершенно одна, и так же популярна в кругу психов-учёных, как и… — Приятной встречи, и тебя что-то беспокоит, Костя? Она откинула свою каштановую косу-колонок за спину, выпрямившись. Взялась крепче за офисный планшет с бумажками, элегантно помаргивая. Жаль, только я не могу заставить себя влюбиться в неё (А наверняка-бы смог). Вздох. — Здравствуй, и я убивал людей. Лина резко выдохнула, но так же безразлично посматривая на меня. Болтала ногой, моргала, склонила голову чуть вбок. — Ну?! — Рассердился я. — А где ужас на лице?! Шок? Разочарование хотя-бы?! Лина, вы- — Расскажи поподробней. — Так спокойно она выдала, прикрыв глаза. — Причину, сам процесс, эмоции, последствия, вывод. — Я убивал не раз, хаа-а-а-ах… Странная она, раз начинает тихо ржать с меня, и кажется, прикусывая язык. — Продолжай, Костя. Это-то хорошо, что ты решил открыться мне. Я уселся на мягкую софу. Под подушкой слева я спрятал вчера конфету. И её нашёл, ой как классно! Лина улыбнулась, выдохнув, чуть подправляя бумаги в файле. Умяв быстро конфету с малиновым желе, я откашлялся, вспоминая, ради чего вообще сюда заявился. — В общем, первой жертвой был мой одноклассник. — Вот как?.. — Имя не помню. Как именно убивал, тоже не помню. — Угу… — Она всё пишет в свою фиолетовую тетрадь с ярким энтузиазмом. — Но я прекрасно помню то, что этот пи- — Давайте без выражений, Костя? — Нервно показала зубы сквозь улыбку Лина, тихо усмехнувшись. — Вы ведь помните ваше обещание? — Кху, да, и… эта тварь лицемерная была! Линочка задумалась, щурясь. Приложила согнутый указательный палец к подбородку, перекинув другую ногу на левую. — Как проявлялось лицемерие? — Спокойно проговорила она. — Он… Я щёлкал пальцами, пытаясь ухватиться не только за тяжёлую окровавленную бензопилу и битое стекло. Поймают и арестуют, поймают и- — Он вообще был из взломщиков чипов! Вроде… — А-гааа-а-а-а… — Задумался психолог, откинувшись на спинку стула. — А снимая их, он занимался не только продажей своей услуги… — Но и грязными делами? — Ага! — Как-то сам показал на психолога. — Он, короче, однажды усыпил меня и хакнул мой чип. Лина всё записывала, и, хоть это было вовсе невежливо, однако, я смотрел в её тетрадь вроде недели две назад. Почерк просто великолепен, я знаю. — А потом я очнулся уже в тёмном подвале какого-то старого дома. — Угу. — Он уже хотел меня избить, изнасиловать или что там, но я… Я… И вновь пытаюсь схватиться не за то, что он говорил слишком много шуток про секс с ним и с… кое-кем. Не в обидные упрёки в излишнюю эмоциональность на некоторую ерунду, или недостаток чувств на нечто, по их меркам, «нормальное». Неее-е-е-ет, в конце следствия то, что данная особь человеческого отродья убивал слабых детей было случайностью. Что вы, нет! — Я сбежал, достал из кухни нож и напал на него. Нанёс около… А потом только лужи крови, измученное лицо, холодный пот и дрожащие руки. — Восьми ран. Он-то всего лишь меня попугать хотел. И… Глубокий вдох. Забуду эту нелепую историю, красиво преобразованная в голове. И выдох. — Вот с тех пор я начал убивать. Наверное, я так подтверждаю тревожащие слухи. — Интересная история, Костя… — Она будто задержала дыхание, наигрывая. — Действительно необычная история, и на счёт слухов ты особо не волнуйся, ведь на моей памяти бывали случаи и ужасней. Щелчок. Я нервно стучал ногой по полу. — Лина, спасибо вам большое… Она приоткрыла рот, подправив свои прямоугольные очки. Нежная улыбка, заострённый подбородок, складочки только подчёркивают всю взрослость психолога. Как же мне её жаль. У такой хорошей женщины могла быть прекрасная карьера, выбрав бы не эту лабу. Попался я, который даже мой психолог сверху, Александр Ренц, не вынес. — Ну, рада вам помочь, Костя! — Мне просто нужно идти, там… Собрание через минут пять наверно! — Ох, ну, — И только сейчас дошло, что всё это время она словно не вникалась. — Конечно, идите! Или даже… Бегите! Только в следующий раз приходите по расписанию! Ангелина относится ко мне как к особенному, но ребёнку. Будет неудивительно, если она хочет стать матерью. Лина, Линочка, Линчик… Дорогой человек, что только стоит один совет спросить (Мне слишком её жаль) Хлопнул дверью. Закрыл и открыл глаза. Твою мать, опять кровь. В памяти очень много моментов с этой жидкостью. Плитка, паркет, линолеум, стол, кровать, асфальт. Даже моя, из носа, как случайно ударюсь лицом до помутнения в глазах, или давление подскачет… Причины могут быть любые. -…Ты что, псих?! — Кричал кто-то сзади, когда я хотел спуститься на этаж ниже. — Нет! — Перекрикивал второй, более девчачий голос. — Я вот пойду и завтра предложу ему выпить! — Михаил Иванович только с друзьями пьёт, а то ты помнишь, он вроде историю нам всем рассказывал, как его чуть не- — Со-вра-ти-ли. — По слогам прошептал я. Не помнить эту историю — это как если бы я забыл о его дне рожде- а, точно, я это уже умудрялся делать. Только когда одна добродушная дама не намекнула на это, кинув деньги в лицо во время повышения моей квалификации (В итоге нам двоим было стыдно вечером). Они дурочки. Ничего не сделают. А если и да… Щелчок.***
Руки дрожат. Глазные яблоки готовы вывалиться. Блевать охота. — Что же я наделал?! Ладони окровавлены. Всё вокруг грязно. Голова дико гудит, а сердце готовится остановиться. — Тц… Кровавые сосиски, огромные, мясные ленты. Мерзко даже просто держать это всё в руке, сжимая эти склизкие трубы. Лицо не совсем молодого человека осталось в ужасе. Я нахожусь… В конце какого-то коридора. Тут темно, лампа перегорела, никого вдали не вижу. Посмотрел в угол и увидел камеру. — Руки вверх! Охрана тут как тут. Я неохотно поднял руки, поворачивая их. Какая-то левая охрана, я их не знаю (Либо новенькие, либо я на незнакомом этаже). — Лечь на пол! Я улёгся прямо в луже крови, убрав руки за спину. На них нацепили наручники, и начали вести через запасный выход по лестнице вниз. Оказалось, я был на третьем этаже. Меня спустили на пятый этаж, группа охраны окружила меня и вела наверняка в изолятор. Ну конечно, я же конченый псих, который прирезал слабого, бесхребетного охранника! Хочу умереть. Я… Щелчок.***
Трупы. Темно. Трещит дверь. — Привет! Сколько тут тел? — Не знаю. Это он? Это он…Так страшно оборачиваться назад, к любимому холодному тону. Не хочется смотреть в его сладкие глаза, ощущать тепло элегантных рук, но такое сильное осуждение, презрение, даже ненависть в обыкновенном лице. Не хочу унижаться, когда я испачкаю его чистый лабораторный халат в чужой крови. Сам же его ругал за грязь, а тут я. Не умудрился даже убрать всё, скрыть… Не хочу. Не буду. Убегу, убегу, куда-нибудь. В угол комнаты, самое чистое место среди этих белоснежных ковров какого-то неизвестного кабинета. — Уйди. — Нет. — Почему?! — Заорал я, вжавшись в нож. — Почему ты не убегал тогда, когда я ногу тебе стулом сломал?! Почему ты не прятался тогда, когда я был готов любому башку скрутить в ярости после проигрышей?! Почему?! Почему?! Идиот просто протянул мне руку в пятом классе. Идиот просто красиво улыбнулся и выглядел очень тупым, тоскливым, трепещущим моё торнадное сознание трезвонящим холодком. Идиот просто… Поддался так тупо, аж упал на пол с хлюпом крови. Нет воли не вспоминать фрагменты издевательств, насилия, мерзотного избиения младенца и лежащего ментально кукухой меня только из-за тошнотворной олимпиады. Миша медленно подходил ко мне. Каблуки туфлей с плеском по ковру. Наверняка тот с абсолютно холодным лицом рассматривал всех коллег, которые ему хоть как-то помогали. Ну, хоть не Денис, Никита и Макс. Всё, что не Ласт Райс, я, надеюсь, оставил жить. Он сел. Трепыхаясь напротив меня. Руки у него в треморе. Сжал моё тело, потянув на себя. Положил свою голову ко мне на плечо. Томительно. Сбоит. — Дем. Он взял у меня с рук нож, нежно. Расплылся в улыбке, изящно проведя ладонью по основанию лезвия, словно этим наслаждается сильнее самоудовлетворения. Тц, больной ублюдок. — Ты больной. Тупо кивнул, пытаясь отдышаться. — И у меня тоже нарушено восприятие мира. Опять молчаливо кивнул. — Я не что-то вроде маньяка, конечно, но ты, кажись, всех из-за пропуска лечения лишил жизни. Ничего не понимаю. Он, значит всё тупо знал? И молчал? Опупеть… Да и нож… «Ты настолько слаб, что даже убить себя не мог раньше?» Я не слаб, ни в коем разе (верно ли?) Убил бы себя ранее — меня бы после гроба возненавидели (имя портить не желаю). Нет, неее-е-е-ет, а сейчас это будет выглядеть слишком жалко. Щёлк. У правого уха тяжёлое дыхание. — У тебя тоже сработало в голове это? — Миша щёлкнул пальцами у левого. Отстранился, чуть затянув уголок рта вверх. — И ты оказался в другом месте при других обстоятельствах? — Да. Щёлк-щёлк. Щёлк. Красивые, костлявые пальцы. Ногти опять грызёт, под них чуть затекла кровь. Вторая на правом плече. Он посмотрел на меня, склонив голову. Лыбится, и впервые я осознал значение «ледяные глаза». Тьма. Мёртвое отражение. Пластмассовая улыбка в ухмылке. Прям веет от него холодом. Боже, хочу утонуть в его прохладе, остудиться, заморозиться и утонуть подо льдом… На-ве-чно. — Под-лёд-нов. — Выговариваю я по слогам, пытаясь вспомнить приторно-сладкое слово, медовое, такое… Ммм-м-м… — Жарко? Он приподнял брови, став ещё страшнее. — Д-да. — Жаль. Не понимаю, сколько времени мы молчим, в не совсем знакомом помещении, просто играя в «у кого мертвее взгляд». Ненавижу его, просто… — А ещё я хотел тут вообще-то повеситься. — Добавил этот самый Михаил, положив вторую руку на плечо. Бл… ин. В голову вдарило свежее воспоминание, что это именно его кабинет. — Ч-что?.. — Дорогой Костя, я просто очень мечтал покончить с собой потому, что мне не нравится существовать. — Почему?! — Заорал я, пытаясь слегка вытянуть нож у Миши за край лезвия. Он потянул его на себя, тоже немного. — Мне очень плохо, другого выхода нет. — А с какого перепугу?! — Мне слишком больно, просто… блин! — Рука и лицо, тяжёлый выдох и покачивание головой. Мммм, как я люблю. — Дай мне себя прикончить! Сложно, что-ли?! Наверно (Сложнее, чем обнять тебя). — Эм… Слушай. Я просто очень устал существовать таким «идеальным», когда за любой мой косяк меня сразу все к чёрту забугорному осуждают! Да и меня слишком много раз пытались избить, убить, изнасиловать «как в самых романтичных фильмах»! Да даже ты, идиот, который не умеет признавать свои чувства и предпочтёт прикончить пару-тройку людей, нежели сказать мне прямо в лицо то, что ты, некорректный коллега, обожаешь меня до написания слащавых заметок в тетради и ежедневные сновидения со мной! Он когда-нибудь умел по-настоящему кричать? Как же было бы классно, умей бы Миша оглушать меня, а не просто говорить на повышенных тонах, словно… В пальцах давно нет рукояти, и я жалею теперь слишком сильно. Безумные искорки, конфетти в глазах, как в зеркало гляжу. Да только, да только… — Мне бы тоже колёс от биполярного расстроства не помешали бы лет пять назад. Слабость к алкоголю, железные нервы, пропадания «на квалификацию». Ещё депрессивные фазы, с отмазкой «вспомнил Алекс». Или мания, по поводу «я под «грибочками»! Так что со мной всё хорошо!» с лыбой. Не додумался, просто не додумался… — Син-хрон-но. — Пробубнил я. Он мгновенно протыкает себя под рёбрами, выкашливая кровь. — Спас-си-бо… Посмотрел в своё жалкое отражение, постепенно глаза его закрываются, краснь утекает, оставляя объятия такими холодными. Железо заманчиво блестит, кровь течёт. У порога стояла толпа, мгновенно замолчав при отзвуке металла. Ревела навзрыд лишь дорогая Лина, заткнув свой рот руками. Правда, у меня была иная точка зрения на исход нашей истерии. (Мне слишком её жаль).