Февраль-март

«К сожалению, фантастический шанс подарить ему первый в жизни Gillette бездарно проебан». О чем ты, блядь? «О том, что надо было тогда не выгонять его в ночь, а взять с собой. Надолго заполучив возможность наслаждаться магией процесса. Речь не только о бритье…» Ханикатт, уймись — ни сил, ни желания слушать… фантастическую чушь. «…однако ты предпочел не продолжать историю. И, знаешь…» Нравится ебать мозг?.. «…правильно сделал: он обязательно причинил бы боль, уйдя к другому, не вынеся твоей… увлекающейся натуры…» Плевать. Трижды. «А если потом он захотел бы вернуться?» Хрен бы я его принял обратно. «Еще как принял бы… Попка, губки, глазки. Фиг устоишь. А улыбка? Милое солнышко…» Да уж, «милое»… «Ревнуешь к неслучившемуся? Как трогательно…» Иди. Нахуй. «Ладно, не бери в голову. Сказанное выше — вымысел. Предположение. Версия. Так что брось воображать страшные картинки, когда в итоге вышло просто сказочно.» Даже слишком, блядь… Это и пугает. «С чего бы? Свершилось предначертанное. Иначе как объяснить вашу эпическую встречу и столь охренительный секс?..» Заглохни наконец, вуайерист-предсказатель. Уже мутит от твоих безумных видений и тотального присутствия. Но больше от осознания, что «предначертанному», похоже, пиздец. «…съебешься отсюда…» Заснуть бы, чтоб до утра испарилась тяжесть в мозгах. Да во рту пересохло, и адски тянет отлить. Но я не шевелюсь, по привычке уставившись в пестрый полог потолка, чутко прислушиваясь к бестолковой суете извилин и тихому дыханию Тэйлора. Ровно до тех пор, пока становится совсем невмоготу, и он напрочь не отлеживает мне руку. Синдром гребаных новобрачных. Медленно вытаскиваю онемевшую конечность из-под патлатой головы, стараясь не разбудить. Реакции никакой, только еще больше расслабляется и начинает дышать глубже, приоткрыв зацелованные губы. Темно-красные на сияющей белизне лица. Солнышко. Лежит, утомленное, разметав по подушке золотые лучи. Источая дивный аромат юности и счастья. Вдыхал бы вечно. «Завтра ты съебешься отсюда…» Засело же, блядь, в голове. Скорей бы утро. И что дальше? Кутаю вмиг продрогшее тело, в найденный в изножии мятый халат, и шагаю в ванную. Где наконец с облегчением целюсь в унитаз. Затем с досадой — в зеркало, надеясь разглядеть себя прежнего. Удается. Образца восемьдесят пятого года. Та же тоска и безысходность в глазах… — Все от простуды, — смущенно убеждаю отражение и отправляюсь на поиски успокоительных сигарет и лечебного виски. Забив на «несовместимость с ранее принятыми препаратами». Да и что такое невинный Адвил против «тяжеловесов» Камински? Жаропонижающий лимонад, не более. А между тем, красной пачки нигде не видно — спрятал, должно быть, мелкий опекун. Но одна радость из двух уже неплохо: стоит, притаившись за лампой, тускло играя янтарными гранями, добавляя жизни в скучный натюрморт. Тихонько свинчиваю крышку и, воровато поглядывая в сторону кровати, отпиваю. Сразу много. Чтоб вместо мгновенного успокоения получить яростный прилив. «…съебешься отсюда…» и, главное, никакой грусти в голосе. «А ты чего хотел? Он свое уже отплакал…» Намекаешь, что настал мой черед? Нихуя. «Не строй из себя железного парня с тряпичным сердцем. Признайся мальчику в… зависимости». Разбежался. Как хочешь. Но подумай кому ты нужен в этой жизни. По-настоящему. Паре-тройке заказчиков, связанных с тобой договорными узами и тайным желанием хоть единожды подставиться под легендарный член? Или, как ты говоришь, тупым вавилонским шлюхам?» Майки… «Виски, травка, пожрать — и к Бэну под бочок, отрабатывать буддийские практики…»  Смешно. «Ага. Особенно, когда после его ухода бросаешься звонить в «доставку». Чтоб не дай бог не проклюнулась тоска! И не втирай, что быть одному — круто. В одиночку только круто подыхать. Чем ты и займешься, как только «съебешься отсюда». К горлу подозрительно подкатывает и, пытаясь затолкать ощущение поглубже, сглатываю раз, второй. Не помогает. Спешно возвращаю бутылку обратно, бросаюсь к окну. Распахиваю гобелены, дергаю непослушную створку вверх и со страшным усилием втягиваю в легкие черничное желе безлунной ночи. «Скажи ему правду, скажи, пока никто не слышит. Пока ты здесь…» Какую еще, нахуй, правду, если я дышать не могу. «Потому и не можешь…» — Что ж ты неугомонный-то такой, мистер Кинни? — хриплый спросонья голос заставляет дернуться и, больно ударившись головой о раму, вернуться обратно в комнатное тепло.  Место ушиба саднит, меж ребер давит, но спину кое-как держать удается. С лицом труднее, потому не поворачиваюсь.  — Решил самоубиться окончательно, посредством заработанной пневмонии? — Обхватывает поперек груди обеими руками, утыкается теплыми губами в затылок, и мне тут же легчает. — Тогда лучше сразу в окно — так быстрее, — шепчет, вздыбливая наимельчайшие волоски. Забирается пальцами под халат, мимолетно касается сжатых сосков, затем распускает пояс и принимается за живот. — А, хочешь, вдвоем шагнем? — Щекотно проходится вдоль лобка. — Будем живописно лежать, украшая гравий, пока нас не пристроят по лакированным коробочкам… — В одну коробочку. — Кладу ладони поверх его, направляя. — Предлагаешь совместное проживание? — Острый подбородок надавил на позвонок и пальцы послушно скользнули ниже. — Нет… «Три слова, и я прощу весь обещанный Космо». — Я просто хочу быть с… «Та-а-ак…» — …в тебе, как можно чаще. «Минус только две порции!» — Согласен. И начать предлагаю прямо сейчас.