La guerison

Лафайет лежал на собственной кровати в неестественной позе. Завернутый в простыню, без формы, он выглядел еще более жалко, чем до этого, когда генерал в последний раз его видел. Тогда он выглядел как солдат, пусть и раненый, сейчас скорее напоминал несчастного бедняка, которому недолго осталось. Его светло-русые волосы разметались по подушке, брови были сведены, а остекленевшие глаза смотрели в одну точку. — Добрый вечер, маркиз, — устало сказал Вашингтон, заходя к нему в палатку. Отреагировав на звук, маркиз поднял голову и тут же уронил ее обратно на подушку, морщась от боли. В голове будто стоял звон, все расплывалось перед глазами, и Лафайет даже точно сказать не мог, в чем причина: он слишком устал? Загноилась недавняя рана? Что-то другое попало в организм? В лагере можно подцепить все что угодно. Собрав все свои силы, он, однако, прохрипел: — Генерал… добрый вечер, — к концу предложения голос совсем ослабел, последнее слово получилось шепотом. Генерал вымученно улыбнулся. Он подошел к его постели и осторожно опустился на край — Лафайет постарался подвинуться, чтобы освободить больше пространства, но генерал покачал головой и удержал его на месте. За это Лафайет был благодарен: каждое движение отчего-то отдавалось болью во всем теле. Вашингтон протянул ему стакан воды. За это Лафайет был благодарен тоже: самому дотянуться до стола оказалось непосильной задачей. Вашингтон помог ему приподняться, придержал стакан, чтобы он не выпал из чужих трясущихся пальцев, так же бережно опустил маркиза обратно на кровать. Положил одну руку ему на лоб — так и есть, жар. Судя по тому, как сильно маркиз дрожал — так, что даже было видно невооруженным глазом — очень сильный. Маркиз все силился начать разговор, но мог только рвано дышать да стучать зубами. — Генерал, — было начал он, но Вашингтон его перебил: — Не тратьте силы, маркиз. У вас лихорадка. Вашингтон собрался встать, но Лафайет схватил его за плащ и помотал головой. Вашингтон вздохнул. — Я сейчас вернусь, обещаю, — сказал он, расцепляя чужие пальцы (рука тут же упала обратно на кровать). — Честно. Маркиз кивнул и закрыл глаза, откидываясь на подушку. Его все так же ужасно трясло, но он старался не издавать ни звука, хотя дышал громко и тяжело. Лафайет попытался успокоиться. Расслабиться не получалось; каждая мышца в теле была напряжена, было так ужасно холодно, что ни драное одеяло, ни тонкая одежда не спасали, голова раскалывалась, перед глазами были как будто искры, а раненой ногой было тяжело вдвойне шевелить; казалось, будто там раскаленное железо, а убрать ногу оттуда нельзя: еще больнее станет. Потом Вашингтон вернулся. Пробормотал что-то, извиняясь за долгое отсутствие. Когда на лоб опустилась мокрая тряпка, а на тело поверх одеяла — чужой мундир, дышать стало несравнимо легче. Маркиз открыл глаза и уставился на генерала, пытаясь поблагодарить — не вышло, говорить было слишком сложно. — Врач с ног сбивается, — вздохнул Вашингтон, как бы оправдываясь. — Он зайдет к тебе обязательно, но только вечером, а сейчас… — тут он сделал паузу. — Боюсь, мне придется помочь, — он вздохнул еще раз. Маркиз молчал. Он хотел бы сказать, что так даже лучше, но сил не было. — Скажи, как только станет потеплее, хорошо? — спросил Вашингтон его таким тоном, что сердце маркиза ёкнуло. Он кивнул. Лафайет протянул руку вперед — и Вашингтон взял ее, переплетая их пальцы, поднес к губам и поцеловал. Маркиз заулыбался, насколько был способен, и улыбнулся еще сильнее, когда Вашингтон неожиданно и, пожалуй, чересчур резко лег рядом с ним, обнимая. Его руки заползли под одеяло, холодя разгоряченную кожу, но вместе с тем — согревая. Лафайет уткнулся носом куда-то в теплую шею, прижался всем телом к чужому, почувствовал, как и вправду становится немного теплее. Потом холод ушел и дрожь временно прекратилась. Тогда генерал встал, подоткнул одеяло и сказал: — Надо ногу твою перевязать. Лафайет хотел приподняться, чтобы посмотреть на окровавленные бинты, как будто это бы добавило текущей ситуации плюсов, но передумал в последний момент и остался лежать. Лежать было тепло. Мундир немного согревал, от места, где до этого лежал Вашингтон, теплом веяло тоже, и рассеивать это призрачное ощущение очень не хотелось. Все тело все еще горело, и маркиз знал, что если он сдвинется хоть немного, то ужасный холод вернется. Вашингтон сел в изножье кровати, аккуратно вытащил забинтованную ногу Лафайета из-под одеяла — обдало новой волной холода — и посмотрел на нее, тихо вздохнув. Лафайет не мог этого не заметить. — Все плохо? — спросил он тихо, насколько позволяли силы. Вашингтон покачал головой. — Пока не очень понятно, — честно признался он. — Сейчас посмотрим. Он аккуратно устроил ногу у себя на коленях, чтобы было удобнее, и принялся разворачивать бинт. Сначала все шло нормально, потом маркиз как-то сморщился, зажмурился, и, наконец, тихо пискнул. Отдирать бинт, присохший к ране, было тяжело. Маркиз громко дышал, и Вашингтон старался делать это так медленно и аккуратно, как только можно. — Быстрее, — попросил Лафайет. — Рана может снова открыться, — возразил Вашингтон. Лафайет кивнул, не став спорить, только задышал тяжелее. Бинт был в итоге снят и отложен куда-то в сторону. Рана и правда открылась совсем недавно, но кровь, хоть и была еще липкой, потихоньку загустевала и темнела. Вашингтон осмотрел рану на предмет заражения — вроде нет. Маркиз старался не издавать ни звука, хоть по его лицу и было понятно, с каким трудом ему это дается. Генерал намочил тряпку, осторожно принялся обмывать края раны. Лафайета била дрожь — вторую руку Вашингтон успокаивающе положил ему куда-то на бедро, не особо об этом задумываясь, стараясь еще и удержать маркиза на одном месте. В какой-то момент Лафайет не сдержался и все-таки всхлипнул, закрыв лицо рукой. Вашингтон остановился. — Так плохо? — мягко спросил он. Лафайет помотал головой. Он дышал рвано и сильно дрожал, но все равно продолжал делать вид, что все в порядке. (В этом они с ним были похожи). — Нормально, — прошептал он, сжимая чужую руку. И тут же, в противоречие своим предыдущим словам, спросил дрожащим голосом: — Почему так плохо? — Ну, я не вижу ни признаков заражения, ни чего-то инородного, все выглядит так, как и должно быть, — Вашингтон осмотрел рану еще раз, но ничего нового не увидел. — Кровь уже сворачивается. Я думаю, просто сезонное. Маркиз ничего не ответил; Вашингтон продолжил дальше. Забинтовав ногу, он ее отпустил — маркиз отреагировал на это едва слышным вздохом. Вашингтон пересел в изголовье. — Я напомню врачу зайти, — ласково сказал он, запуская руку Лафайету в волосы, гладя его по голове. — А ты постарайся пока поспать, хорошо? — Посиди еще немного, — попросил маркиз тихо. Вашингтон улыбнулся ему. Поцеловал в лоб, приподняв влажную тряпку, пообещал сменить ее. Маркиз де Лафайет уснул. Мундир остался лежать на месте.