Сегодня облачно, ожидается грозовой фронт!

      К вечеру он уже был в храме, а на утро он предложил Киуну провести обряд доверия. —Обряд доверия? —Да, ты увидишь и испытаешь всё то, что я испытал за это воплощение, а я увижу и почуствую всё то, что чувствовал ты после смерти. Я вырос у тебя на глазах. Мне нечего скрывать от тебя. —Понятно… В любом случае, я тоже доверяю вам, но есть те вещи, которые я ни в жизнь не озвучу, и показать их будет гораздо проще. Мне нечего от вас скрывать.       Перед глазами появилась дымка. Темнота. Посередине разжигается маленький огонёк. Он становится чётче. Это пламя свечи. Такемикадзучи видит мир глазами маленькой судамы — первородной души. Чистой и безгрешной. Очертания окружающего пространства становятся всё более различимы: он в фонарике. Фонарике, что висит у входа в небольшею палатку, где торговали лапшой. Рядом с ним летает монстрик с кошачьими ушками, размером чуть меньше самой судамы. Судама шипит на него и нечистивый спасается бегством. Но вот тянется рука. Она подгоняет судаму ближе… —Какой кроха, а вроде юноша...—Сказал, придерживая традиционную курительную трубку, пухлый старичок с густой седой бородой, и, спрятав комочек света в широких, натруженных ладонях, отправился в сторону леса. По прибытии судама увидела полянку, по которой протекала речушка, а на этой речушке стоял храмик. В нём было не больше десяти футонов, а на крыльце своего хозяина встречали три пары счастливых глаз. Две пары — детские, одинаково зелёные и практически не отличимые друг от друга, равно как и лица их обладателей, пускай одни пренадлежали девчушке, а другие мальчишке. Обоим лет по шесть-семь, у обоих босые, истоптаные ноги и грязная одежда, которой всё же не доставало, что бы стать как волосы цвета каштана. Чумазые лица ребятишек были усыпаны веснушками и озарены лучистыми улыбками. Они тут же ринулись к своему хозяину. За ними медленно ступала молодая девушка. Её одежда и причёска были незамысловатыми, но очень аккуратными, даже через чистые, израненые руки, белёсые ноготки и искусно заштопанную юкату хозяйки проступало чистолюбие и стремление поддерживать во всём порядок. Её лицо обрамляли чёрные волосы, два уголька глаз были прикрыты редким, двойным веером ресничек, а нежные, словно лепестки сакуры, розоватые губки слегка улыбались, выражая пришедшее на смену волнению счатье. Она двигалась медленно и грациозно, как гейша, разливающая чай своим гостям. Когда все собрались вокруг старика, он сказал: —Моё имя — Мори но рооджин. Имя посмертное да удержит тебя здесь. Имя новое да обратит тебя моим слугой. Дарую тебе имя личное и имя сосуда. Имя личное — Сен, имя сосуда — Татака, твоё дарованное имя отныне — Сенко, — Судама стала вакизаши в руках бога (Вакизаши — маленькая одноручная катана), — Вернись, Сен.       Напротив старика образовался юноша в белых одеждах. Его короткие светлые волосы едва касались плеч, а серые глаза были широко распахнуты. Ничто не выдавало в нём нынешнего ведущего бога грома. Казалось со стороны, что это два разных человека. —Добро пожаловать в семью, Сенко. Знакомся: это сорванцы Тенко и Аяко, а это моя ведущая, Юко. Дети, новенького не обижать!— Сенко потерянно смотрел на эту картину, на то как дед нравоучал ребят, на то как они кивали и кривлялись друг другу, как пришла Юко и набросила на него расшитую шаль, постепенно подталкивая к храму. Он очнулся только внутри, когда дети стали подбрасывать хворост в печь. —Ты зачем эти ветки кидаешь, бака! Они же мокрые! — Ничего не мокрые! Я их из-под печки взял! —Да я их только-что сюда положила, чтоб просохли! Ну нии-сан! Скажи ему!—В ответ на такую бурную реакцию Ки потупил взгляд, пряча лицо за коленями и обнимая ноги. —Не трогай его! Не видишь, он стесняется! Деда сказал его не трогать! Пусть привыкает! —Деда сказал с ним побольше разговаривать, чтобы он привык! А то он совсем затворником станет! —А вот и не станет! —Так, дети, не деда, а хозяин во-первых, а во-вторых, не трогайте его. Пусть для начала в себя придёт. —Хорошо, нее-сан...— пробурчали под нос две поникшие моськи. —Сенко, господин тебя звал,— на этих словах парень поднял голову и, встав, проследовал за девушкой. Она отвела его в единственную огороженную комнату храма, где сидел закутаный старец. —Проходи, Сенко,—Дал знак рукой, что Юко может уходить. — Я хочу прояснить кое-что с тобой. Ты пойми, я — бог-покровитель этого, если его ещё так можно называть, леса. И как только его вырубят, а спешу тебя заверить: будет это скоро, меня не станет. Брать новое оружие на последнем из дыханий плохая идея, но я не хочу чтобы с ними, что-то случилось. Думаю, ты понимаешь, о чём я. Земли моего храма уже не отгоняют аякаши, и мне нужен воин. Воин, что всех защитит. Я давно храню книгу с заклинаниями. Учить тебя я лично не имею права, по определённым причинам, но сам ты это, я надеюсь, освоишь. И помни: твоя задача — не убить аякаши, а защитить ребятишек и Юко. Не меня. Не храм. Их. Потом себя. Если не защитишь себя — значит не выполнил мою волю. Понял?— Парень лишь кивнул, взял книгу и ушёл на поляну.       Здесь он долго её штудировал, сделал подобие меча из бамбука и стал упражняться. Через несколько часов настал рассвет, а у юноши стало получаться. Он выучил первую треть заклинаний, которые представляли основу всех последующих и на удивление быстро овладел импровизированным мечом. Благо тренироваться было на ком: аякаши забредали часто. —Нии-сан!—Позвала его девчонка в потрёпаном, старом кимоно. Босыми ногами она бежала по речной грязи, иногда раздавливая улиток и наступая на камни,— Сестрица Юко просила тебя помочь ей! Она на другом берегу, стирает бельё. Нужно постоять, чтобы аякаши не набежали и ничего не украли! Ладно? Братец, я тебя доведу!—Она схватила Сенко за руку и потащила вдоль реки к мосту. Через мост они прошли по отдельности. Около речки стояла Юко, по колени в воде, и усердно полоскала спальные принадлежности, после складывая их на золотеющие колосья риса, — Ох, вы уже тут! Как хорошо… Сенко, мне неловко тебя просить, но не мог бы ты помочь мне с бельём?— Парень кивнул и без лишних слов стал рядом с девушкой полоскать надлежащие вещи. За это время появилось несколько аякаши, но они не представляли из себя ничего, что занимало бы более пяти минут на взмах клинка, заклинание, и снова меч.