шалость удалась

      Полная Дама узнаёт его почти сразу же — косится неодобрительно, но, услышав пароль, со вздохом пропускает — в этот раз даже без Дайса или Ичиро. Рамуда отвешивает шутливый поклон, игриво подмигивает и смело ныряет в темноту широкого прохода. Сегодняшний день должен стать (несмотря на кое-чьи ворчания) великолепным!       В уютной гостиной Гриффиндора сейчас тихо и безлюдно — понятное дело, все заперлись у себя и готовятся к походу в Хогсмид. На одном из кресел расслабленно дремлет один из очаровательных младших братьев Ичиро, с другим из которых Рамуде посчастливилось учиться на одном факультете. Он осторожно щёлкает похрапывающего Джиро по носу, несколько секунд наблюдает, как тот забавно морщится, а потом тыкает ещё — в этот раз под рёбра, чтобы точно проснулся. Джиро недовольно вздыхает, ёжится, открывает один глаз. И, видя Рамуду, вопит в испуге. — Ты! Что ты тут делаешь?! — одной рукой одёргивая задравшийся свитер, другой он обвиняюще тычет в Рамуду. — Как ты прошёл мимо Полной Дамы?! — Не так много вопросов, глупенький маленький Джиро! — усмехается Рамуда. И без особого труда уворачивается от взревевшего медведем паренька. Возможно, он так не нравится Джиро то ли характером, то ли своими регулярными приставаниями к Ичиро — по скромному мнению маленького Ямады, обнимать его имели право только он и Сабуро. И касаться. И вообще дышать рядом с ним. Забавный парень.       Когда Рамуду-таки ловят и поднимают на уровень своего лица (как нагадившего кота, ей-богу), из спальни пятикурсников выходит Ичиро. — Вы чего расшумелись? — интересуется он, сонно потягиваясь. Понятно. Значит, тоже отсыпался перед Хогсмидом? — Ичиро! — Джиро не успевает опомниться, как розовый гремлин легко выскальзывает из его хватки, насмешливо оставив от себя только мантию с зелёными слизериновскими нашивками. На объятия Рамуды старший Ямада, всё ещё не отошедший после сна, отвечает без особого энтузиазма, тем не менее, привычно потрепав друга по волосам. Джиро что-то недовольно бубнит себе под нос, подходя к ним двоим вместе с мантией.       И всё-таки, как бы не хотелось стоять тут и обниматься с (большим и тёплым, между прочим) Ичиро, Рамуда здесь не ради него. Словно прочитав его мысли, Саматоки, зевая и лениво потягиваясь (Рамуда не забыл полюбоваться на мелькнувшую под свитером полоску живота), вышел спустя несколько секунд — очевидно, его также разбудили громкие голоса. Затянувшуюся тишину прерывает Джиро. — О, а вот и твой муженёк пришёл, отвали от нии-чана, — нарочито-громко выдаёт он, всё-таки отпихнув Рамуду от Ичиро. Последний прыскает, а вот Саматоки напротив только мрачнеет. Мирное выражение сонливости, на мгновение очаровавшее Рамуду, растворяется — новоприбывший хмурит брови и сужает глаза. — Я щас поженю свой кулак и твой нос, — нарочито-угрожающе (но хрипло со сна) рычит Саматоки, уязвлённый безобидной шуточкой (или не совсем) Джиро. Тут уже подключается Ичиро — за их перепалками Рамуда без шуток готов наблюдать хоть целую вечность. — Только попробуй тронуть моего брата. — А то чё? — А то мозги вышибу блять! (Вышибать нечего, сказал бы Рамуда, но здесь он в роли наблюдателя). — Чё сказал?! А ну иди сю...       Саматоки замолкает на полуслове, когда Рамуда идёт к нему обниматься — не прыжком сшибая с ног, как любого другого. Поначалу из-за тяги к тактильному контакту на него косились — но уже через полгода обучения вместе все привыкли. Рамуда действительно готов обнять каждого встречного, и в нынешний ситуации ничего удивительного нет.       Но всё-таки, все его хорошие знакомые отлично знают: объятия с Саматоки — другие. Джиро со смущённым бормотанием (стыдоба) отворачивается, Ичиро же поступает более тактично — берёт за шкирку и говорит, что они, вообще-то, хотели пойти к Сабуро и двинуться в Хогсмид вместе. — Отвали, — ворчит Саматоки недовольно, без особого, впрочем, энтузиазма отпихивая пригревшегося Рамуду рукой. Тот в последний раз вздыхает — от него пахнет уютом гриффиндорской гостиной и кондиционером. Будь его воля, Рамуда никогда бы не отлипал от него — такого большого и надёжного. Суетящиеся студенты не обращают внимания на уже ставшую привычной картину, а Саматоки с тяжёлым вздохом накидывает мантию на чужие узкие плечи, жестом мимолётной заботы стряхивая с одежды пылинки.       Рамуда благодарно (к тому же искренне, без капли фальши) улыбается в ответ на эти незатейливые действия, давит в себе желание обняться ещё разок и предлагает Саматоки выдвигаться — пусть только мантию с шарфом возьмёт.

***

      В Хогсмиде шумно и людно — толпами ходят по заснеженной деревеньке студенты — иногда встречаются и знакомые лица. Приветливо машет Ичиро, из-за его спины показывают языки Джиро и Сабуро — ну, хоть в своей неприязни к Рамуде они солидарны. Саматоки терпит хватку маленькой (но удивительно сильной) ладони — Рамуда буквально тянет его за собой с такой скоростью, что даже замёрзнуть не успеешь. Он смешно фырчит, жадно глазеет на вывески и стряхивает с розовой макушки снег — так они бы, наверное, и ходили туда-сюда (не то что бы Саматоки возражает), если бы не одна маленькая подробность.       Рамуда — изрядный любитель сладостей — просто проходит мимо Сладкого Королевства и других лавочек. Забалтывает Саматоки, идёт уже не так быстро, рассказывает забавный случай многолетней давности. — Мелкий, — прерывает его непринуждённую речь Саматоки, — почему ты ничего не покупаешь? Тот замолкает, на мгновение удивлённо таращит глаза. И выдаёт, кажется, заранее заготовленный ответ. — В семье финансовые проблемы, денег у меня нет. Но давай остановимся, и ты купишь себе поесть, Саматоки.       Вообще-то, Рамуда — тот ещё притворщик. Это Саматоки знает не понаслышке, как, пожалуй, самый близкий для него человек во всём Хогвартсе. Он действительно умеет врать, изворачиваться и отпираться — чего стоят его словесные баталии с Джакурай-сенсеем по поводу отсутствия у того домашки. Саматоки потребовалось немало времени, чтобы научиться отличать искусную ложь от искренности. И сейчас он твёрдо может сказать: Амемура Рамуда врёт. — Пиздабол, — вздыхает Саматоки, останавливается и кладёт руки на его плечи, — если тебе не дают бабла из-за того, что твоя семья — сборище мудачья, так и скажи, маленький идиот. — Не дают, и что дальше? — голос у него становится на пару тонов ниже, Рамуда мрачнеет. — Не трагедия. Я просто ничего не буду покупать.       Саматоки сверлит своим фирменным недовольным взглядом два упрямых голубых огонька напротив, вздыхает — уже который раз за день — и отвешивает придурку лёгкий подзатыльник. — Ай! За что?! — к Рамуде возвращается его обычная писклявость — Саматоки едва слышно облегчённо вздыхает. — Чтобы не нёс чушь, — рычит чуть раздражённо. И потише добавляет, — я заплачу. Выбирай, что хочешь. — Саматоки-сама кажется таким злым, но на самом деле он — прелесть, да? — Рамуда щурится с кошачьей хитростью, и Саматоки злобно отвечает, что он, видать, наркоты наглотался, раз думает, что Аохицуги Саматоки-сама — добрый. Рамуда смеётся почти до слёз, но за дурацкой улыбкой прячется острая благодарность. Для такой даже не нужно слов — они и сами всё понимают.       В «Трёх Мётлах» неспешно потягивал что-то явно безалкогольное Джакурай-сенсей собственной персоной. Саматоки, намеревающийся просто купить себе и Рамуде по сливочному пиву, замечает: в глазах его спутника пляшут черти. Он явно что-то задумал, чёрт его дери. И Саматоки, конечно же (после череды безуспешных препираний) согласится. Рамуда осторожно уводит его из поля зрения беззаботно переговаривающегося сэнсея с какой-то шишкой из правительства (Саматоки никак не мог запомнить его имя и узнавал только по идиотской причёске). Шепчет на ухо очередной безумный план. — Да ты спятил! Я не бу... — Тшш! Подожди...       Оборотного зелья у них не наблюдается, затея вообще рисковая, но Саматоки не может не признать, что ощущение волнительно колотящегося в груди сердца ему нравится. Как только на том месте, где недавно стоял Рамуда, оказывается лишь комок одежды и копошащееся под ним маленькое животное, Саматоки помогает крысе выбраться из-под преграды. Маленькая и белая, совсем безобидная на вид, с умными круглыми глазами. Саматоки прячет чужую одежду себе под мантию, достаёт палочку, наводит на послушно подставившегося зверька и шепчет заклинание. Результат не заставляет себя ждать — обычная домашняя крыса становится крупнее раза в два, приобретает естественный для помойных тёмно-серый цвет шерсти и угрожающий вид. Всего лишь небольшой маскарад, не более, но теперь их план имеет куда больший процент успеха. «Какого чёрта я вообще творю?», — думает он обречённо прежде, чем бережно опустить Рамуду на деревянный пол. Шустрый и мелкий, тот мгновенно исчезает в толпе, никем незамеченный. И уверенно двигающийся к расположившемуся у барной стойки Джакураю. Саматоки тенью движется за ним. Будь у них хотя бы слабого действия мантия-невидимка... Но кто такой Саматоки, чтобы пасовать перед опасностью?       Спустя несколько секунд события идут ровно так, как и Рамуда предсказывал: вопит бармен, слышатся брезгливые взвизги девиц, а Саматоки упорно давит в себе беспокойство. Рамуда и не из таких перепалок выкручивается — недаром же животное, в которое он превращается — крыса. Будучи незарегистрированным анимагом, он порой позволяет себе слишком многое.       Ненормальный.       Что и ожидалось, Джакурай-сенсей, заставив народ расступиться, с побелевшим от напряжения лицом пытается попасть по носящейся ужом крысой. Думается Саматоки, Рамуде издевательство над их учителем доставляет истинное удовольствие. В принципе, он сам ничего против Джакурая (в отличие от Рамуды) не имеет и согласился на сию сомнительную авантюру только потому, что это должно быть весело. И волнительно. Ну и — это почти никакой роли не играет — потому что Рамуда попросил. — Глаз крысы, струна арфы, — слова, заученные наизусть ещё на втором курсе, — пусть вода превратится в водку. Торчащая из-под мантии палочка, незатейливое шипение — характерный звук заклинания — и вот уже в стакане вместо безобидной воды самый настоящий алкоголь, который, если верить призракам и однажды разболтавшемуся Хифуми-сенсею, превращает Джакурая в невесть кого. Саматоки не знает, сможет ли Джакурай заподозрить в своей воде что-то не то, но ему только и остаётся, что уповать на удачу. Рамуда — изворотливый крысёныш — поняв, что Саматоки свою часть закончил, вновь ныряет в толпу, легко скользя меж чужих ботинок. Вновь визг и паника — бармен просит не использовать магию без необходимости, а Саматоки терпеливо дожидается, пока маленький крысиный носик ткнётся ему в ногу. Рамуда ловко взбирается прямиком по штанине, удобно устраиваясь во внутреннем кармашке мантии, пришитого как раз для подобных ситуаций.       Пока народ утихомиривается, проходит достаточно много времени — и Саматоки не перестаёт следить за стаканом. Если с ним что-то случится, все старания Рамуды пойдут прахом. Когда Джакурай-сенсей всё-таки усаживается и берёт стакан, Саматоки задерживает дыхание. Высовывается любопытная крысиная мордочка — уже аккуратная и белая, вернувшаяся к своему истинному облику. Джакурай отвлекается на своего компаньона, буквально поднеся стакан ко рту, болтает ещё минуты две и наконец делает глоток — большой, от души. И, разумеется, спустя секунду закашливается — его хлопают по спине. Спустя несколько секунд сенсей вырубается. Не была ли концентрация спирта слишком высокой?.. Нет, исключено, это одно из немногих заклинаний, которые получаются у Саматоки идеально — он как-то практиковался от нечего делать. Кто же знал, что это действительно может пригодиться.       Далее начинается, пожалуй, самая интересная часть всей этой заварухи. Джакурай-сенсей поднимается, оглядывается — взгляд у него ошалелый, непонимающий. Сидящий рядом с ним политик в дурацкой половинчатой мантии и не менее дурацкой причёской становится бледным как смерть. А их примерный, спокойный, как удав, сенсей с неожиданной силой бьёт кулаком по барной стойке — Саматоки вздрагивает. — А ну ещё бухла мне! — Кто-то подменил ему воду! — рычит половинчатый дед, как мысленно окрестил его Саматоки. На шум оборачиваются посетители. Тот приказывает убираться им подобру-поздорову, пока они не попали под горячую руку. Рамуда восторженно пищит — и столько в этих крысиных звуках злорадства, что Саматоки невольно пугается. Хорошо, что они всё-таки союзники. Джакурай громко призывает немедленно присоединиться к пьянке, и на этом самом моменте Саматоки решает: время уходить. Рамуда не вырывается — но в чёрных глазках мелькает недовольство. Он вновь исчезает в кармане. И они вместе уходят, успешно скрываясь с глаз, как выяснилось буйного, сенсея. Главное, чтобы их не поймали на этой маленькой шалости. Но, думается Саматоки, это навряд ли — всем потенциальным детективам сначала бы утихомирить Джакурая...       Превращаясь, Рамуда хохочет как бешеный, держась за живот и почти падая на землю. — Ты... ты его видел? Его лицо, господи... я сейчас умру... — От холода, — Саматоки недовольно кидает ему одежду. Рамуда одевается кое-как, всё ещё подрагивая от остатков смеха. Красиво. Саматоки трясёт головой и протягивает волшебную палочку — в отличие от самого Рамуды, простую, но изящную до безумия. Они прячутся за углом случайного здания. У Саматоки щёки, раскрасневшиеся на морозе, сбитое из-за быстрого бега дыхание, маячащее в глубине души беспокойство по поводу их возможного наказания.       И всё же, несмотря на вышеперечисленное, таким довольным он не чувствовал себя давным-давно.       Он покупает Рамуде кучу сладостей без капли жадности — и шипучки, и безумно вкусный шоколад, и столь любимые им леденцы — всё и не перечислить. У него в глазах — наивная детская радость, наконец искренняя, а не выточенная его многолетним образом. Саматоки и сам так по-дурацки счастлив из-за этого, что даже забывает хмуриться, улыбаясь вместе с Рамудой. Он даже не обращает внимание на упавшую челюсть Джиро (смотри, смотри, улыбается!) и мелькающее в глазах прохожих удивление. Его, пятикурсника, здесь уже встречали — а многие даже и хорошо запомнили (буквально во время своего первого похода в Хогсмид Саматоки умудрился устроить с Ичиро дуэль — им обоим потом запретили посещать селение до конца года). К неизбежным рамудовским объятиям все уже привычны. К улыбающемуся (еле заметно, вообще-то, и чего это они тут раздувают?) Саматоки — нет. По понятным причинам, дёргать их никто не стал.       Они возвращаются из Хогсмида уже под вечер — с кучей мелких забавных безделушек и сладостей, купленных полностью за счёт Саматоки. Денег с Рамуды, говоря по секрету, он требовать не собирается. Рамуда — один из тех немногих людей, которым Саматоки готов простить долг. — Классно мы сегодня подшутили над этим старпёром, а? — Ты знаешь, что если нас спалят, то могут исключить? Саматоки с тяжёлым вздохом садится в кресло у камина, подтягивает к себе озябшие ноги. Рамуда со своего кресла лезет обниматься, утыкается носом в волосы, спускается ниже — целует лоб. После прогулки тяжестью наваливается усталость — Саматоки не может и не хочет сопротивляться или кривляться. Всё равно Рамуда рано или поздно возьмёт своё. Всегда берёт.       Саматоки пропускает тот момент, когда Рамуда опускает и раздвигает ему колени — чтобы было удобнее встать на свои. Кресло мягкое, ляшки Саматоки — не очень. Его прохладные руки ерошат волосы на затылке, мягко массируют — он расслабляется окончательно, поддавшись томительности чужих неспешных движений, разморённый жаром чужого тела и потрескивающего пламени. Целует Рамуда мягко — под стать моменту — вылизывая чужое нёбо и почти не кусаясь. Это он любит — со всей агрессией и ненасытностью. Обычно у него словно срывает тормоза — потом у Саматоки всё тело в засосах и отпечатках зубов. Он ругается, поносит придурка на чём свет стоит, однако, в глубине души ему нравится. И Саматоки никогда и ни за что этого не признает даже внутри себя.       Сейчас, однако, Рамуда ненавязчив и терпелив — словно с девицей какой. Такое быстро надоедает, поэтому Саматоки подаётся вперёд и отвечает чуть агрессивнее, нежели ранее. Рамуда намёк понимает — давит на затылок сильнее, сжимает волосы почти до боли и мгновенно перестаёт нежничать. Дыхание сбивается окончательно — Рамуда-таки наваливается сверху, вжимает его своим маленьким телом в спинку кресла и кусается, кусается, кусается... — Вы ещё тут потрахайтесь. На то, чтобы оторваться друг от друга, им потребовалось ещё несколько секунд. Взгляд Рамуды, кажется, сейчас способен метать молнии — но Сабуро, с какой-то целью наведавшегося в гриффиндорскую гостиной, ни капельки не смущает. — Ты чё тут забыл? — удивительно, но в этот раз рычит отнюдь не Саматоки. Истинный голос Рамуды являет себя именно в этой (на редкость каверзной, между прочим) ситуации — но это не отменяет того факта, что, слыша его, Саматоки мгновенно растекается чёртовой лужицей, точно баба какая-то. — То же могу спросить и у вас, Амемура-сенпай, — голос Сабуро же сквозит насмешливостью — похоже, его ситуация забавляет. Тем не менее, два разгневанно сверлящих его взгляда заставили мелкого засранца немного стушеваться и всё же ответить, — я шёл к этому придурку Джиро. И судя по тому, что в спальне его нет, он ещё где-то шляется. Будьте готовы, что на самом интересном вас застанет мой непутёвый братец, который тут же схватит инфаркт от происход...       Саматоки, слушать его трёп откровенно задолбавшийся, ловким движением цепляет из ближайшего к ним мешочка конфету и швыряет точно в то место, где только что стоял Сабуро. Мелкий успевает увернуться и скрыться в проходе, напоследок показав язык. Только потом до Саматоки доходит: он ведь уже проходил мимо них и всё видел, но предпочёл предупредить. Почему, интересно?       Впрочем, это не так важно. Рамуда поднимается — раскрасневшийся и взъерошенный, как вывалившийся из гнезда птенец. Саматоки встаёт следом, запахивает мантию на всякий случай. Его волосы после всех манипуляций Рамуды отнюдь не в лучшем виде, сам он тоже наверняка весь красный как варёный рак. К тому же, комендантский час никто не отменяет — велика вероятность того, что их поймают. Но кто они такие, чтобы волноваться из-за таких тупых пустяков? Саматоки не привыкать получать нагоняй от учителей, Рамуде же в свою очередь абсолютно плевать.       Сейчас единственный оптимальный выход — Выручай-комната. В замке царит полумрак — на них, держащихся за руки, косятся картины и привидения. Какие-то — снисходительно, какие-то с явным неодобрением, бурча что-то себе под нос об испорченной молодёжи. — Типичные старики, — хихикает Рамуда, показывает язык одной мгновенно оскорбившейся даме — та грозится позвать кого-то из сенсеев. И тогда они срываются с места — наперегонки, кто быстрее. Рамуда — засранец шустрый, но у Саматоки ноги длиннее, поэтому за первое место идёт на редкость жаркая борьба — такую даже на квидиччном поле не увидишь. Вообще-то, у них завтра тренировка. Придурок Ямада не упустит возможности поднасрать ему и промыть мозги за опоздание (а оно с вероятностью в девяносто процентов будет — винить в этом стоит Рамуду). Но Саматоки сейчас как никогда до этого плевать на квидичч и вредного капитана. Тело горит, он едва не спотыкается в полах мантии, двигаясь шаг в шаг с Рамудой (и как умудряется бежать с такой скоростью?!), от них испуганно шарахаются призраки — некоторые, наверное, даже понятия не имеют, куда и с какой целью двое студентов столь стремительно несутся.       Три стука по стене — и нужная им дверь появляется медленно, словно издеваясь — постепенно прорисовываясь в стене. Когда нудный процесс прекращается, Саматоки нетерпеливо тянет ручку, вламываясь в полумрак помещения. Безмолвно солидарная Выручай-комната делает всё, как нужно — кровать как раз под немалый рост Саматоки, почти полная темнота, тумбочка и пачка презервативов со смазкой. Идеальный стартовый набор для сексуально-неудовлетворённых подростков, как не раз шутил по этому поводу Хифуми-сенсей. Наверное, он — один из немногих учителей, коим симпатизирует даже Рамуда.       Однако, сейчас не об этом. Рамуда жёстко толкает в плечо, говорит раздеваться. Больше не перед кем Саматоки настолько послушным не бывает. Он скидывает мантию, отбрасывает куда-то в сторону обувь и позволяет повалить себя на кровать.       Рамуда никуда не торопится — в конце концов, у них ещё вся ночь впереди.