«Неужели всем реально все равно, куда я делся?»
Дазай бродил по своей квартире, шурша разбросанными бумагами. Он уже три дня не может упокоиться с миром. Если уж Ацуши не явился, то, скорее всего, ждать ему пока труп начнет вонять. Ему удалось, наконец, получить желаемое. Он умудрился усыпить сам себя. Безболезненно и, кажется, быстро. Одна внутривенная инъекция сомнительного препарата и ты засыпаешь. Он основательно подготовился: погладил одежду, причесался, умылся, застелил постель, поставил на окно пару хризантем. Осаму не любил цветы. Самыми нейтральными он считал белые одноголовые хризантемы. Они не пахнут так сильно, не слишком пестрые. Идеально. И как же предусмотрительно, что их всего лишь две. От палящего в окно солнца они начали распускаться и местами опадать. Призрак ходил по стенам, потолку. Мертвый юноша заметил, что за шкафом лежит книга, которую он не успел сдать в библиотеку, потому что потерял. Он немного пожалел, что не выпил остатки своего любимого коньяка, не выкурил последнюю сигарету. На тумбочке рядом с кроватью стоял стеклянный столик, на прозрачной столешнице лежала полупустая пачка сигарет, стакан с водой и шприц с колпачком на игле. Под столиком валялся пустой флакончик от препарата. Он бы убрал, замел следы, только сразу после введения голова начала кружиться и пришлось лечь. Ранним утром четвертого дня в дверь позвонили. Осаму было хотел открыть дверь, но вспомнил. Он тихими шагами подошел к двери, прислушиваясь. Увы, свою обидеть покинуть был не в состоянии — не пускало.«Судя по тому, как человек за дверью взбешен — это Куникида.»
-Эй, ублюдок бинтованный, открывай, а то замок сломаю. Этот голос он узнает из тысячи. Низкий и бархатистый, прокуренный и жутко недовольный. Голос, по мнению Осаму, никогда не подходил Чуе. Он всегда считал, что его голос должен быть слегка выше и тише, но с той же хрипотцой. Если не видеть хозяина этих бархатных звуковых волн — можно представить как минимум хулигана, воспитанника улиц, а как максимум огромную гориллу. Призрак смотрит в глазок, но видит только шляпу, слегка пыльную. Скорее всего Чуя заехал к нему после работы. — Я считаю до трех, если ты не открываешь — ломаю замок, чинить будешь сам. Мне твои шавки с агентства плешь проели. Почему они думают, что ты со мной? — Слышится звук, характерный для колесика зажигалки, а в глазок виден дым. Накахара облокотился поясницей о низкие перила, сжимая в пальцах сигаретный фильтр, обнимая себя за талию одной рукой. Он выглядел уставшим.«Чуя, ты опять выполнял двойной план? Опять всю ночь проторчал в баре?»
— Я предупреждал. Мафиози подходит вплотную к двери и, вроде легко толкает ее, резко дергая на себя. Молодец, Накахара, ты вырвал замок вместе с частью двери. Если бы Осаму мог слышать свое сердце — которое больше никогда не ударит кровью по аорте — он бы слышал молниеносную долбежку по стенкам кровеносных сосудов. Он волновался.«Да я больше чем уверен, что он ткнет в меня палочкой, прикурит и закажет доставку. Поужинает и уже потом отправит мое тело куда-нибудь. Возможно, кремирует.»
Еще никогда Осаму Дазай так не ошибался. Накахара был готов увидеть все: Дазая в запое, в очередной депрессии, в наркотическом опьянении. Да что угодно, но не мирно заснувшее тело, бездыханно лежащее на собственной постели. Лицо парня побледнело, а все раздражение спало на нет. Дверная ручка с глухим звоном упала на паркет, укатываясь под резной комод. Чуя снял шляпу, откладывая ее на комод: он всегда ее туда клал — это уже привычка. Пальто упало на пол, а низкая фигура шагнула к открытой спальне. В помещении было слишком тихо, а в гудящей рыжей голове даже не воспринималось шуршание плотных габардиновых штор.«Наш чистоплюйка не поднял пальтишко. Удивлен? Не веришь своему счастью?»
Осаму стоял за спиной мафиози, опираясь плечом о дверной косяк. Было даже обидно, что Чуя ничего не сказал. Ни одной колкости, оскорбления или летающего предмета. Дазай был готов снова умереть, даже болезненно, но он уверен, что сейчас бывший напарник начнет скакать по всей комнате, говоря трупу «Спасибо, что освободил мир от своего существования. И меня в том числе». У Накахары дрожат плечи. Кожа перчаток скрипнула, когда руки сжались в кулаки. Пытаясь осознать происходящее, Чуя сел на корточки, зарываясь пальцами в волосы. Он тянул у корней, думая, что это всего-лишь дурной сон. Сейчас он проснется, а этот придурок кладет пятую ложку кофе в кружку мафиози. И никуда Дазай не уходил, ни в какое Вооруженное Детективное Агентство, он его не предавал, а Двойной Черный не распадался. Где-то внутри черепа все горит. Челюсть сводит, а руки трясутся. Дазай изогнул бровь, глядя на бывшего напарника. Детектив аккуратно обошел сгорбленную фигуру, оглядываясь на пальто, которое, вероятно, снова пахнет дешевым табаком и тяжелым парфюмом. Он плюхается на пол, наклоняясь, чтобы взглянуть в довольное лицо Накахары, но застывает на месте. Самоубийца вскидывает брови, часто моргая — будто это поможет — и пытаясь понять, не издевается ли всевышний над ним. Тишину нарушил судорожный выдох. Чуя всегда плакал тихо. Он держался, даже когда мутная пелена застилала взор. Но сейчас он пытался спрятаться от себя самого. Юноша закусил нижнюю губу, прокалывая ее справа клыком. Из раны начала сочиться кровь. Глаза закрыты в попытках успокоиться, но это бесполезно, соленые ручьи не прекращают бежать из-под закрытых век по щекам, подбородку, падать на колени и разбиваться на множество мелких осколков. Чуя рвано вдохнул и так же выдохнул, сдерживая эмоции. Это немая истерика. -Дазай, блять… Осаму впервые за всю свою жизнь стало хоть немного стыдно. Если пару минут назад перспектива увидеть реакцию человека, запечатлевшего его смерть, казалась неплохим развлечением, то сейчас он хотел просто поскорее с этим закончить и, может, переродиться в какую нибудь дворняжку, пристать к Чуе на улице и до конца собачьей жизни заглаживать вину. Слева в груди закололо, а ноги будто набиты ватой. Могут ли мертвые чувствовать такое? Это, вероятно, просто остатки человека говорят в искалеченной душе. Снова прерывистый выдох. Словно Чуя выпустил с легких весь запас воздуха. Он старается держаться. В темном помещении засветился экран яблочного смартфона. Чуя кому-то звонил. -Босс, — Накахара старался сделать голос более твердым, — Пришлите труповозку, — Слезы продолжали течь по щекам, оставляя блестящие влажные дорожки, — Нет. Сделка прошла успешно. Это… Для Дазая, — Казалось, ему даже это имя ему давалось тяжело, — Я жду. Чуя положил телефон в карман, медленно выпрямляясь, все также стараясь не открывать глаза. А это сделать пришлось. От слез когда-то темные волны океана превратились в голубое майское небо. Ресницы слиплись от влаги, а веки покраснели — эспер сильно тер глаза. Концы челки прилипли к скулам. Осаму готов поклясться, что увидел дрожание губ. Парень тихо подошел к деревянной полуторке, смотря на труп бывшего напарника. Казалось, Осаму просто обтерся мукой и поджидает момента, когда бы открыть глаза и напугать Чую до чертиков. Увы, нет. Грудная клетка не вздымалась, один самый непослушный локон, что постоянно падал на нос, мирно лежал и не старался подняться — дыхания нет. Будто на что-то надеясь, мафиози снял перчатку и коснулся шеи, где должна пульсировать сонная артерия. Холодно и спокойно. Юноша одернул руку, убирая ее за спину. Он неестественно изогнул брови, будто сейчас выдаст эмоцию, незнакомую человечеству. -Тупая Скумбрия… Голос у Чуи стал выше и намного тише. Он весь мелко дрожал, а ворот рубашки намок от слез, как и лицо с шеей. Парень склонился над трупом, уже не в силах держать себя в руках, всхлипывая, тихо мыча, пытаясь подавить эмоциональный ком. Опускается лбом на холодный лоб Осаму, закрывая глаза. Он чувствует еще пушистую челку. К сожалению, запах хвойного шампуня давно выветрился. Накахара никогда не признается, что запомнил этот терпкий запах хвои на всю оставшуюся жизнь, что может узнать своего напарника по запаху. Действительно, как собачка.Тыльной стороной ладони эспер касается ледяной щеки, открывая глаза, в надежде увидеть этих чертей, что пляшут в коньяке. Слезы капают на белые щеки, стекая на подушку. Рукой без перчатки мафиози поправляет челку мертвого тела, чтобы не мешала.«Он что, помнит, как я ненавижу, когда он трогал мою голову в перчатках?»
Лицо призрака начало жечь. Дазай пытался стереть с щеки чужие горячие слезы, но не выходило: он просто сгусток энергии и не имеет никакого отношения к происходящему. Он просто немой зритель. Единственный зритель, которого силой затащили на фильм. Неинтересный, скучный и отвратительно печальный фильм. Осаму не любил такое кино. Но сейчас с замершим сердцем смотрел на то, как человек, вроде, ненавидящий его всем сердцем и душой, сгорбился над мертвым телом и обжигал ледяную кожу своими слезами. Суицидник чувствовал приятное тепло на лбу — фантом лба мафиози. Тишина, нарушаемая сдавленными всхлипами, мычанием и вздохами давила. Призрак старался закрыть уши, чтобы не слышать ничего. Но он слышал все в десять раз громче. Над умершими не издеваются, да? Всевышний сейчас просто убивает когда-то довольную своей участью душу. Как бы он не закрывал уши, не пытался спрятаться от звука — не получалось. Это будто шло изнутри. Ему стало невыносимо жарко, когда рыжий мафиози наклонился еще ниже, обнимая бездыханное тело. Его душа, над которой сейчас издевались высшие силы, горела. Сгорала и утопала одновременно. В чужих слезах и немом крике. Чуя стоял так, пока не услышал хруст песка под колесами у дома. -Спи спокойно. Невесомое касание губами над левой бровью — Чуя отходит на шаг назад, запрокидывая голову и смотря на потолок. Самое страшное для Дазая сейчас было то, что он не чувствовал даже малейшего освобождения — все только начинается. Но должно закончится! Оно должно кончиться сейчас! Вот, его труп увозят.«Почему Чуя до сих пор стоит на месте? Труп увезли. Почему ты не уходишь, Чуя? Что ты собрался делать?»
Мафиози закрыл дверь, после ухода людей. Если можно закрыть безнадежно сломанный кусок дерева без ручки. Остался он под предлогом поиска документов и «чего поприличнее для похорон», не учитывая то, что Огай хорошо позаботится обо всем и без него. Парень съехал спиной по двери на пол, вытягивая ноги. Машина уехала. Сейчас он сломается окончательно. Через десять минут помещение наполнилось всхлипами, вздохами и мычанием сквозь зубы. Чуя хороший мальчик. Он не плачет. Он старается. Честно. -Что же на этот раз с тобой произошло… А, Осаму? Накахара редко звал его по имени. Но призрак не обратил на это внимания, он закрывал уши ладонями, стараясь спрятаться от крика. Осаму готов поклясться, что слышит сейчас душу рыжика. Она звеняще кричит, заставляя голову привидения болеть. А затем он чувствует, как содрогается воздух его старой квартиры от плача. Мафиози сидел, поджав к себе ноги и уткнувшись в колени лицом. Он похерил все самообладание. Да и, честно говоря, было все равно. Тут хорошая звукоизоляция. Его никто не услышит. Пальцы путались в волосах, массируя затылок и с силой оттягивая пряди. Парень резко встал и быстро зашагал на кухню. Чуя мог не глядя найти тот самый ящик, где Дазай хранил алкоголь. Он его нашел. Осталось только мартини. Эспер прикрыл глаза и открутил крышку. Судорожно выдохнув, обхватил губами горлышко. Глотку жгло, но это отвлекало от боли в груди: будто изнутри прогрызли огромную дыру. Он выпил всю бутылку за один заход. Сосуд был откинут в раковину, а Чуя уткнулся носом в сгиб локтя. Тишину нарушил скрип входной двери. Коё, как только узнала о случившемся — выехала. Она понимала, что Чуя сам не справится. Она знала, как относится эспер к своему напарнику и что их связывало. Озаки прошла на кухню, не останавливаясь, подошла к подопечному, обвивая его голову и плечи руками, пряча спину юноши за тканью длинных рукавов кимоно. Вскоре Чуя снова начал рыдать в голос, но сейчас его заглушала Коё. Она старалась успокоить: гладила по голове, плечам, что-то шептала. Она помнила, как в свои 15 Накахара мог вцепиться в нее от усталости и мычать в плечо, пряча слезы. Она запрещала ему плакать. Но сегодня можно. — Он бы не хотел, чтобы ты плакал, — женщина коснулась губами взъерошенной макушки, обнимая подопечного крепче, — Говорят, что первые сорок дней после смерти души умерших находятся между мирами, — она говорила спокойно, будто рассуждала, — Ты бы хотел, чтобы он видел, как ты плачешь? — Когда тело в ее объятиях перестало судорожно дергаться, она ослабила руки, обвивающие тонкую фигуру, — Если бы он тебя слышал, что бы ты сказал напоследок? — Встретимся в следующей жизни, придурок. Призрак почувствовал какое-то облегчение, будто под ним лишь пушистое облако, а окружение перестало быть четким - оно растворялось. Он, наконец, может спокойно уйти.