Мы - бессмертны

1999 год. Улицы городов опустели. Это было похоже на апокалипсис, хотя возможно это он и был. Люди предрекали конец света в этом году. Конец второго тысячелетия как конец света. Может это он и есть? Еще со времен Нострадамуса ждали разрушительных катаклизмов, которые накроют землю, столкновение с астероидом, который уничтожит все живое, гигантских вспышек на солнце, ядерную войну и приход Антихриста. Но пришла болезнь. Разрушительная, страшная, выкашивающая людей тысячами, миллионами. И нам эта болезнь была не совсем на руку. Нам, вампирам. Хотя и не спорю, мне нравились пустынные улочки — это было весьма необычно даже для таких кровопийц, как я. Мы ночные существа и вылазим из своих убежищ только с закатом солнца, но на улицах городов было полно людей в это время суток. Даже ночью города были наполнены людьми в этом веке. Найти жертву было совсем не трудно. И не одну за ночь, а теперь… Теперь все изменилось. Затихло. Улицы вымерли, очистились от людей, а ведь они — наша еда. Пища. И мы хотим их крови еще острее, кажется, чем раньше. Азарт охоты никуда не делся, просто теперь стало сложнее найти жертву по вкусу в темных улочках. Ты выслеживаешь, ждешь, когда какой-нибудь бедолага выйдет на улицу, тем самым нарушив жесткий карантин. Европа, Азия, Америка, Африка, Австралия… Эту заразу разве что не завезли в Антарктиду, хотя я уже не был в этом уверен. Мир погряз в этой болезни и за месяцы эпидемии он полностью изменился. Он никогда уже не будет прежним — в этом уверены все пьющие кровь и все еще живые люди. Сколько их там осталось? Эпидемия скосила народа за последний год больше, чем «испанка» в свое время. Я уже жил тогда, к тому времени мне стукнуло три столетия. Молод для себе подобных. Мы бессмертны. Мы можем жить веками и пить даже отравленную кровь, чем бы она не была заражена — болезнью или ядом — нам совершенно не важно. Все равно. Нам не страшны никакие заболевания, лишь солнце способно убить нас, принести настоящий урон. Ну или взрыв, очень сильный, способный разнести нас на куски. Мы бессмертны. Неслышными шагами мы идем сквозь века и наблюдаем как сменяются эпохи. Мы, вампиры, имеем те возможности, которые не могут позволить себе смертные. Мне? Мне даже их немного жалко. Я сам был таким: жалким, подверженным болезням, страстям и неумолимому воздействию времени. Над нами же время не властно. Оно словно остановилось. Замерло навсегда. Мы застыли. Никакого движения. На наших бледных лицах отпечаток лишь прожитых веков, а в глазах… Я не знаю, что в моих глазах. Наверное безразличие. И усталость. Да, иногда я чувствую усталость и это странно. Словно я все еще человек. Словно я совсем недавно был человеком. Застывшие, ходячие статуи. Живые мертвецы, смотрящие на все с бескрайним снисхождением и высокомерием и всегда желающие одного — крови. Кровь всегда кровь. Когда-то я прочел это высказывание в одной книге и мне оно понравилось. Оно странное, но что-то в нем есть. Жажда этого божественного напитка заставляет нас убивать каждый вечер, каждую ночь. Даже во время эпидемии. И если в это тревожное для человечества время вампирам сложнее найти себе жертву на улицах, они забираются в дома и бывает лишают жизни уже заразившихся, тем самым избавляя от мучительной смерти. Смерть от наших зубов — это избавление. Избавление, если сравнивать с этой болезнью. Мы можем даровать спасение и намного более легкую смерть. Я думаю, люди бы это понимали и были бы нам благодарны. Вот как сейчас… Я держу на руках ослабленное тело юной девушки. Я проник к ней в дом через открытое окно. Она умирала, рвано хватая ртом воздух, проталкивая его в воспаленные, наполненные кровью легкие. Белое, исхудавшее лицо все еще красиво. Девушка лежит в постели, светлые, спутанные волосы разметались по подушке. Ее расфокусированный взгляд застывает на моем лице и из груди вырывается кашель, а изо рта кровавая пена. Бледные губы дрожат, тонкая рука поднимается и тянется ко мне, словно я ее спаситель. Может в полубреду она приняла меня за врача? Я медленно подхожу ближе и убираю прядь влажных от пота волоса с ее белоснежного лба. Цвет ее лица был почти как мой — абсолютно бескровный. Провожу холодными пальцами по впалым щекам. Да, она все еще сохранила отпечаток былой привлекательности, несмотря на страшную болезнь. Мне даже стало жаль ее, весь ее вид вызывал какое-то сочувствие, а сочувствие мне было не особо свойственно. Наклонился, словно желая поцеловать и острее вдыхаю этот ни с чем не сравнимый аромат человеческой крови. Никогда не понимал тех, кто переключается на животных, их кровь даже близко не может заменить человеческую и не дает той силы! Я с ужасом думал, что если все люди в мире вымрут? Что тогда нам делать и как быть? Ведь ничего не останется, как охотиться на какую-нибудь косулю, или антилопу, но об этом я старался не думать. Еще есть люди. Полно людей. Нам стало лишь чуточку сложнее, но мы справимся. — Тише, милая, тише, — прошептал я, касаясь ее лица. Ее отравленная болезнью кровь щекотала мое горло. — Сейчас я освобожу тебя. Вишневые от собственной крови губы зашевелились, она спросила кто же я такой и зачем пришел. Я улыбнулся ей самой успокаивающей улыбкой, на которую только был способен. Сейчас она перестанет страдать. Наклонился еще ниже и слегка повернул голову, чтобы мне лучше открылась шея, где отчаянно пульсировала голубая жилка и погрузил в нее свои зубы. Девушка дернулась, но не вскрикнула. Я знал, ей почти не больно. Мы умели это делать по-разному, все зависело от нашего желания и опыта. К примеру, новообращенные не умели пить безболезненно. Кровь, пораженная болезнью, отличалась от чистой. Некоторые из нас, которые выделялись особой привередливостью, не желали есть зараженных. Я тоже предпочитал здоровых, но иногда не брезговал и больными. Кровь есть кровь. Кровь всегда кровь. Я пил быстро, я хотел, чтобы она скорее потеряла сознание. Девушка издала слабый стон, ее худенькая ручка дернулась к моим длинным волосам, смертная что-то сказала совершенно не слышно. Так тихо, что даже я не мог разобрать своим вампирским слухом, какого же было ее последнее слово. Изо рта вырвался последний вздох. Тело дернулось конвульсивно и замерло. Все было кончено. Я смотрел на ее застывшее навсегда лицо, остекленевший взгляд был уставлен куда-то вглубь комнаты, руки раскинуты на постели. Сколько раз за все мои века я видел подобную картину - не передать словами! Но иногда... иногда в каменную грудь заползало чувство, которое бы я охарактеризовал не иначе, как сожаление, или сочувствие. Странное чувство для вампира, не правда ли? Я посмотрел в окно, из которого вдалеке виднелась Эйфелева башня. Из спальни этой девушки открывался прекрасный вид на город. Я любил Париж, старый Париж и особенно ранней весной. Как по мне в последние десятилетия он потерял свой особый дух, свою прелесть и антураж. Башня не в счет. Темно-синее небо вскоре начнет светлеть на горизонте. В абсолютно каждом городе мира тише всего перед рассветом, а сейчас неестественная тишина стоит сутками. Кажется, что людей не осталось вовсе. Я распахнул окно шире и выпрыгнул. Мгновение - и мои ноги бесшумно опустились на землю. Я уже не прятался и спрыгивал везде и всюду с любой высоты где хотел и как хотел. Совершенно было все равно, даже если кто-то увидит. Я часто думал над тем, как многие смертные хотели бы стать таким как я, лишь бы не умирать мучительно и долго! Многие отдали бы все что угодно, чтобы иметь возможность жить вечно. Я знаю. Небо на горизонте начинает еле заметно светлеть. До восхода еще далеко и у меня полно времени спрятаться. Почему-то я люблю время перед рассветом. Оно особенное. Оно словно дает надежду на... на что-то. Даже нам, бессмертным. В полном одиночестве я бесшумно иду по пустынной улице моего любимого Парижа, вспоминая, как жил здесь еще в девятнадцатом веке. Но вскоре я покину и его.