Часть 52
11 ноября 2022 г. в 22:15
— Извини, босс. Утро понедельника — трафик жуткий. Здесь и то заторы: два каких-то блондинчика, прямо на подъездной аллее…
Перемещаюсь с идеального лацкана на озабоченное не бухгалтерией лицо.
— Трахались?..
— Если бы… — Мечтательно улыбнулся. — Перегружали что-то из забрызганного грязью «Вранглера» в новенький серебристый «Лотус». Пришлось ждать, пока закончат…
— Сигналить не пробовал? Помогает, говорят.
— Не посмел — горячие оба до последней возможности, — громко сглотнул и затянул излюбленную арию, — один — юный совсем; волосы до плеч, сияют на солнце… Настоящий ангел. Второй…
— …настоящий демон, — нагло обрываю цветистые трели, чувствуя, как начинает сводить зубы.
— А-а-а, так ты их в окно видел! — Обрадовался.
— Вот делать мне больше нехрен, как в окна пялиться. — Быстро «съезжаю» на лацкан. И с темы: — Салливан где?
— Ах, да, Салливан. — Нехотя выныривает из грез о «блондинчиках». — Взял парочку дней. Свозить Деб на Гавайи…
— Укатил, значит, сволочь…
На серебристом «Лотусе»…
— Не злись — парень не отдыхал с открытия агентства…
— …а я, блядь, торчу в этой ебаной дыре… — Вскакиваю — окаменелость в груди размякла, дернулась, затрепетала, подталкивая бежать на подъездную аллею. И дальше. До самого Фриско… Но раскаленный шар мигрени больно лупит в висок, вовремя сбивая настрой.
— Что с тобой, Брай?
— А что со мной? — Слава яйцам, брови еще способны выражать похуизм.
— Выглядишь как в тот день, когда я тебя только привез…
— Ну вот, считай, привез, и сразу увозишь — мне здесь пиздец, как не нравится.
Бегло окинул дорогие панели, витраж. Завис на сервировке. — По-моему, миленько: салфеточки, кофеек, блинчики с конфитюром… — Схватил одну из бутылок. — О, настоящий французский! Весьма любезно со стороны хозяев, такая щедрость… Или ты сам все приготовил? — издевается.
— На пятьдесят сотен можно получить дохуя крахмальных салфеток и хозяйской щедрости…
Сразу видно — не понял нихрена. Но послушно кивает:
— Я и говорю: за пять тысяч местечко бесподобное…
— Бесподобно скучное, — обламываю упрямца. — И пафосная роскошь заебала, знаешь ли. Поехали. К нормальному душу, привозным ужинам; к виски, травке, другим легкодоступным развлечениям…
— Рано пока к развлечениям, — голос стал тверже, взгляд посерьезнел, блондинчики забылись, — рядом с «Логовом ящерицы» есть одно маленькое спа. Туда мы и отправимся, прежде, чем ты пустишься на их поиски.
— За каким хуем волочься в занюханное спа, если есть «Вуди»? Парочка шотов — и сразу как новый…
— Майкл вернулся. — Неожиданная новость заставляет отвести глаза. — А ты на хорошо отдохнувшего откровенно говоря, не тянешь… Загара «сделано на Ибице» тоже не наблюдается. Там тебя побреют, подстригут. Освежат. В общем…
— …сотворят китайскую подделку.
— Никаких подделок, все японское.
— Ты, блядь, гений рекламы, Тэодор. Надеюсь, со своим «саке» туда пустят.
***
Новоявленный гений, покрываясь испариной, мотается вверх-вниз, старательно набивая машину моим барахлом, пока я одеваюсь.
Точнее, делаю вид, сидя на краю развороченной постели, уставившись в тлеющий над столиком узорчатый шар, и боясь пошевелиться: он до сих пор здесь.
Мы здесь…
Прикрываю глаза — шар застывает под веками, а сквозь шум в голове — ритмичное бряцанье жетонов, глухие отрывистые стоны, шорох простыней…
Недавнее вскипает мощной волной и одним хлестким ударом проделывает в груди нехилую пробоину.
Но о «заделать течь» и отчалить не может быть и речи — я иду ко дну. Размышляя над тем, «много ли Доминго на Дивисадеро?..»
К счастью, глаз примечает известный «охладитель» глупых желаний и после нескольких хороших глотков отменяю к хуям перепись мужского населения Сан-Франциско.
Лучше учинить ее в «Вавилоне», тем более, «Майки вернулся».
И когда измотанный Тэодор объявляет о готовности отправляться, совершенно спокойно покидаю вдруг ставший тоскливым лавандовый рай.
Чтобы под громкое бульканье «теннессийского» дойти до площадки… и вернуться.
К стикеру, задорно горящему оранжевым среди кучки унылых пакетиков из-под адвила.
«С любовью, Персиваль» дрожат измятые карандашные буковки.
Первый порыв — бросить обратно.
Но в «пробоину» начинает неумолимо прибывать, и сердце захлебывается от жалости к доберману.
Беру несчастного и ухожу, навсегда оставляя все за толстой дверью.
Только неудержимое срывает преграду с петель и стремительно катит следом, принуждая спешить, скрипя ступенями.
А внизу, лихорадочно втиснуться в заскорузлые Прада, схватить с пола куртку и, не оглядываясь, шарахнуть дубовой створкой.
Затем, отойти ярда на три от порога и, закрыв глаза, прислушаться.
Ти-ши-на…
Неужели получилось?
Заставляю себя поверить и, отсалютовав бутылкой в бирюзовое небо, отпиваю, празднуя призрачную удачу.
Внутри вмиг становится легко, в мозгах — как в окне после омывателя. И безмерно радуясь новому состоянию, наконец направляюсь к доджу. Лимонно-пятнистому от солнца.
Однако, гроза отчетов не сидит, замечтавшись, в салоне, слушая какую-нибудь оперную нудятину. Он, блядь, торчит у брошенного «блондинчиками» «Вранглера».
Радость понемногу начинает стихать — плохо на меня действует сей модельный ряд.
— Эй, кэбмен, какого хуя застрял? Съебываем! — Чтоб успокоиться, опять вспоминаю о Майки.
— Брай, иди сюда, — звучит раздражающе весело.
Отпиваю глоток и лениво шуршу гравием.
— Ну? — Опять будет лить романтический бред.
— Вокруг обойди.
Ссохшиеся челси жмут адски. Но, стиснув зубы, все же подчиняюсь.
— Что скажешь? — Кивает на дверцу, где сквозь грязь сияет ярко-розовым «педик». Аэрозольные буквы размером в фут.
— Неплохая идейка для твоего бухгалтеровоза. Глядишь, траха станет больше.
— Да и так все отлично. — Поправил галстук и победно повел бровью.
— А у меня нет, — разозлившись, прикладываю горлышко к губам.
— Странно. Если учесть, что один из них, — делает ударение, тыча пальцем в джип, — точно побывал в твоей постели…
Охреневаю. Ровно на секунду. И тут же перекрываю информационный поток, не то навертит похлеще Ханниката:
— Блондины не в моем вкусе.
— Конечно-конечно, — соглашается, — но тогда откуда же на подушках столько светлых волосков?..
— Поехали. — Надавливаю взглядом, и хитрая улыбочка скисает.
Как и его любопытство.
Зато я всю дорогу думаю. Не о волосках, о буквах.
Неужели приветик из прошлого пизденышу прилетел?
Три недели в коме.
Блядь.
Но потом вспоминаю о Вульфе — есть кому париться о детке — и пью за его здоровье.
Все сорок миль.