Голый расчет

      — Думаю, что вам стоит подыскать себе другое место жительства, мистер Курякин, это скомпрометировано, — Уэйверли оглядел почти полностью разрушенную мансарду и нахмурился. — Мне, вероятно, стоит серьезно поговорить с нашим главным бухгалтером. До нынешнего утра я был уверен, что жалование перечисляется всем сотрудникам в срок и в полном объеме. Работа в А.Н.К.Л. оплачивалась щедро. Конечно, денег не хватило бы, чтобы ежедневно заказывать в ресторане филе камбалы «Маргери», но их все равно было ощутимо больше, чем Наполеон получал в ЦРУ. Приятно, хотя только как дополнение, не в качестве основного источника доходов. Илья отверг инсинуации шефа в сторону бухгалтерии и попытался объяснить ему несомненные (только для сумасшедших русских агентов) выгоды и удобства своего странного выбора жилья, но быстро сдался. Уэйверли одним движением брови выразил такие глубины скепсиса, что любые доводы изначально выглядели бессмысленными. — Ты всегда можешь остановиться у меня, — вмешался Наполеон, пока шеф не предложил Илье переехать в одну из служебных квартир, — по крайней мере, на несколько дней. Уэйверли и Угроза одновременно развернулись к Наполеону и посмотрели на него с одинаковым недоверием. Такая синхронность даже пугала. — Что ж, — Уэйверли отмер первым, — это несомненно щедрое предложение, мистер Соло, и я склонен рекомендовать мистеру Курякину его принять. Теперь Илья посмотрел на шефа. С глубокой обидой, как ребенок, которому вместо десерта подсунули ненавистную брокколи. Интересно, а в Союзе родители тоже ею пичкают детей? Впрочем, самому Наполеону, родившемуся перед началом Великой депрессии, было непонятно, почему из-за детского питания сейчас ломается столько копий. Еда всегда еда. А правильно приготовленная еда — это райское наслаждение. Если Угроза останется у него, то можно приготовить несколько особых блюд. Старая пословица про путь к сердцу мужчины не особенно нравилась Наполеону — он знал более короткую дорожку — но иногда стоит обратить внимание и на классику. В конце концов, даже один из его царственных тезок любил это выражение, хотя и несколько изменил его.* — Я могу помочь Илье найти квартиру в моем районе, — предложил Наполеон, закрепляя успех. — В случае новых нападений мы сможем оперативно прийти друг другу на помощь. На самом деле, на уме у него сейчас было совсем другое. Он наконец принял решение, которого избегал последние несколько месяцев. — Это было бы весьма разумно, — согласился Уэйверли, — мистер Курякин, вы, конечно же, можете сделать собственный выбор, но, думаю, что помощь напарника в решении этой проблемы будет нелишней. Мистер Соло прекрасно знает город. По лицу Ильи можно было ясно прочесть, что и в каких выражениях он думает про Уэйверли, а главное, про Наполеона. Буквы кириллицы будто на лбу у него были написаны. — Если допросить, как следует, его приятелей, — Илья махнул рукой в сторону тела одного из нападавших, застреленного Наполеоном, — и выяснить, кто за всем этим стоит, то новых нападений не будет. — Мистер Курякин, я вам очень признателен, что на этот раз вы учли мои пожелания и оставили живыми и относительно целыми троих преступников, которых мы можем допросить. Но я предполагаю, что А.Н.К.Л. будет эффективно работать еще долгие годы, а значит, всегда найдутся те, кто захочет напасть на наших агентов, — кисло сказал Уэйверли. — Кроме того, из выживших только один сможет в ближайшее время дать показания. В дальнейшем учтите, пожалуйста, тот факт, что если одновременно сломать подозреваемому челюсть и руки, то это существенно понизит эффективность допроса. Ни Илья, ни Наполеон не стали уточнять, что некоторые переломы появились у нападавших именно в ходе допроса. Конечно, как только им удалось отразить нападение, они немедленно вызвали подкрепление из штаб-квартиры и, пока дожидались приезда шефа с командой, решили побеседовать с молодчиками. Те охотно согласились говорить, после того, как Илья играючи разорвал на щепы стул, уцелевший после драки, но ничего внятного так и не рассказали. Удалось выяснить, что к ЦРУ они, вроде бы, никакого отношения не имели, а были обычными наемниками. Имени нанимателя они не знали, все происходило анонимно. На том бы разговор и закончился, если бы одному идиоту не пришло в голову, что он сумеет сбежать от тренированных агентов. От двух людей, которые действовали настолько слаженно и четко, настолько подстроились друг под друга, что им и слова не были нужны. Паковали его, правда, не очень нежно, вот челюсть на бок немного и свернули. А второй запнулся об матрас и отлетел к стене. Никто ему руки специально не ломал, сам зачем-то выставил их вперед, когда падал. Третий не рыпался, вот и не пострадал больше, чем нужно. — Учту, — коротко ответил Илья, — могу я собрать вещи? Уэйверли еще раз обвел взглядом мансарду, и в его глазах мелькнуло недоумение. — Разумеется, можете, мистер Курякин, — ответил он, — но я бы на вашем месте дождался, пока наши люди уберут весь беспорядок. Удивление шефа Наполеон прекрасно понимал. Целым и не залитым кровью оставался только тяжелый дубовый стол. Вряд ли кто-то захотел бы взять его с собой. А больше брать было, вроде как, и нечего. Илья невежливо фыркнул и направился к потертой ширме, за которой прятались жестяная ванна и умывальник. Ширму эту Наполеон ненавидел тихой ненавистью. Располагалась она в дальнем углу мансарды, рядом с дверью в крохотную уборную, и ему приходилось сгибаться, чуть ли не вдвое, чтобы умыться. К тому же ширма, разрисованная бамбуком, стойко ассоциировалась с Мопассаном, черт знает почему. И вот сейчас Наполеон, глядя на покосившуюся конструкцию, вдруг явственно понял, что ему не нравится быть маленьким грязным секретом. И пусть Илья ничего подобного не говорил, одна мысль о том, что его, похоже, устраивало это двусмысленное положение, привела в бешенство. Наполеон отлично осознавал, что несправедлив к Илье, что сам по большей части виноват в сложившейся ситуации, что они в любом случае не могли позволить себе раскрыть кому-нибудь правду, но ничего не мог с собой поделать. То, как Илья явно не желал переезжать к нему домой даже на время, выглядело сейчас просто оскорбительно. В конце концов, у него в квартире две спальни, и Угрозе это отлично известно. Наполеон накручивал себя все время, что Илья возился за ширмой, собирая, по-видимому, туалетные принадлежности. Хотя что там было собирать? Судя по количеству личного имущества и его нарочитой простоте, Угроза где-то в глубине своего антиклерикального государства принял аскезу. Вышел Илья из-за ширмы с небольшим свертком, нырнул по пояс в недра оригинального шкафа-ниши, вытащил небольшой чемодан и положил сверток в него. Потом покопался за гардиной еще немного и вытащил предметы, которые Наполеон никогда у него не видел: портативный проигрыватель и стопку пластинок. С верхней улыбался Дюк Эллингтон.** Наполеон даже не догадывался, что Угроза любит джаз. Он слишком многого не знал о нем. А это было важно, важнее, пожалуй, чем все постельные стоны и крики Ильи, строгий учет которым вел Наполеон. Внутри заворочалась ревность. То ли к пластинкам, то ли к прошлому Ильи, то ли к самому себе. Тому, который был в Швейцарии. Ведь была возможность узнать Илью получше, расспросить обо всем, буквально о чем угодно, не считая секретов разведки, а он так бездарно ее упустил. Пластинки отправились туда же, куда и сверток. Проигрыватель, который в закрытом виде выглядел, как небольшой сундучок с ручкой, Илья взял в одну руку, а чемодан в другую. — Я готов. Веди, Ковбой, — сказал он, не глядя на Наполеона. *** В машине они молчали. Наполеон устал. Он хотел есть, спать, заняться любовью с Ильей, заставить его немедленно рассказать в подробностях все важные жизненные вехи, дать ему по физиономии, поцеловать горячо и жестко, уложить в постель и не выпускать из нее, пока все проблемы не покажутся неважными. Но сил на все никак бы не хватило. Ужасно жаль. Когда приехали, Наполеон так же молча поманил Угрозу в кухню, соорудил пару гигантских сэндвичей с остатками окорока и налил два стакана молока. Илья так и стоял посреди кухни со своим глупым проигрывателем и дурацким чемоданом. Не отпускал их и не выказывал желания взять свою порцию. Наполеон откусил огромный кусок, тщательно его прожевал, проглотил, запил молоком и только потом сказал: — Если ты хочешь чего-то другого, то тебе придется готовить самому. Будь как дома, кухня в твоем распоряжении. — Зачем ты меня сюда притащил? Мне надоели твои выкрутасы, Ковбой. Я ненавижу игры! — Илья явно не собирался ни готовить, ни есть, ни вести себя, как разумный взрослый человек. Такой, как Наполеон, например. Вот он очень хочет устроить скандал и высказать все, что думает, но ведь сдерживается же. — Ненавидишь? Да ты в них все время играешь! — рявкнул он, стакан полетел в раковину и с жалобным звоном разбился об нее. — Я не знаю, какой ты на самом деле. Плохой актер на сцене, зато хороший в жизни? Так, кажется, говорят? Илья аккуратно примостил на столешницу свой проигрыватель и поставил на пол чемодан. Его ноздри раздувались, лицо налилось кровью, кулаки сжались. Наполеон понял, что сейчас может получить что угодно. И давно желаемую реакцию, и ответы на вопросы, и просто по морде. И в комплекте, и по отдельности. Перспектива… будоражила. — Зато у тебя все на виду, да, Ковбой? Очередная баба на твои глаза бесстыжие повелась, надо, чтобы все знали об этом, так? — Угроза подошел ближе. — Ты хоть приблизительно помнишь, со сколькими спал? Или давно со счету сбился? — Женщины, — Наполеон усмехнулся, — думаю, у тебя их тоже было немало. А вот со сколькими мужчинами ты спал, Ильюща? Ты такой гибкий, так страстно отдаешься, твои партнеры должны были быть от тебя без ума. Так сколько их было? Ты ведь не я, знаешь точное число, правда? Это не должно быть важно. Не должно. Почему он с таким напряжением ожидает ответа? Почему вообще задает подобные вопросы? Теперь Илья стоял вплотную. Наполеон смотрел ему в глаза и с болезненным наслаждением наблюдал, как в них разгорается чистая незамутненная ярость. Это было прекрасно. — Если я не могу тебя убить, это не значит, что мне не хочется, — почти спокойно сообщил Илья. — Так что, помнишь? — Наполеон не мог остановиться, он продолжал толкать их обоих к краю. — Помню только одного. Особенного. — Илья улыбнулся совершенно маниакальной улыбкой. — Каждую минуту, проведенную вместе с ним, помню, каждую позу, которую мы опробовали, каждый совместный оргазм. Жаркий, такой гладкий внутри, ох… Никогда не забуду! Сердце Наполеона упало и разбилось, как тот несчастный стакан с молоком. Зачем, ну зачем он спросил? *«Путь к сердцу солдата лежит через его желудок», — говорил Наполеон III первый президент Французской республики, император французов 1808 — 1873. ** Дюк Эллингтон — американский руководитель джаз-оркестра, джазовый композитор, аранжировщик и пианист. Один из наиболее известных джазовых музыкантов XX века.