Дьявол приходит с запада

В одном из отделений буфета Томас находит две щербатые кружки и, надеясь, что Маркус не заметит, подозрительно проверяет, нет ли там мертвых ос.  — Сахар? Ответный смешок, очевидно, стоит расценивать как «нет». Поставив кружки на стол, Томас притворяется, будто наблюдает за работой кофеварки, а сам все косится на Маркуса. Тот, опустив глаза и плечи, снова и снова пробегает пальцами по спинке стула. Маркус здесь десять минут от силы, но практически каждая вещь в доме уже знает его руки. Ни одна дверь, ни одна комната не осталась без его внимания.  — Откуда ты родом? — осторожно интересуется Томас. Маркус вскидывает голову.  — Мой акцент сбил тебя с толку?  — Надо признать, да.  — Я из Техаса.  — Нет же, откуда в Англии.  — Из Техаса, — настаивает Маркус, криво улыбаясь. — Я переехал… э-э-э… то есть, меня отвезли в Англию, когда мне было семь. Лестершир. Там я вырос и вернулся в Штаты.  — Со мной то же самое, — Томас почему-то крайне доволен этому совпадению. — Чикаго, Мексика, снова Чикаго. А теперь я здесь.  — Прикалываешься?  — Нет же! — смеется Томас, выключая кофеварку. — Честно. Без сахара кофе смахивает на помои, но Томас не собирается подслащивать его, раз уж Маркус не сыплет сахар в свой. В итоге они стоят посреди кухни по обе стороны стола, и каждый смотрит, как другой притворяется, будто пьет. Горький кофе сейчас волнует Томаса в самую последнюю очередь. Несколько секунд он греет руки о чашку, наслаждаясь ощущением тепла на ладонях, потом наклоняется вперед и тихо, будто бы здесь есть, кому подслушать, просит:  — Расскажи мне все. И Маркус рассказывает. С неослабным вниманием Томас слушает истории, которые хлещут, как вода из разрушенной дамбы. Маркус говорит о некромантах из Аризоны: те вселяли демонов в останки пустынных шакалов и заставляли их подкарауливать проезжающие мимо машины. Он говорит об одержимых близнецах в Литтл-Роке: демон был лишь в одной из них, но вторая проявляла такие же симптомы, и только по милости Божьей Маркусу удалось различить, кто из них кто. Томас слушает, задает вопросы в нужных местах, и, должно быть, на лице его смесь ужаса и восхищения, потому что вскоре Маркус начинает улыбаться и отворачивать лицо, словно польщенный школьник. Томас полностью обращается в слух, и пусть кофе давно холодный, у него не возникает желания заново наполнить чашку. Солнце за окном клонится к закату, а они все говорят. «Я верю ему». Эта фантастичная мысль — одновременно невообразимая тяжесть и колоссальное облегчение. Каждое слово, сказанное этим человеком, находит отклик в сердце. Истинно, как слово Божье, малыш. Маркус Кин — экзорцист. Экзорцист, отмеченный Богом. Первый порыв Томаса: «Научи меня!» — но он молчит. Маркус заставляет его чувствовать себя ничтожным. Нет, не так. Маркус заставляет его чувствовать себя… незавершенным. Непроверенным. Неиспытанным. «Испытай меня, — отчаянно думает Томас. — Дай мне возможность, и я схвачусь за нее».  — Эй, — Маркус наклоняет голову, улыбается тепло, по-дружески. — Говори со мной.  — Прости, — скривившись, Томас ставит кружку на стол и трет переносицу. — В последнее время у меня некоторые проблемы со связным мышлением. По правде говоря, этот разговор — самый легкий и естественный из всех, что случались на его памяти. Они словно знают друг друга не один год. Старый дом, душный и гнетущий, теперь ощущается так, будто в нем открыли все окна, и элементы вольно носятся по коридорам. Маркус Кин, элементаль.  — Расскажи о своих снах, — с уже знакомой настойчивостью просит Маркус. Этим он напоминает Томасу старших мальчиков в семинарии, тех, что шли по стопам Господа, но уже не боялись профессоров или настоятельницу. С тяжелым вздохом Томас опирается на стол. В тусклом свете тихо и неуклонно тикают часы — он даже не обращал внимания, что в кухне есть часы.  — Первые два, — медленно произносит Томас, — были похожи. Я видел… что ж, я видел Дьявола, идущего с запада. Маркус кивает.  — Что ты чувствовал?  — Я… Боялся? Все-таки это был Дьявол. Но нет, он не боялся. Томас угрюмо сглатывает.  — Я чувствовал себя… защищенным. И отстраненным. Будто мне велели наблюдать за тем, что не имеет ко мне никакого отношения и в то же время напрямую меня касается. Как человек, который запер себя в клетку, чтобы поиграть с акулами. «Словно кто-то держал меня за руку, — мысленно продолжает он, — а другой рукой указывал и говорил: смотри, но не трогай, это существо ядовито».  — Понятно, — произносит Маркус. — Второй был такой же?  — Да.  — А третий?  — Третий был другой. И это такое преуменьшение, что хочется смеяться. Томас рассказывает все, обрисовывает каждую деталь того холодного мерзкого места, описывает ужасную тяжесть на горле и груди. Лицо Маркуса подергивается раз или два, но в остальном он держится очень тихо, только сжимает кружку до побелевших костяшек. Когда Томас умолкает, Маркус опускает кружку на стол — слишком резко, с громким стуком.  — Спасибо, что рассказал, — говорит он. И молчит. Облизнув пересохшие губы, Томас ставит локти на стол, перекрещивает руки. Маркус безотчетно повторяет за ним, складки его кожаной куртки со скрипом трутся друг о друга.  — Я преследую Дьявола полтора года, — негромко выговаривает Маркус. — Разгребаю за ним бардак. Если он где-то задерживается, обычно это неспроста. А когда он задерживается в таком маленьком городе с одним священником, то, как правило, именно священник попадает под раздачу. Священник и дети. Томас снова сглатывает и кивает.  — Ты говорил, что-то спит под городом?  — Я чувствую это, — подтверждает Томас. — В моих снах. Маркус выглядит очень, очень усталым. И не смотрит на Томаса.  — Нужно затаиться на ночь. Если мои подозрения верны, я знаю, что нам надо будет сделать утром. Слово «нам» разгоняет сердцебиение Томаса до мили в минуту.  — Нам? — переспрашивает он нарочито спокойно. Маркус бросает на него быстрый взгляд и так же быстро отводит глаза.  — Я имел в виду «мне», — твердо исправляется он.  — Ты не обязан, — начинает Томас. И по странному взгляду понимает, что, должно быть, вложил в слова слишком много отчаяния. Пристыженный, он жмурится.  — Позволь присоединиться к тебе. Что бы это ни было, я хочу сделать это вместе с тобой.  — А, хочешь быть героем? — горько спрашивает Маркус.  — Да, — отвечает Томас. — Хочу. И буду. Пожалуйста, дай мне шанс. Маркус смотрит на него — долго и оценивающе. Потом вытирает рот тыльной стороной ладони, выпрямляется и с измученным стоном вытягивает руки над головой.  — До тех пор, пока я не несу за тебя ответственность, — бросает он, и Томас торжествует. Ночью мансарда выглядит иначе. Здесь витает некое воздушное умиротворение, которого нет в остальных комнатах. Внизу жарко и душно, там Томас чувствует себя грязным, даже если только-только вышел из душа. Будто выпачкался в чем-то и не может отскрести. А здесь воздух пыльный, но свежий. Лунный свет жемчужными штрихами ложится на половицы. Белые занавески покачиваются на сквозняке. Томас, который сидит на кушетке, скинув обувь и только наполовину расстегнув рубашку, невольно замирает, чтобы насладиться картиной. Прикрыв глаза, подставляет лицо прохладному вечернему ветерку. Наверное, когда Маркус уедет, он так и будет продолжать здесь спать. Интересно, получится втащить наверх нормальную кровать? Закончив переодеваться, Томас встает пошире открыть окно. Деревья в свете луны отбрасывают длинные тонкие тени. Кукурузное поле за оградой идет волнами, поблескивает тусклыми вспышками светляков. Снаружи тихо — лишь шелестит кукуруза да… Нахмурившись, Томас задерживает дыхание. Звук совсем слабый… тихий и ритмичный, как скрип ступеньки или пиликанье сверчка. Тревога длится лишь секунду, а потом Томас понимает, что это скрипит кресло-качалка на крыльце. Он открывает окно пошире, высовывается и смотрит прямо вниз: на крыльце сидит Маркус. Он странно спокоен. Томас знает его меньше дня, но все это время Маркус не прекращал двигаться, суетиться, трогать. А теперь он неподвижен. Чувствуя, будто зрелище не предназначено для его глаз, Томас тихо и осторожно закрывает окно. Сердце колотится. Маркус, там, внизу, был похож на сторожевого пса. Что он сторожит? У Томаса жуткое головокружительное ощущение, что, если снова выглянуть туда, Маркус посмотрит прямо на него — глазами, поблескивающими, как звериные клыки. Это хороший сон. Томас чувствует это в крови, в вибрации самой кожи. Все спокойно и понятно. Нечего бояться. Ночь. Он идет сквозь фиолетово-синюю темноту, над головой сияют звезды. Он не видит, куда идет — повсюду одна лишь кукуруза — но он также уверен, что ему не требуется видеть. Его бережно ведут, направляют — за руку, ноги, сердце. Осознав, он тут же понимает, для чего все это. Трещина в земле. Длинная глубокая прореха, словно некое огромное ужасное существо погрузило руки в почву и разорвало ее. Чувствуя невыразимую печаль, Томас опускается на колени. Тянется коснуться, и земля вздрагивает. Знание пронизывает его, как золотая жила. Что-то спит под городком Снейкспринг. Что-то старое. Что-то огромное. Глубоко-глубоко внизу, под пылью, грязью и мелом. Внизу, где лежат мертвые кости и плавают слепые рыбы. И теперь оно просыпается. Слишком рано. Слишком рано. Слишком рано. *** В дверь стучат. Обшарив кухню, Маркус нашел в холодильнике яйца и сосиски. Теперь они жарятся на сковороде, масло шипит и брызгает, пока сосиски любезно отдают яйцам свой аромат. Маркус, опершись на кухонную стойку, тыкает в них лопаткой. Томас, который готовит очередную порцию дрянного кофе, так захвачен врасплох неожиданным звуком, что едва не бьется головой об один из шкафчиков. Стук раздается вновь, на сей раз громче.  — И часто к тебе так приходят? — зевает Маркус. Выглядит он отвратительно, тени под глазами темнее, чем прежде. И он не брился. В глазах Томаса он выглядит совершенно не тем человеком, с которым хочется быть застуканным за совместным завтраком.  — Нет, — на ходу вытирая руки, Томас идет к двери. — Но я здесь совсем недолго. Бросив полотенце на стол, он широко распахивает дверь. Солнце встает по другую сторону дома, двор расчерчен широкими полосами желтого и черного. Человек на пороге строен и симпатичен, на нем изношенные ботинки и красная рубашка. Сложив руки на груди, он едва заметно тянет шею, пытаясь заглянуть внутрь. Несколько секунд Томас не узнает его, а потом из-за ног человека показывается маленькое бледное личико. У Грейс большие любопытные глаза. Она смотрит на Томаса, как на уродливую многоногую тварь, найденную под камнем.  — Мистер Ким, — тут же вспоминает Томас и улыбается. — Какой сюрприз.  — Привет, — отзывается тот. — Можно просто Эндрю. Или Энди. Грейс тянется к его руке и дергает, как веревку колокола. Энди ей позволяет.  — Тут есть над чем поработать, — замечает он. — Было бы неплохо подновить краску — погода не пошла ей на пользу. И ограда, — он кивает в сторону дряхлой изгороди. — Она же разваливается. Надо бы заново расставить столбы и покрасить.  — Ну, — благодушно отзывается Томас, — я только что въехал. Еще не успел заняться ремонтом.  — Могу помочь, — предлагает Энди. — Я неплохо управляюсь с краской. Грейс продолжает висеть у него на руке и сверлить Томаса взглядом. Заметив девочку, Маркус, занятый сервировкой завтрака, оживляется и дружелюбно машет рукой. Глаза Грейс распахиваются еще шире. Она сильно дергает Энди за руку, и тот, бросив на Томаса извиняющийся взгляд, опускается на корточки, слушает, пока она шепчет, прикрыв рот ладошкой. Что-то меняется в его лице. Поднявшись, Энди через плечо Томаса смотрит на Маркуса.  — А это кто? — его тон слишком небрежен для выражения глаз. — Приезжий?  — Да, — выдавливает Томас, коротко глянув за спину. — Да, он тоже священник, и ему негде жить, поэтому пока он здесь. Мои двери всегда открыты тем, кто… Простите, а вы по какому поводу?  — Просто зашел проверить, как вы тут. Меня попросили удостовериться, что вам ничего не надо. По дому, в смысле. Энди неопределенно указывает на крыльцо.  — Спасибо, не сегодня. А кто вас отправил? — осторожно интересуется Томас.  — Доктор Беннетт, — ответ запаздывает на какую-то долю секунды, и Томасу становится тревожно. Он снова оглядывается: Маркус, кажется, напрочь забыв про еду, изучает Энди с ужасно озабоченным видом, потом смотрит на Томаса и хмурится, как бы пытаясь что-то сказать ему.  — Папа, — ноет Грейс, — пойдем, пойдем. До этого момента Томас не замечал ветра. Он дует с запада. Холодный. Энди открывает рот, закрывает. И вдруг смеется — так неожиданно, что Томас почти отшатывается.  — Если вам что-то понадобится, — говорит он, — вообще, все, что угодно, вы только…  — Папа, — теперь Грейс сердится. Маленький кулачок яростно комкает край клетчатой юбки. — Я хочу уйти.  — Как скажешь, милая, — поспешно соглашается Энди. Он быстро тянется погладить ее по голове и уводит с крыльца. Грейс оборачивается на застывшего в пороге Томаса — и Маркуса позади него. Она не улыбается. Ее пальчики крепче сжимаются на ладони Энди, и Томас чувствует, как нечто похожее сжимается у него в животе — так больно, что он морщится. Подсадив Грейс на заднее сиденье фургона, Энди закрывает за ней дверцу. Коротко машет Томасу в подобии салюта, садится за руль и поворачивает ключ. Колеса вздымают облачка пыли. Только тогда Томас захлопывает дверь, разворачивается к Маркусу, и комната взрывается их голосами.  — Ветер, ты почувствовал?  — Он всегда такой?  — Не знаю, я его один раз встречал!  — А девочку ты видел?  — Ее глаза, как они…  — Я знаю!  — Черт… — бормочет Томас, вдавливая в лоб ребро ладони, а другую руку прижимая к животу, где минуту назад лопнувшими струнами отдавалась боль. — Я не сумасшедший, я не теряю разум…  — Нет, — истово заверяет Маркус, — отнюдь нет. В три широких шага он пересекает кухню, распахивает дверь и вглядывается в медленно рассеивающиеся клубы пыли. — Это демоническое влияние. Этой семьи коснулось зло.  — Может, мы преувеличиваем, — лихорадочно говорит Томас. — Делаем из мухи слона…  — Его глаза, Томас. Как он стоял, как двигался. Я знаю приметы. Нечто довлеет над этим человеком и его дочерью, как проклятие, — Маркус возбужден и не уходит с порога. — В приходе есть другие дети?  — Много, — Томас тяжело опускается за стол, потирает лоб. — Dios mío... У миссис Рэнс две девочки. Одна утром была в церкви, но я с ней не говорил. И миссис Грэм, — вспоминает он, щелкнув пальцами. — У нее дочка тяжело болеет, не хочет никого видеть.  — Чем болеет? — настораживается Маркус.  — Вроде бы какая-то болезнь крови.  — И какого дьявола это значит?  — Откуда я знаю! — рявкает Томас. — Я не доктор! Через несколько секунд запал проходит, и он стонет.  — Прости, я не должен был на тебе срываться. Маркус выдыхает. Подходит, шумно подтягивает к себе стул. Легко трогает Томаса за руку.  — Значит, не доктор, — мягко произносит он. — А какого-нибудь доктора ты знаешь?  — Только доктора Беннетта. Он встречал меня на станции.  — Знаешь, где он живет? «Самый большой дом в городе, — вспоминает Томас. — Если не считать поместья Уолтерсов».  — Да. Найти смогу.  — А миссис Грэм?  — Тара говорила, она живет где-то на углу Хэймэйкер и Питч, но я не… я точно не знаю.  — Хорошо, — заключает Маркус. — Слушай. Ты хотел мне помочь.  — Хотел. И хочу.  — Мне нужно, чтобы ты поболтал с доктором Беннеттом. Выясни, знает ли он что-нибудь о девочке Грэм и правда ли он отправил к тебе Энди.  — Ладно, — нетвердо выговаривает Томас, прикрыв рот ладонью. — А ты?  — Навещу миссис Грэм. Попробую повидаться с ее дочкой, если выйдет. Надо проверить, все ли семьи в городе под угрозой или только одна. «Возьми меня с собой», — хочет сказать Томас. Он много чего хочет сказать, но вряд ли это пойдет на пользу.  — Хорошо, — соглашается он. И по наитию добавляет: — Будь осторожен. Маркус поднимает брови.  — Ага, — тихо отвечает он. — Постараюсь. Они разом поднимаются из-за стола, шарахнув ножками стульев по линолеуму, и одновременно же покидают дом.