Круговорот

        Королева — средоточие жизни леса. Перед её лицом зелёный народ произносит брачные обеты, и она скрепляет их своим словом. Но, когда она сама пожелает вступить в брак, то со своим избранником обменяется клятвами перед шестью свидетелями. Ведь даже королева не может обвенчать саму себя.         Седой одноглазый генерал лифменов. Тощий и ломкий мудрец-богомол, хранитель знаний и традиций. Три королевских советника. Главная фрейлина, она же — распорядитель церемоний, — изящная дева-маргаритка.         Все они счастливы за свою владычицу, но всё же над каждым тенью витает изумление. Ничего подобного не случалось никогда.         Королева леса Сильва венчается с болотным князем Мандрейком.         Она прекрасна, как только может быть прекрасна юная невеста. Её спутника красивым не назвала бы даже влюблённая женщина. У него резкие, грубые черты лица, жёсткие пластинки буроватого цвета вместо волос и неровная пятнистая кожа. Однако достаточно уловить, как вспыхивают их глаза, когда они встречаются взглядами, увидеть, как бережно кривая лапа поддерживает хрупкую ладошку Сильвы, чтобы понять, почему он стоит здесь. Почему сейчас это — самое правильное и подходящее для него место.         Королевская клятва — особенная. Не только брачный обет, как у простых жителей леса, но и присяга. Два голоса повторяют почти слитно:         — …хранить и защищать лес, каждого взрослого, ребёнка или старика, каждое дерево и каждый цветок. Летом и зимой, весной и осенью, рука об руку до последнего заката.         На несколько секунд повисает тишина, после чего генерал Альгард первым из свидетелей отвечает:         — Да будет так.         — Да будет так, — мягким шелестом отзывается леди Беллис.         — Да будет…         На самой церемонии присутствовало только шестеро свидетелей, но после королева разделит праздник со своими подданными, как делали все её предшественницы.         Рой стрекоз поднимает в воздух сплетённую из трав и листьев ладью. Она скользит низко над поверхностью воды, иногда почти касаясь её. Через озеро Лунной гавани к королевскому дворцу. А на берегах толпятся сотни и тысячи маленьких фигурок.         Зелёный народ приветствует королеву леса. Так, как всегда. Никто и на мгновение не усомнился бы в их любви и преданности. Голоса сливаются в единый восторженный гул, который окутывает ладью так же, как тёплый свет весеннего солнца.         Тёмная фигура рядом с королевой как будто не существует.         Сильва улыбается, когда Мандрейк обнимает её за плечи — немного собственническим жестом. Она откидывается на его руку и на несколько секунд прикрывает глаза. Впрочем, её лицо недолго остаётся спокойным и умиротворённым: ветер растрёпывает прядки серебристых волос, уложенных в простую причёску, и они щекочут нос, так что она по-детски морщится и фыркает.         Ладья почти неощутимо вздрагивает, опускаясь на воду у берега. Утыкается в прибрежный песок и останавливается. Мандрейк подхватывает Сильву на руки и спрыгивает через борт, не дожидаясь, пока чуть замешкавшиеся лифмены организуют более подобающий способ спуститься.         Леди Беллис не слишком довольна таким нарушением церемониала, но королева только звонко смеётся, а значит, всё идёт как надо. Генерал лифменов еле заметно усмехается и подгоняет «своих раздолбаев», чтобы хоть в почётный караул не прозевали встать.         — Куда идти? — уточняет Мандрейк у Сильвы, похоже, не имея ни малейшего намерения ставить её обратно на землю.         — В спальню, — отвечает она без заминки. Потом, сообразив, что это звучит несколько двусмысленно (а для двусмысленностей ещё рановато), добавляет: — Переодеваться к балу.         — Меня вполне устраивает эта одежда.         — Хорошо, ты можешь не переодеваться, — терпеливо соглашается Сильва. — Но меня Беллис не простит, если я не надену то платье, которое они с дамами для меня подготовили. Я сама его ещё не видела…         Пока она говорит, до Мандрейка доходит и вторая часть фразы — помимо переодевания. Он притормаживает посреди коридора, — сопровождающие королевскую чету гвардейцы тактично держат дистанцию, — и с подозрением уточняет:         — Какой ещё бал? Я не собираюсь никуда идти.         — Это же в честь нашей свадьбы!         — По-моему, твои подданные убеждены, что это в честь твоей свадьбы, — язвительно поправляет он. Сильва недоумённо смотрит на него, сперва не понимая, в чём разница, потом вздыхает:         — Дрейк, перестань. Нас все ждут, мы не можем не прийти.         Мандрейк считает, что они очень даже могут. Другое дело, что он не может переспорить Сильву… И то, что он вообще не умеет танцевать, она, скорее всего, за аргумент не примет.         В Лунной гавани часто что-то празднуют. По ощущениям Мандрейка, вообще не привыкшего к таким мероприятиям, чересчур часто. Болотники ведь придают значение только одной дате — Ночи Середины Зимы, когда заканчивается старый год и начинается новый. Да и то это не праздник, просто нужно как-то считать идущие годы.         На этот раз зелёный народ отмечает Охотничью Луну — конец лета. Почему они радуются концу лета, Мандрейку понять так и не удаётся. Ладно он сам: он не слишком любит жару. Но им-то она неудобств не доставляет. Возможно, это всего лишь повод для очередного фестиваля…         Сильва пыталась привлечь его к организации, но он успешно уклонился. Ну, почти. Она до самого последнего момента продолжала обращаться к нему с вопросами, надеясь, что он всё-таки выскажет мнение или пожелания. Это даже не раздражало. Ему действительно было всё равно, что и как произойдёт, и не более того.         Официальная часть — скучная. Мандрейк слушает звонкий голос своей жены, обращающейся к подданным, и не вникает в смысл её слов. Ему и так известно, о чём речь. Ведь он единственный, кто знает, что она всё ещё чуть-чуть боится таких выступлений и тренируется в спальне перед зеркалом.         Потом королева в сопровождении консорта и всех советников спускается вниз, на площадь. Она хочет быть ближе к своему народу, потому что её сила — не только в живой природе, но и в них всех, в их эмоциях и вере. Для неё немыслимо не отвечать на эти чувства.         Невозможно поговорить с каждым. Но даже улыбка — это не так уж мало.         А ещё есть дети. Они напоминают Сильве солнечные зайчики: маленькие и юркие. Они тянутся к королеве со всей искренностью своих маленьких сердечек. Сильва целует одного малыша в пушащуюся золотом макушку. Гладит по щеке его сестрёнку. Летние солнечные дети — яркие, тёплые, беспечные. Их радость — её радость.         Девочка-незабудка, уставившись на Мандрейка, ударяется в слёзы. Мать уводит её, пытаясь одновременно извиняться и объяснять малышке, что так себя вести неприлично. Болотник равнодушно пожимает плечами.         Праздник продолжается.         Мандрейк сидит под козырьком из плотно переплетённых листьев и смотрит, как монотонный осенний дождь поливает Лунную гавань.         Сильва, аккуратно подобрав юбку, устраивается рядом и подставляет босую ступню под падающие сверху капли. Сейчас она не очень-то похожа на величественную королеву леса. Совсем как тогда, когда они познакомились.         Разве мог Мандрейк предположить, что босоногая девчонка в плохо сидящем доспехе, оседлавшая недовольного встрёпанного воробья — та самая королева, «мудрая, добрая и прекрасная»? О, знай болотный князь, кто она такая — немедленно выдворил бы под надёжным конвоем, да ещё сам бы присмотрел, чтобы она добралась до Лунной гавани. Потому что проблемы с зелёным народом ему совершенно ни к чему.         Но он посчитал её заблудившимся кадетом лифменов, а когда осознал свою ошибку, было уже поздно.         Иногда ему кажется, что его нынешнее пребывание в Лунной гавани — затянувшаяся дурная шутка судьбы. Нельзя сказать, чтобы находиться в живом лесу для него физически неприятно. Ничего такого нет. К тому же, он нередко посещает свои исконные владения: нужно присматривать за подданными. Тогда гниющее болото выглядит приятным контрастом с зелеными зарослями. Но и зелень сама по себе отвращения не вызывает.         Однако дело не только и не столько в ней.         — Сильва, твоему народу неприятно моё присутствие, — говорит он жене, когда она в третий или четвёртый раз бросает на него испытующий взгляд из-под опущенных ресниц. Она пришла сюда, потому что её беспокоит его мрачное настроение. И он решает, что не вправе отмалчиваться.         Сильве хотелось бы сказать «нет, это не так», но она не может. Это будет неправдой. Поэтому она тихо вздыхает и отвечает:         — Разложение неразрывно связано со смертью, а никто не хочет вспоминать смерть лишний раз. Это инстинктивная реакция. Прости их, Дрейк. Дай им время привыкнуть, узнать тебя и понять.         Он только кривовато усмехается, — может быть, сомневаясь в том, что кто-либо захочет «понять», — а затем сообщает:         — Я отослал свой отряд.         — Зачем?         — Это ведь очевидно, кроха. Не делай вид, что не понимаешь.         Сильва вздыхает.         — Конфликты?         — Болотникам не место в Лунной гавани. «Грязные, дурно воспитанные», говорит зелёный народ. Так оно и есть, впрочем, — голос Мандрейка звучит почти равнодушно.         — Это не так, — всё-таки произносит Сильва и тут же объясняет: — Что не место. Просто… не сразу. Не всё сразу.         Она верит в то, что говорит. Он не уверен, что верит ей.         Принц-консорт Мандрейк и генерал Альгард стоят друг против друга с оружием в руках. Лифмен — в традиционном зелёном доспехе, болотник — в броне из шкуры ящерицы. Лица обоих одинаково решительны и сосредоточены.         Однако беспокоится не о чем. Это всего лишь тренировка.         Никто не торопится сделать первое движение. Но Мандрейк всё же не выдерживает раньше.         Длинное копьё с листовидным остриём из хитина против двух клинков. Оружие не кажется равноценным. Но уже через несколько мгновений становится ясно, что умение бойцов делает его таковым. Они оба быстры, и Мандрейку приходится прилагать немало усилий, чтобы не подпускать Альгарда к себе вплотную.         Зрители, — несколько гвардейцев, недавно закончивших свою тренировку, — не поддерживают бойцов криками. Все они, несомненно, болеют за своего командира. И смутно ощущают, что выйдет не совсем правильно, если все пожелания удачи будут адресованы только ему. А может быть, просто не хотят отвлекать.         Хотя опытного воина непросто отвлечь такой ерундой. Он следит за окружающим пространством ровно настолько, насколько это необходимо, и отбрасывает всё ненужное, не имеющее отношения к бою. Несмотря на разницу в возрасте, и Альгард, и Мандрейк оба могут быть названы опытными.         Возможно, Альгард — чуть-чуть больше. Именно поэтому поединок завершается так же внезапно, как начался. Одно быстрое движение, и Мандрейк замирает, а острие левого клинка лифмена упирается ему в горло. Правый он успел отвести древком копья, но толку от этого немного.         Через пару секунд Альгард опускает оружие и отступает на шаг. За короткую и жаркую схватку он только немного запыхался. Как, впрочем, и его противник. Один из гвардейцев-зрителей еле слышно шепчет соседу: «А они друг друга стоят. Старик дрался всерьёз…».         — Благодарю за достойный поединок, генерал, — Мандрейк чуть наклоняет голову в вежливом и вполне искреннем жесте признательности. — Как насчёт того, чтобы испытать себя в рукопашной?         Альгард размышляет несколько секунд, после чего качает головой.         — Боюсь, нет. Вы молоды и сильны, ваше высочество, а я… скажем так, уже не столь молод.         Мандрейку приходит в голову, что, вполне возможно, этот факт не помешал бы лифмену ткнуть его носом в пыль. Невысокий сухощавый генерал двигается быстро, как водомерка. Только вот жалит эта водомерка не хуже осы…         Альгард тем временем продолжает:         — К тому же, меня ждут новобранцы: им пора отрабатывать отрядное взаимодействие. Может, вы хотите присоединиться к нам?         — Нет, — без раздумий отвечает болотник, и седой воин позволяет себе усмехнуться:         — Жаль. Без сомнения, вы хороший боец, ваше высочество… но одиночка. Никогда не сражались в строю, и никогда никому не доверяли прикрывать вам спину. Возможно, стоит научиться чему-то новому?         — Не сейчас.         Секунду генерал медлит, как будто сомневаясь, говорить ли то, что пришло в голову, затем коротко кивает и уходит. Мандрейк оборачивается к отдыхающим в тени гвардейцам:         — Кто-нибудь тут хочет размяться?         — Почему бы и нет? — вскакивает на ноги светловолосый лифмен со знаками различия десятника. Похоже, недавняя победа его командира показалась ему вдохновляющей. И он не замечает, — никто не замечает, — на мгновение промелькнувшую в тёмных глазах Мандрейка неприязнь…         — Дрейк, ты сломал ему руку! — Сильва больше расстроена, чем рассержена.         — Это была тренировка. Не моя вина, что твои гвардейцы не умеют держать удар, — хмуро бросает болотник.         На самом деле, после этого инцидента он чувствует удовлетворение. Проблема молодого лифмена, имя которого Мандрейк даже не знает, не в том, что тот недостаточно хорош в рукопашном бою. Просто как-то раз во время скучного дежурства он рассказывал напарнику анекдоты. Наверное, их можно назвать политическими. Ничего такого, что оскорбило бы королеву, — ни одному лифмену такое и в голову не придёт! — но принц-консорт ведь не королева.         Мандрейк ходит мрачный и огрызается на попытки его растормошить. Сильва утешает себя, что это просто зима: зимой у всех плохое настроение. И не нужно доставать его лишний раз, будет только хуже.         Она ждёт праздника весеннего равноденствия, потому что надеется, что тогда дела пойдут на лад. Новый год, новая жизнь… лес расцветёт, и всё будет хорошо.         Весна приходит бурлящими ручьями и травой, пробивающейся через прелую листву. Лесной народ чествует свою королеву — символ возрождения, пробуждения от зимнего сна. Она стоит в ладье из первоцветов, которую несут полусонные бабочки, и с улыбкой приветствует подданных.         Сильва уговорила своего консорта переодеться в зелёное и белое, так что сейчас он не выглядит пятном грязи на свежей листве. Он стоит на полшага позади и, глядя на неё, юную и сияющую, сам не может не улыбнуться.         Впрочем, глаза королевы устремлены на её народ, и она этого не видит.         Первый танец весеннего бала принадлежит королевской паре, и, когда они кружатся по залу, трудно поверить, что до свадьбы болотный князь имел весьма смутное представление о танцах. Но потом королеву утягивают в водоворот празднования: её внимания ждут слишком многие, чтобы она могла подолгу задерживаться с кем-то одним. Она смеётся и улыбается каждому, потому что любит их всех — бесконечно дорогих для неё созданий.         Мандрейк тенью выскальзывает наружу. Может, он и не выглядит грязью на весенней зелени, но чувствует себя ей. Обитатели Лунной гавани слишком увлечены празднованием, чтобы заметить чёрную птицу, которая слетает вниз с переплетения ветвей и уносит болотника на спине.         Он отправляется к топи. Туда, где никто не отмечает приход весны.         Его отсутствие Сильва замечает уже к концу праздника. Она не удивлена: её супруг не любит шумные мероприятия. Гуляния успокаиваются только к рассвету, и тогда она убеждается, что его, похоже, вообще нет в Лунной гавани. Сильва уговаривает себя подождать и не разыскивать его. Он взрослый мужчина, может сам о себе позаботиться и не обязан безвылазно сидеть во дворце.         Тем более что его подданных, его народ никто не позвал на праздник. Королева чувствует лёгкий стыд, осознав, что пригласить болотников не пришло в голову ни ей самой, ни её советникам.         Мандрейк возвращается в Лунную гавань пешком, пробираясь мимо дозоров. В этом нет никакой необходимости, но он не желает, чтобы его видели. На одежде зелёное осталось зелёным, а вот белизна почти полностью скрылась под грязью и тиной. Парадный камзол, пожалуй, не предназначен для того, чтобы в нём участвовать в воинских тренировках. Мандрейку на это плевать.         Не до конца распустившаяся листва над галереями пропускает лучи полуденного солнца, и пол кажется покрытым причудливым пятнистым узором. Где солнце — там тепло, а в тени — прохлада, но болотник не замечает этой смены состояний. Он слишком погружён в свои мысли.         До входа во внутренние покои остаётся всего несколько шагов, когда до него отчётливо доносится голос:         — Ваше Величество, при всём моём уважении, я осмелюсь усомниться в удачности выбора консорта. Не касаюсь искренности ваших чувств, но его поведение…         Мандрейк не слышит даже конца фразы, не то что ответа Сильвы. Он бесшумно отступает от двери. Не потому, что подслушивать нехорошо. Просто он меньше всего сейчас хочет, чтобы его заметили.         В груди вскипает что-то горькое и горячее. Он понимает, что оно было там уже давно и только ждало момента, чтобы прорваться наружу. Его это не удивляет.         Он спокоен, как поверхность топи, под которой прячется голодная бездна. Просто стоит и ждёт, не отводя взгляда от узкой арки.         Нельзя сказать, чтобы он знал, что будет делать, если сейчас на балкон выйдет Сильва.         Впрочем, судьба избавляет его от необходимости отвечать на этот вопрос. Из дверного проёма появляется первый королевский советник. Тот, что всегда говорит так рассудительно…         Мандрейк хватает его за горло и без усилий приподнимает тщедушное тело над полом. Скалится в чём-то, даже отдалённо не похожем на улыбку.         — Ваше высочество, что вы… — старик хрипит и сбивается, но упорно договаривает: — Что вы себе позволяете? Ваше поведение недопуст…         Болотник сжимает пальцы крепче, обрывая фразу. Это были очень неудачно выбранные слова.         — Будешь ли ты рад узнать, что не ошибся? Впрочем, — ухмылка становится жуткой, — мёртвые не могут радоваться. Так что тебе осталось несколько секунд, чтобы насладиться своей проницательностью: королева неудачно выбрала консорта. Лично для тебя — очень, я бы даже сказал, смертельно неудачно.         Он даёт советнику пару мгновений, чтобы осознать сказанное. А потом, когда в глазах того отражается понимание и ужас, резким движением руки ломает ему шею и отбрасывает тело в сторону.         Пронзительный женский визг — как иглы, загнанные в уши.         На мгновение Мандрейку мерещится, что в дверном проёме стоит Сильва. Но это всего лишь леди Беллис, просто сегодня её платье цветами напоминает королевское. Фрейлина смотрит на лежащее на полу тело советника. Мандрейк смотрит на неё, и, поймав его взгляд, она начинает медленно отступать назад. Она не решается повернуться к нему спиной, чтобы бежать, хотя этого ей явно хочется больше всего.         Через несколько секунд перепуганную маргаритку загораживают два лифмена. Гвардия даже наутро после праздничного гуляния (и, если честно, своего в нём участия) не теряет бдительности. Только вот ситуация, с которой они столкнулись, выходит за рамки их полномочий. Судя по сбивчивому бормотанию леди Беллис, им следовало бы арестовать принца-консорта… но такие решения принимают не простые солдаты, у которых побаливает голова после вчерашней медовухи.         — Что здесь происходит? — раздаётся ясный и звонкий голос. Лично королева избавляет похмельных солдат от необходимости думать, и они принимают это с облегчением. — Что… Сильва сбивается, увидев Мандрейка и мёртвого советника.         — Я видела, — шепчет леди Беллис. — Он…         — Я убил его, — с болезненной кривой усмешкой перебивает болотник.         — Почему? Почему, Дрейк? — в отличие от фрейлины, королева не выглядит испуганной. Только… опустошённой. Короткая пауза, и она произносит уже утвердительно: — Ты слышал, что он мне сказал.         — Да, — Мандрейк не собирается спорить. Так же, как отрицать очевидное. — И он был прав.         — Нет! — Сильва резко взмахивает рукой, и гвардейцы, неправильно истолковав её жест, делают шаг вперёд. Она поспешно удерживает их: — Стойте! Не сейчас. Дрейк… ты не можешь с ними сражаться.         Безоружный болотник, замерший в боевой стойке, еле заметно пожимает плечами.         — Ты… — голос подводит её, и Сильва делает несколько глубоких вдохов, прежде чем продолжить, — совершил преступление. И, мой консорт или нет, ты должен понести наказание. Видит лес, это не то, что я хотела бы делать. Однако обязана сделать как королева. Дрейк, я люблю тебя, — она твёрдо и прямо смотрит ему в глаза, — но закон един для всех.         Мандрейк делает шаг вперёд, кажется, сам не осознавая это движение, и гвардейцы быстро и слаженно заслоняют свою владычицу. Он хрипло выдыхает и с тенью издёвки спрашивает:         — Если вы не приняли меня, почему я должен принимать ваш закон?         — Ты ещё смеешь нас в чём-то обвинять?! — голос леди Беллис дрожит, как бы она ни старалась говорить твёрдо. — Ты!..         — Беллис, не надо! — Сильва прерывает гневную речь фрейлины. Смотрит на Мандрейка из-за плеча загораживающего её гвардейца. Как легко лифмены приняли тот факт, что нужно защищать королеву от её же супруга... Она пытается улыбнуться ему, чтобы смягчить его злость. Больно осознавать, сколь многое она не видела. Не поняла вовремя. Наивная летняя девочка. — Ты совершил чудовищную ошибку, Дрейк. Её уже не исправить. Но прошу тебя, остановись! Во имя твоей любви ко мне, остановись…         Это и её ошибка тоже. Но нужно чуть больше силы, чем есть у неё сейчас, чтобы сразу произнести это вслух.         — Чудовищную ошибку? — болотник намеренно сильно выделяет первое слово. В тёмных глазах на мгновение мелькает что-то непонятное, после чего он резко смеётся: — Я и есть чудовище. И я тебя ненавижу.         Сильва вздрагивает, как от пощёчины. Отшатывается, а Мандрейк продолжает говорить, роняя слова одно за другим, сухим мёртвым шелестом:         — Королева леса. Идеальная и непогрешимая. Твои беспечные подданные не хотят вспоминать о гниении — что ж, я заставлю их вспомнить. Посмотрим, продолжат ли они молиться на тебя, когда ты не сможешь их защитить. Я уничтожу всё, что тебе дорого. Твой зелёный лес, каждое дерево, каждую травинку, каждый цветок, — он проводит ладонью по вьюнку, подпирающему балкон, и ещё раз усмехается, глядя, как расползаются мертвенные пятна. — Плесень сожрёт корни и ветви, и увидишь, что тогда будет с листьями. Всё станет гнилью на дне болота.         Переплетение стеблей у него за спиной сохнет и осыпается прахом. На балкон падает чёрная тень снижающейся птицы. Сильва вскидывает голову, когда раздаётся хриплое карканье ворона.         Она слишком юна, чтобы постичь мудрость. И ранена слишком глубоко, чтобы сохранить доброту. Остаётся только быть сильной.         Сильва, королева леса, расправляет хрупкие плечи, и в мягком голосе слышится звон столкнувшихся клинков:         — Этому не бывать.

10-17.06.2013