Гарри Поттер и каменная философия

Ночь, улица, фонарь. Аптека не здесь, она за углом в конце улицы. А здесь… Невысокий серенький заборчик, сложенный из декоративного камня. На заборе сидит кошка. Тоже серая, но в полосочку. На круглой мордочке странные отметины, как будто какой-то шалун-малыш попытался нарисовать белой краской очки вокруг глаз. Кошка абсолютно неподвижна, сидит, как неживая, этакой изящной статуэткой, только хвост у неё не обернут вокруг лапок, а напряженно вытянут, и кончик его мелко-мелко дрожит. Кошка пристально смотрит в конец улицы, туда, где секунду назад появился человек, высокий и прямой, как палка, с длинными седыми волосами и такой же бородой, в фиолетовой мантии и колпаке. Без бубенчиков. Он посмотрел на кошку, и его глаза озорно сверкнули. Он каким-то чудом увидел её, маленькую серенькую кису на сером заборе и на фоне серой стены дома с другого конца улицы. Хотя, возможно, кошку выдали её яркие глаза-фонарики, отразившие свет уличных фонарей. Кстати, об освещении стоит позаботиться. Высокий человек пошарил по карманам своей мантии и достал из одного серебряную штучку, похожую на длинную зажигалку. Откинул крышечку-колпачок и нажал на шпенек-рычажок. Что-то хлопнуло, ближайший фонарь погас, свет непонятно как выскочил из вакуумной емкости лампочки и со свистом улетел в «зажигалку». Человек направил штучку на следующий фонарь и снова нажал. Хлопок, свист, темнота. На этой длинной и прямой улице горело двенадцать фонарей, и старику пришлось нажать двенадцать раз на свою гасилку. Наконец потух последний, и улица погрузилась в непроглядную тьму. Внезапная темнота и свист разбудили обитателя дома номер семь по той же улице. Выглянув наружу и ничего не увидев, Тревис Диксон нахмурил кустистые брови — однако, непорядок, ещё и чужаками пахнет! — и вылез из конуры целиком. Вспрыгнув на крышу будки, он встал на задние лапки, уперся передними на верх стены и принюхался. Верно, пахнет чужим человеком и кошкой. Тревис Диксон был прекрасно воспитанным джентльменом и считал, что за кошками гоняются только деревенские лоботрясы вроде Чипа из Вэлли Бридж. При воспоминании об этом неотесанном деревенщине Чипе шерсть на загривке Тревиса Диксона встала дыбом, и от злости он чуть было не зарычал, но вовремя спохватился, помня о своих обязанностях. Так. Что там происходит? К четвёртому дому напротив подошел высокий старик в длиннополой хламиде цвета тухлого лосося и сел на забор рядом с кошкой. И сказал с веселым удивлением в голосе: — Странно видеть вас здесь, профессор МакГонагалл. Он повернулся к кошке. И тут нижняя челюсть Тревиса Диксона обалдело отвисла — кошка исчезла. Вернее, трансформировалась в довольно сурового вида женщину в очках, форма которых была до странности похожа на отметины вокруг кошачьих глаз. Женщина тоже была в длинной хламиде, только травяного цвета. Ее черные с проседью волосы были собраны в тугой узел на затылке. И сразу было заметно, что вид у нее раздраженный. — Как вы меня узнали? — отрывисто спросила она. — Мой дорогой профессор, я в жизни не видел кошки, которая сидела бы столь неподвижно. «Ну, с этим я бы поспорил! — подумал Тревис Диксон. — Это вы, дядя, настоящих кошек не видели…» — Станешь тут неподвижной — целый день просидеть на кирпичной стене, — парировала женщина по имени Профессор. — Целый день? В то время как вы могли праздновать вместе с другими? По пути сюда я стал свидетелем как минимум дюжины вечеринок и гулянок. Мадам Профессор рассерженно фыркнула. И Тревис Диксон заинтересованно дернул ушками — надо же, совершенно по-кошачьи фыркает, очень прикольная тётя-кошка. — О, да, действительно, все празднуют, — недовольно произнесла она. — Казалось бы, им следовало быть немного поосторожнее. Но нет — даже магглы заметили, что что-то происходит. Они говорили об этом в новостях, — она резко кивнула головой в сторону темного окна. — Я слышала. Стаи сов… падающие звезды… Что ж, они ведь не полные идиоты. Они просто обязаны были что-то заметить. Подумать только — звездопад в Кенте! Не сомневаюсь, что это дело рук Дедалуса Дингла. Он никогда не отличался особым умом. — Не стоит их обвинять, — мягко ответил седобородый старик. — За последние одиннадцать лет у нас было слишком мало поводов для веселья. — Знаю, — в голосе мадам Профессор появилось раздражение. — Но это не оправдывает тех, кто потерял голову. Наши люди ведут себя абсолютно безрассудно. Они появляются на улицах среди бела дня, собираются в толпы, обмениваются слухами. И при этом им даже не приходит в голову одеться как магглы. Она искоса взглянула на старика своими колючими глазами, словно надеясь, что он скажет что-то в ответ, но тот молчал, и она продолжила: — Будет просто превосходно, если в тот самый день, когда Вы-Знаете-Кто наконец исчез, магглы узнают о нашем существовании. Кстати, я надеюсь, что он на самом деле исчез, это ведь так, Дамблдор? — Вполне очевидно, что это так, — ответил тот. — Так что это действительно праздничный день. Не хотите ли лимонную дольку? Услышав последние слова, Тревис Диксон облизнулся — оу, это действительно вкусно, интересно, а меня угостят? Дальнейший разговор о том о сем пёс пропустил, не находя в нем ничего вкусного на тему кулинарии, а только принюхивался и присматривался к чужакам — мало ли, а вдруг наговорятся да и полезут грабить добрых соседей… Трэвис Диксон был начеку и бдительно сторожил покой порядочных граждан. Вскоре ночную тишину нарушили приглушенные раскаты грома. Их звук становился все громче и громче и почему-то сверху, Тревис Диксон насторожился — а это ещё что такое?! Старик и тётка стали вглядываться в темную улицу в поисках приближающегося света фар. А когда они наконец догадались поднять головы, сверху послышался рев, и с неба свалился огромный мотоцикл. Он приземлился на дорогу прямо перед ними. Мотик был исполинских размеров, но сидевший на нем человек был еще больше. Он был почти вдвое выше обычного мужчины и по меньшей мере в пять раз шире. Попросту говоря, он был непозволительно велик и к тому же имел дикий вид — спутанная борода и заросли черных волос практически полностью скрывали его лицо. Его ладони были размером с бычьи окорока, а обутые в кожаные сапоги ступни — величиной с половину туши тех же быков. Его гигантские мускулистые руки прижимали к груди сверток из одеял. — Ну наконец-то, Хагрид! — в голосе старика по имени Дамблдор явственно слышалось облегчение. — А где ты взял этот транспорт? — Да я его одолжил, профессор Дамблдор, — ответил гигант, осторожно слезая с мотоцикла. — У молодого Сириуса Блэка. А насчет ребёнка — я привез его, сэр. — Все прошло спокойно? — Да не очень, сэр, от дома, считайте, камня на камне не осталось. Несколько магглов это заметили, конечно, но я успел забрать ребёнка прежде, чем они туда нагрянули. Он заснул, когда мы летели над Бристолем. Дамблдор и тётя Профессор склонились над свернутыми одеялами. Что они там рассматривают, Тревису Диксону было не видно, и он весь изнервничался, желая узнать — что же там такое в ворохе одеял? — Значит, именно сюда… — прошептала мадам Профессор. — Да, — подтвердил старик Дамблдор. — Этот шрам останется у него на всю жизнь. — Вы ведь можете что-то сделать с ним, Дамблдор? — Даже если бы мог, не стал бы. Шрамы могут сослужить хорошую службу. У меня, например, есть шрам над левым коленом, который представляет собой абсолютно точную схему лондонской подземки. Ну, Хагрид, давай ребёнка сюда, пора покончить со всем этим. С этими словами Дамблдор взял сверток на руки и повернулся к дому номер четыре. — Могу я… Могу я попрощаться с ним, сэр? — застенчиво спросил Хагрид. Получив разрешение, он нагнулся над сверточком, заслоняя его от остальных своей кудлатой головой, и кого-то поцеловал. А затем вдруг завыл, как раненая собака, отчего Тревис Диксон чуть не подпрыгнул от неожиданности и едва удержался от того, чтобы самому не взвыть. — Тш-ш-ш! — прошипела тётя Профессор. — Ты разбудишь магглов! — П-п-простите, — прорыдал Хагрид, вытаскивая из кармана гигантский носовой платок, покрытый грязными пятнами, и пряча в нем лицо. — Но я п-п-просто не могу этого вынести. Лили и Джеймс умерли, а малыш Гарри, бедняжка, теперь будет жить у магглов… — Да, да, все это очень печально, но возьми себя в руки, Хагрид, иначе нас обнаружат, — прошептала Профессор, робко поглаживая Хагрида по предплечью. А дед Дамблдор перешагнул через невысокий заборчик и пошел к крыльцу. Он бережно опустил неведомого Гарри на порог, достал из кармана своего платья что-то квадратное, сунул в одеяло и вернулся к поджидавшей его паре. Целую минуту все трое стояли и неотрывно смотрели на маленький сверток — плечи Хагрида сотрясались, мадам Профессор яростно моргала, а сияние, исходившее от глаз старика Дамблдора, сейчас померкло. — Что ж, — произнес на прощанье Дамблдор. — Вот и все. Больше нам здесь нечего делать. Нам лучше уйти и присоединиться к празднующим. — Ага, — сдавленным голосом согласился Хагрид. — Я это… я, пожалуй, верну Сириусу Блэку его мотоцикл. Доброй ночи вам, профессор МакГонагалл, и вам, профессор Дамблдор. Смахнув катящиеся из глаз слезы рукавом куртки, Хагрид вскочил в седло двухколесного транспорта, резким движением завел мотор, с ревом поднялся в небо и исчез в ночи. — Надеюсь увидеть вас в самое ближайшее время, профессор МакГонагалл, — произнес Дамблдор и склонил голову. Профессор МакГонагалл вместо ответа лишь высморкалась. Дамблдор повернулся и пошел вниз по улице. На углу он остановился и вытащил из кармана свою длинную зажигалку. Он щелкнул ею всего один раз, и двенадцать фонарей снова загорелись как ни в чем не бывало, так что вся Тисовая улица осветилась оранжевым светом. В этом свете Дамблдор заметил полосатую кошку, заворачивающую за угол на другом конце улицы. А потом посмотрел на сверток, лежащий на пороге дома номер четыре. — Удачи тебе, Гарри, — прошептал он, повернулся на каблуках и исчез, оставив после себя сильный запах озона. Ветер, налетевший на Тисовую улицу, шевелил аккуратно подстриженные кусты, ухоженная улочка тихо спала под чернильным небом, и казалось, что если где-то и могут происходить загадочные вещи, то уж никак не здесь. Так же считал и Тревис Диксон, осторожно спрыгивая с будки и спеша к калитке со всех своих коротких лапок. Прошмыгнув в собачью дверцу, маленький скотч-терьер, такой же черный, как и ночь вокруг него, мелко семеня, пересек дорогу и вбежал на подъездную дорожку — у Дурслей не было калитки из-за машины. Поднялся на крыльцо, оскальзываясь на обледенелых ступеньках, и сунулся носиком в одеяло. Ну-ка, ну-ка, что у нас тут?.. О бабушкина косточка, это же ребёнок! Удивленный пёс наклонил голову набок, рассматривая лицо спящего малыша. Почуяв кровь, он опустил бородатую мордочку и принялся очень аккуратно и нежно зализывать свежую рану на лобике раненого карапуза. Гарри проснулся оттого, что кто-то ласково вытирал ему лицо чем-то теплым и мягким. Увидев над собой лохматую черную собачку, Гарри заулыбался и задрыгался, пытаясь освободить руки и ноги из одеял. Распинав и распихав тяжелые душные складки, ребёнок сел и обнял собачку за шею. Тревис Диксон забеспокоился, ощутив, что малыш сильно дрожит. Ну… для него, в толстой пушистой шубке, было не особенно холодно, но для ребёнка здесь действительно прохладно, только бы он не простудился. Как бы крепко ни спали супруги Дурсль, уставшие за день — Петунья от криков Дадлика, а Вернон от целого дня несуразностей с толпами странно одетых людей и сумасбродными новостями по телевизору — бухающий басовитый лай разбудит любого. А уж когда проснулся и заревел Дадли… тут уж хочешь не хочешь, а встанешь. Петунья невольно ойкнула, прижимая ладони к ушам, ибо отчаянный вой от кроватки и отдающий эхом гавк от двери снизу были довольно-таки оглушающими. Схватив сына, Петунья яростно крикнула мужу: — Вернон, да прибей же этого чертового пса! Ну, прибить не прибить, а шугануть собаку надо. Вернон, тяжело топая, спустился вниз и, открыв дверь, набрал в легкие побольше воздуху, собираясь хорошенько поорать на соседей и их обдолбанного пса, но… Голос куда-то пропал, когда он наткнулся взглядом на малыша в ворохе одеял. Ребёнок сидел, обняв собаку за шею, и, подняв личико, доверчиво глазел на пузатого дядю зелеными глазищами, чернявый пёсель, задрав усатую мордаху, ехидно смотрел на сдувшегося Вернона из-под лохматых бровей — понимаю, мол, не ждали… У Петуньи тоже пропал дар речи, когда Вернон, придя на кухню, сунул ей в руки невесть откуда взявшегося ребёнка и письмо в плотном конверте. В письме весьма знакомым витиеватым почерком с завитушками было сообщение о смерти Лили и Джеймса Поттеров и вежливая просьба позаботиться об осиротевшем племяннике, которого зовут Гарри. Прочитав этот чернильный бред три раза и постепенно вникнув в содержимое, Петунья побагровела. Скомкав письмо, она свирепо рявкнула: — Этот старый пень совсем сбрендил?! Я не буду растить и воспитывать в своем доме чертова колдуна! — Э-э-э… Это колдун? — удивленно переспросил Вернон, разглядывая ребёнка в манежике, сам он держал на руках Дадли, который не сводил жадных глаз с Гарри. — Да, Вернон, представь себе, этот ребёнок — чертов колдун. Это совершенно точно, как и то, что моя чертова сестричка является чертовой ведьмой! — тут Петунья перешла на крик: — Вышвырни это чертово отродье вон!!! — Погоди, Петунья, ну как это «вышвырни»? Это же ребёнок… — А к нам его, значит, можно подкидывать, как щенка?! — рассвирепела Петунья. — Ничего не знаю, унеси ЭТО. Я не желаю его видеть. Вернон вздохнул, отдал Петунье Дадлика, взял со стола и разгладил скомканное письмо. Петунья, наблюдая за его действиями, недоуменно спросила: — Вернон, что ты делаешь? — Собираюсь предъявить ребёнка в полицию. Я же не могу в буквальном смысле выкинуть младенца в мусорный бак… Петунья прикусила язык, представляя себе, как её представительный муж заявится в полицейский участок и начнет рассказывать о том, что им под дверь подкинули ребёнка. А полицейские потом рано или поздно, но дознаются, что этот ребёнок — их собственный племянник… Боже, позору не оберешься. — Вернон, ну зачем сразу в полицию? Отвези его в лондонский приют и оставь на приемном пороге. Там же это… специальное окошечко есть, для подкидышей инкогнито… — Это практиковалось в Средневековье вплоть до девятнадцатого века, в наши дни это неактуально. К ребёнку всё равно прилагают какие-никакие документы, а у Гарри ничего этого нет. — Тогда… зачем же ты в полицию? — Искать его родителей. Моя версия вот такая — Гарри наш племянник, он гостит у нас, пока его родители квасят на Хэллоуин. Ну и вот… Праздники прошли, а за Гарри никто не приехал, а мы с тобой не знаем, где они живут. Вот так вот, пусть полиция поработает, поищет. — А письмо зачем берешь? — А письмо, дорогая Петти, я сохраню для Гарри как доказательство неадекватности одного идиота-мага Альбуса-сколько-то-имен-Дамблдора. Ты свой носик высунь за окно на секундочку — там морозец, знаешь ли! И скажи спасибо собаке за то, что мы с тобой избежали неприятностей по причине наличия детского промороженного трупика на нашем пороге ранним утром. Договорив, Вернон оделся и вышел из дома, не дожидаясь утра. Полиция, по идее, работает круглосуточно… А уставший Гарри, согревшийся на теплой кухне, свернулся калачиком и, невзирая на боль во лбу, крепко заснул. Не подозревая о том, что дядя пошел разбираться с органами опеки, о том, что тётя его ненавидит. Гарри Поттер тихо ворочался во сне в новой, незнакомой постели — на коврике манежа. Он продолжал спать, не зная о том, что он особенный, о том, что стал знаменитостью. Не зная о том, что несколько следующих недель кузен Дадли будет щипать и тыкать его — да и несколько последующих лет тоже… И еще он не знал, что в то время, пока он спал, люди, тайно либо открыто собиравшиеся по всей стране, чтобы отметить праздник, поднимали бокалы и произносили шепотом или во весь голос: — За Гарри Поттера — за мальчика, который выжил!