1. Что видели ивы
Ивы росли у реки бесчисленное количество лет — никто и не мог вспомнить времени, когда они были ещё юными и зелёными, все знали их уже высокими и тонкими, с гибкими ветвями и вечно шумящей листвой. Шелест листвы столь гармонично сливался с шумом речной воды, что поговаривали, будто в этих местах живут русалки, что это их голоса вторят листьям и потоку, заманивая поздних путников. В воде то и дело мелькали быстрые серебристые форели — точно такие же, как на гербе лорда, владеющего этими землями. Ивы видели этого лорда, когда он ещё не был стар, и в его каштановых волосах не светилась седина, видели его непокорного и упрямого брата, видели жену лорда — тонкую, словно ива, с нежным голосом и мягкими руками. Позднее это местечко облюбовали дети лорда — две девочки, тонкие и рыжеволосые, похожие на ту леди, и озорной мальчишка — ивы его не любили, потому что он всё время норовил сломать ветку, чтобы сделать из неё меч. Тогда старшая из девочек окликала его: «Эдмар! Не лезь на дерево!», и мальчишка, неохотно ворча, оставлял ивы в покое. Ещё позднее появился другой мальчик — худой и русоволосый, с бледным лицом и внимательными серо-зелёными глазами, подмечавшими всё вокруг. Ивы видели, как он смотрит на старшую сестру — а она от его взгляда становилась строгой и сосредоточенной, видели и глаза младшей, небесно-голубые, устремлённые на мальчишку и полные немого обожания. Было жаркое лето, и среди ветвей пели птицы, а река журчала особенно призывно, когда сёстры играли с бледным юношей — уже не мальчиком! — под сенью ив. Их брата не было — он застудил ноги в не по-летнему холодной воде и теперь отлёживался в замке, громко сетуя на такую несправедливость. Юноша пытался догнать то одну, то другую из сестёр, а они убегали, ускользали, прятались за деревьями, гибкие и ловкие, словно форели. Все трое весело смеялись, и звонкие голоса их разносились в воздухе. Вот юноша погнался за младшей, и она убегала, притворно вскрикивая от ужаса, но, завернув за широкий ствол дерева, прислонилась к нему, чтобы отдышаться. Когда юноша заметил её и с торжествующим криком «попалась!» прижал к дереву, она хихикнула, но тут же зажала рот рукой. Ивы видели, как девушка огляделась, как остро глянули её голубые глаза из-под светло-золотистых волос, а потом она с каким-то отчаянием рванулась к юноше, прижалась едва намечающейся под лёгким платьем грудью и поцеловала. Всё затихло, и даже ветер в листьях ив умолк, но молчание это было недолгим — его нарушил зов старшей сестры: — Лиза! Где ты? Ау! Целующиеся отпрянули друг от друга, юноша взглянул на девушку, и глаза его лукаво заискрились осознанием хранимой тайны. — Теперь ты водишь! — он слегка шлёпнул девушку по плечу и пустился прочь. Она перевела дыхание и, счастливо улыбаясь, побрела за ним, особо не пытаясь догнать. В другом укромном уголке, за другим большим деревом, притаились двое — бледный улыбающийся юноша и старшая сестра — тоже тонкая и гибкая, как ива, но волосы её были темнее, чем у младшей, а глаза синевой напоминали не небеса, а речную глубину. — Я догнал Лизу, теперь она водит, — со смехом говорил юноша. — Мы не можем больше играть, — отвечала девушка. — Надо идти домой, иначе отец будет волноваться, а септа — злиться. Я найду Лизу. Она хотела уже идти, приподняла подол платья, чтобы не запачкать его влажной землёй, но юноша потянул её за рукав, и она обернулась. — Постой, Кэт... Не зови никого, — он потянулся к её губам, прижав её к дереву, как ранее младшую сестру, но она выскользнула из-под его руки и отскочила. — Не надо, Петир! — девушка посмотрела на него с грустью, покачала головой и пустилась прочь, зовя сестру. Юноша помедлил, покачался на носках и неторопливо пошёл за ней. И никто из них не заметил, что на них, скрытая кустами, смотрела младшая сестра, — смотрела и нервно кусала губы, а лицо её было бледным, как полотно.2. Сёстры
Тот день выдался жарким и безветренным, и приглашение сестры погулять возле реки Кейтилин приняла с радостью. Эдмара с ними не было — он упражнялся в бою на мечах, Петира тоже, и это, пожалуй, радовало Кэт. Она всё ещё вспоминала о той попытке поцеловать её — Бейлиш не напугал её, но расстроил, кроме того, она не понимала, зачем он это сделал. Она ведь обещана другому, и Петир это знает... Лиза в этот день была особенно грустна и молчалива — Кейтилин несколько раз спрашивала у бледной и чересчур тихой сестры, что случилось, но не получала ответа. Солнце пригревало, на воде мерцали блики, лёгкий ветер трепал волосы, и день был бы прекрасным, если бы не упорное молчание Лизы. — Ты не больна? — Кэт хотела потрогать лоб сестры, но та увернулась от её руки. — Может, нам стоит вернуться домой? — Нет-нет, всё хорошо, — но весь вид сестры говорил об обратном. — Я просто... Мне просто вспомнилась мама. — Мне она тоже вспоминается, — Кейтилин поправила зелёный шёлковый платок, который ветер так и норовил сорвать с её плеч. — Иногда я даже вижу её во сне... — Она тебя так любила! — с неожиданной обидой в голосе произнесла Лиза, и Кейтилин, удивлённая словами сестры, возразила: — Мама любила нас всех. И тебя, и Эдмара, и отца, — и была хозяйкой Риверрана, с грустью подумала она, настоящей хозяйкой, и любви у неё хватало на всех. Мне никогда такой не стать, как бы я ни старалась... Но Кэт не стала говорить этого сестре, не желая расстраивать её ещё больше. — Хочешь, помолимся за неё? — предложила Кейтилин, но Лиза дёрнула плечом. — Не хочу молиться. Они шли по берегу, незаметно поднимаясь всё выше и выше. Берег из пологого становился крутым, тропинка вилась и петляла, и в конце концов привела их к небольшой рощице, где росли ивы, буки и каштаны. Кейтилин подняла голову и загляделась — таким широким и ослепительно голубым казалось небо, когда смотришь на него снизу, а кверху тянутся стволы деревьев, которые ростом намного выше тебя, пронзают небо своими верхушками. В рощице было очень уютно, среди деревьев посвистывали невидимые глазу птицы, кое-где слышалось карканье ворона, и Кэт не возражала бы против того, чтобы остаться здесь, но сестра пошла дальше, к самому берегу. С необычным для неё бесстрашием Лиза шагнула к краю и склонилась, глядя на несущуюся внизу реку. Кейтилин вообще-то высоты не боялась, но от вида сестры, напряжённо вглядывавшейся в поток, у неё закружилась голова, и она взмолилась: — Лиза, ради Семерых, отойди! Что ты там выглядываешь? Лиза обернулась, потом быстро глянула вниз и поспешно, точно только сейчас осознав опасность, отступила на несколько шагов. Лицо её просветлело, и на губах появилась лукавая улыбка. — Ищу русалок. — Ох, Лиза, ты всё ещё веришь в нянюшкины сказки? — Кейтилин понимала, что Лиза говорит не всерьёз, как и она сама, и поэтому улыбнулась. — Русалок не существует, как и грамкинов со снарками. — Да, наверное... — Лиза чуть рассеянно улыбнулась. — Скажи, Кэт, а тебе нравится Петир? — Что? — растерянно переспросила Кейтилин, ещё продолжая улыбаться, но уже чувствуя, что что-то идёт не так. — Ты любишь Петира? — голос Лизы зазвучал медово-нежно, а улыбка стала ещё шире. — Петира? Лиза, нет, конечно же нет, мы ведь просто... Он просто друг, — Кейтилин осеклась, и холодок пробежал по её спине. — Лиза, ты что, видела нас тогда, в ивовой роще? — Ты целовала его, — тон сестры в мгновение из ласкового стал обвиняющим, а улыбка исчезла, словно сметённая дуновением ветра. — Нет, это он меня целовал! — возразила Кейтилин, изумлённо глядя на сестру. Лиза, её малышка Лиза ревнует, неужели она сама... Нет, не может быть, она ведь ещё дитя! — Что бы ты там не придумала, между нами ничего не было, — осторожно заговорила Кейтилин, боясь довести переменчивую и полную тревоги сестру до слёз. — Он хотел меня поцеловать, да, но я оттолкнула его, ведь я помолвлена с Брандоном, и Петир это знает... Лиза, бедная моя Лиза, я и не знала, что ты влюблена в него! — Ты только дразнила его! — с упрёком воскликнула сестра. — Ты танцевала с ним, шутила и смеялась... — Но ведь ты тоже с ним танцевала, помнишь? Петир приглашал тебя, и не раз... — Только из вежливости! С тобой он танцевал больше! И ты соблазняла его своими улыбками, а потом оттолкнула и посмеялась! — Опомнись, Лиза, что ты говоришь! Я не смеялась над ним! Если ты так хочешь, я пойду и поговорю с ним. Пусть он поймёт, что у нас ничего не может быть, а ты его любишь, и... Ох, бедная Лиза, я не знаю! Отец никогда не согласится на твой брак с Петиром... — Отец не должен знать! — в глазах Лизы вспыхнул страх, она затрепетала, как лист на ветру, и закрыла лицо руками. — Если он узнает, он навсегда разлучит нас! Обещай, что ему не скажешь! — Хорошо-хорошо, — Кейтилин шагнула вперёд, чтобы обнять сестру. — Я никому ничего не скажу. Сначала мы поговорим с Петиром, всё выясним, а потом... Лиза, не плачь! Мы же Талли, мы одна семья, мы обязательно что-нибудь придумаем. Успокойся, Лиза, я никому не скажу... Лиза внезапно подняла голову — глаза её, сухие и ясные, были полны решимости. — Конечно, не скажешь, — улыбнулась она. И толкнула сестру.3. Речной поток
Позднее Кейтилин никак не могла вспомнить миг полёта — она помнила только, что в горле вдруг стало ужасно сухо и шершаво, как будто она не пила целый день, к нему подкатил комок, её чуть не вырвало, а сердце наполнилось ощущением жуткой безысходности — как будто случилось что-то ужасное, и исправить это никак нельзя. Потом она ударилась о воду, и боль от удара разлилась по всему телу, так что нельзя было даже понять, какое именно место болит. И все чувства исчезли — остался только дикий, всепоглощающий страх. Кейтилин успела наглотаться воды и только чудом не потеряла сознание. Она немного умела плавать, но этого «немного» явно не хватало — она боролась изо всех сил, но течение уносило её всё дальше от берега, от дома, от Лизы... — Лиза! Лиза! На помощь! — звала Кейтилин, отплёвываясь от заливавшейся в рот воды. Перед глазами мелькали какие-то цветные пятна, и она не видела, стоит ли сестра на берегу, наблюдая за её мучениями, или в ужасе бросилась прочь, осознав, что натворила. Кейтилин хотела позвать сестру, сказать, что отдаёт Петира, пусть Лиза целуется с ним сколько хочет, пусть выходит за него замуж, только пусть вытащит сестру... но голос прерывался, мокрое платье спутывало ноги, и река утягивала юную хозяйку Риверрана на дно. Дальнейшее вспоминалось Кейтилин урывками — как она кричала, пока не сорвала голос, как болели руки и ноги, отчаянно взбивавшие воду, как мокрые волосы облепили лицо и шею, словно стремясь задушить их обладательницу, как сильные тела форелей, серебристыми молниями мелькавших вокруг, ударялись об неё, и как в конце концов всё вокруг смешалось в один сине-красный с серебряными проблесками поток. Возможно, на какой-то миг Кейтилин и впрямь потеряла сознание — она не помнила, когда жуткое верчение закончилось, и холодная глубина под ней сменилась надёжной твердью. Она открыла глаза, судорожно вздохнула и в первый миг поразилась тому, что ещё жива. Вокруг было темно, и она испугалась, что ослепла, но потом, проморгавшись, сообразила, что всего лишь наступил вечер. Во мраке она еле-еле различала очертания предметов: ветви деревьев и кустов казались рогами чудовищ из старых сказок, они шевелились от порывов ветра, пронизывавших всё тело Кэт и заставлявших её вздрагивать. Откашлявшись и переведя дыхание, она поняла, что лежит на берегу — должно быть, её выбросило течением, или она сама, теряя сознание, доплыла и окончательно лишилась чувств на спасительной земле. Так или иначе, но она лежала сейчас, вся мокрая, перепачканная илом и глиной, дрожащая от холода, а где-то неподалёку шумела река. Кейтилин испуганно отползла подальше, словно река была живым существом, способным вернуться и забрать свою жертву, прижалась спиной к стволу дерева и закрыла глаза. Слова молитвы пришли на ум не сразу, к тому же Кейтилин не знала, кому молиться? Деве, защитнице всех юных девушек? Матери, сохранившей ей жизнь? Неведомому, которому Кейтилин Талли пока ещё была не нужна? Зубы стучали, и Кэт тихонько, стараясь унять дрожь, начала бормотать хриплым сорванным голосом: — От-тец, Кузнец, В-воин, Мать, Д-дева, Старица, Нев-ведомый... С-спасибо, что з-защитили меня... Д-дайте мне сил выжить и... и вернуться домой... Её шёпот утих, Кэт устало прислонилась головой к дереву и попыталась собраться с мыслями. Думать о доме, в котором живёт родная сестра, которая чуть её не утопила, было невыносимо. Лиза, милая Лиза, которой Кэт расчёсывала волосы и пела колыбельные, когда та не могла уснуть, пыталась убить её! И всё из-за Петира, в которого она так отчаянно влюблена! «Петир, глупый Петир, зачем ты целовал меня тогда под ивами?». Кейтилин не знала, сможет ли она взглянуть в глаза сестре и что скажет ей, но понимала, что должна вернуться. Призналась ли Лиза отцу в своём злодеянии или солгала, что Кэт случайно свалилась в воду? Бедный отец, каково ему — сначала потерять жену, а затем и дочь! А Эдмар — он ведь совсем ещё мальчик! А Петир? Он всегда был умён, но догадается ли он о случившемся? А если догадается — Лизу казнят за убийство? Но ведь Кейтилин жива! Лизу казнят за убийство, которого она не совершала! Мысль об этом заставила Кэт подняться на ноги, но всё тело отозвалось острой болью, и она снова рухнула наземь. Сейчас, в темноте, она всё равно не найдёт дороги, скорее свалится в какую-нибудь яму или овраг, и тогда точно не доберётся до дома. Да и мало ли кого можно встретить в ночном лесу... Кейтилин поёжилась и плотнее прижалась к дереву, точно пытаясь слиться с ним и стать незаметной. Даже на следующее утро, когда она будет пробираться к дому, надо быть очень осторожной — мало ли что встречные мужчины могут сделать с юной девушкой! Она, конечно, может сказать им, что она леди Талли, что они получат щедрое вознаграждение, проводив её к отцу, но поверят ли ей? Сейчас, должно быть, она больше похожа не на леди, а на замарашку — мокрая, грязная, в порванном платье... Чтобы хоть как-то привести себя в порядок, Кэт сначала тщательно выжала мокрые волосы, потом платье, преодолев страх, подошла к воде и умылась, а потом быстро вернулась к спасительному дереву и, совершенно обессиленная, опустилась на траву. Раньше она засыпала только в уютной постели на мягких подушках, но усталость и потрясение сделали своё дело — Кэт провалилась в сон, едва голова её коснулась травы.4. Русалка
Это было неправильно, чудовищно и отвратительно, но Лиза Талли чувствовала себя невероятной счастливой. Сегодня утром ей было очень страшно — когда она толкнула Кэт с берега с такой силой, что едва не полетела следом за ней сама, когда Кэт барахталась в воде и кричала, звала на помощь — а Лиза глядела вслед быстро уплывающему сине-рыжему пятну, зажимала уши и зачем-то шептала, сама не слыша себя: «Тише, тише...». Потом, когда Кэт скрылась из виду, а крики её утихли, Лиза убежала домой, и это тоже было очень страшно — стоять перед неверящим взором отца, лить слёзы (тут притворяться не пришлось — они потекли сами собой) и рассказывать, как у Кэт, бедной Кэт, ветром сорвало с плеч платок, она попыталась его поймать и свалилась в поток. Платок из зелёного шёлка, единственный свидетель поступка Лизы, висел у неё в руках, скомканный и потерявший свой прежний вид, — он соскользнул с плеч Кэт, когда та падала, и ветер сам швырнул его к ногам Лизы. Отец немедленно отправил людей на поиски — они искали до поздней ночи, но вернулись ни с чем. С ними вызвался и Петир, и это больно резануло Лизе сердце, но она смолчала и заперлась в своей комнате, якобы оплакивая сестру. Эдмар тоже хотел отправиться на поиски, но отец его не отпустил («Не могу я потерять ещё и тебя!»), и теперь младший брат рассказывал всем, кто его слушал и не слушал, что Кэт обязательно вернётся, она не может умереть, она здорово плавает, и вообще Талли не могут утонуть, форель не тонет, это же всё равно что дракона бросить в огонь... Лизе больше всего на свете хотелось выскочить из комнаты, вцепиться брату в лицо ногтями и крикнуть: «Да замолчи ты! Кэт мертва, не могла она выжить, не могла!», но она сидела на кровати, по-прежнему зажав уши ладонями и раскачиваясь из стороны в сторону. Сначала она хотела помолиться, но подумала, что боги вряд ли одобрят убийство, даже Неведомый. — А я ничего такого и не сделала, — тихонько шептала Лиза, глядя на своё вытянутое отражение в старинном тусклом зеркале. — Она ведь и сама могла упасть — правда-правда! И вообще, она сама виновата — соблазняла Петира, танцевала с ним, а потом посмеялась и оттолкнула! А я поцеловала его, я люблю его, и он это знает... Постепенно Лиза замолчала и погрузилась в мечты. Конечно, сначала и отец, и Эдмар, и дядя Бринден, и Петир поплачут над Кэт, и она сама, может быть, тоже поплачет. Но Кэт всё равно сама виновата — нельзя было быть такой жестокой, нельзя было соблазнять Петира, а потом лицемерно спрашивать у Лизы, как она себя чувствует, не больна ли она. Нельзя было отнимать у Лизы любовь матери и отца, а теперь ещё и Петира! Но ничего, они оплачут Кэт и успокоятся, и тогда Петир будет принадлежать только ей! Она станет любимицей отца, и он разрешит ей выйти за Петира — а не разрешит, так они сбегут! Думать об этом было приятно, и Лиза сумела успокоить себя сладостными мечтаниями. К вечеру, когда отец и его люди вернулись ни с чем, она смогла изобразить скорбь, но внутри всё пело, и ей даже не было страшно. Когда отец сказал, что завтра они поедут дальше — течение быстрое, мало ли куда могло унести Кэт! — Лиза кротко кивнула и отправилась искать Петира. Была уже поздняя ночь, и на небе взошла луна, когда она нашла его — Бейлиш сидел в своей комнате, на постели, понуро свесив голову, а неподалёку валялось несколько бутылок. Он был пьян, бессовестно пьян, и будто даже не заметил, как Лиза проскользнула к нему в комнату и заперла дверь. Петир что-то бормотал, жаловался, даже плакал, а Лиза прижимала его голову к своей груди, чувствуя себя необыкновенно счастливой — он нуждается в ней! От Петира пахло вином, но даже этот кисловатый запах казался приятным. И то, что произошло потом, когда Петир утянул её, жадно и неловко целующую его губы, на постель, то, о чём раньше сёстры Талли слышали только от шепчущихся хихикающих служанок, тоже было приятным — пусть Лизе и было больно, она запачкала кровью простыню, а Петир называл её то Лизой, то Кэт. Зато потом, когда всё закончилось, она устало опустилась на постель и подумала, что теперь их никто и ничто не разлучит — они связаны неразрывными узами! Когда Петир уснул, Лиза под покровом ночи выскользнула из его комнаты и направилась к себе. Уснуть она так и не смогла — ей виделся то высокий берег и летящая вниз с отчаянным криком Кэт, то смертельно бледное лицо отца, то растрёпанный, пахнущий вином и потом Петир в её объятиях... Промучившись до утра, Лиза встала рано и невыспавшаяся. За завтраком все были молчаливы, Петир морщился от головной боли и избегал её взгляда, а отец неожиданно объявил, что хочет взять Лизу на поиски — мол, она точнее укажет место, где всё произошло. Лизе совсем не хотелось возвращаться на берег, но она сдержалась, чтобы не выдать себя, и кивнула. По пути её терзали тревожные мысли — а вдруг всё же кто-то что-то видел, вдруг донесут отцу, а он поверит — и что тогда? Её разлучат с Петиром, отправят к Молчаливым Сёстрам, а то и вовсе... Нет, отец не может её казнить, он не такой! И она не толкала Кэт, наоборот, она хотела её удержать, а та оступилась и упала, так она и скажет отцу... Тут Лизе совсем некстати вспомнились сказки о русалках, и по спине пробежали мурашки — а не стала ли Кэт одной из них? Вдруг она притаилась там, в прохладной глубине, и ждёт, пока не появится её убийца? Лиза затрясла головой, отгоняя страшные мысли. «Это не я убила, это река, я всего лишь толкнула...». На берегу и в лесу Хостер Талли ничего не нашёл и двинулся дальше — мимо той самой ивовой рощицы, где Лиза поцеловала Петира, дальше по течению, до боли напрягая глаза. Петир тоже вертел головой во все стороны и смотрел куда угодно, только не на Лизу, а она, напротив, ехала, не поднимая головы, и перед глазами её мерно покачивалась шея лошади. Тёмно-рыжая грива вдруг напомнила Лизе о волосах сестры, и она отвернулась, борясь с дурнотой. Солнце уже клонилось к закату, и лорд Талли, не скрывая своего отчаяния, объявил, что надо возвращаться. Отец за эти два дня будто постарел на несколько лет, и Лиза готова была пожалеть его, но в голове билось назойливое: «Кэт сама виновата». Она спешилась и подошла к отцу, стоявшему на коленях у воды, — он будто молил реку вернуть ему дочь. Лиза мягко положила ладонь на плечо отцу, но тут оживились собаки, от которых до этого времени было мало толку, и они оба вздрогнули. Псы громко лаяли на кого-то пока ещё невидимого в густой лесной тени и вертели хвостами, а в душу Лизы уже закралось ощущение неотвратимой беды. Она отступила на шаг от отца, и в этот миг под сенью деревьев проявились очертания тонкой фигурки — длинные рыжие волосы окутывали её, точно пламенем. — Кэт, — слова застряли у Лизы в горле. Сестра, ставшая русалкой, — теперь Лиза была в этом уверена, — шагнула вперёд. Когда-то нарядное синее платье теперь было порвано и перепачкано, на руках, шее и лице Кейтилин виднелись царапины — должно быть, она пробиралась через колючие ветки. Кэт исхудала за эти два дня, лицо побледнело и осунулось, а глаза казались просто огромными. И они смотрели на Лизу, эти синие глаза, и была в них такая боль, что Лизе стало неимоверно страшно. — За что? — видимо, вместе с жизнью русалки забрали у Кэт и голос, и она теперь хрипела, хватаясь тонкими белыми руками за горло. — За что, Лиза? Лиза отступила ещё на шаг под прицелом трёх взглядов: обвиняющего — Кейтилин, изумлённого — отца и ненавидящего — Петира, неловко споткнулась, едва не упала и побежала прочь — по дороге, по которой только что ехала верхом, полуослепшая от слёз, ничего не видя и не слыша, полная ледяного разочарования и обжигающего чувства вины, сквозь царапающийся кустарник, по влажной грязи — бежала до тех пор, пока ноги не подкосились и она не упала, заливаясь рыданиями, прямо на сырую землю.5. Баллада о двух сёстрах
Река была гораздо старше ив и видела намного больше, чем они. Её быстрые воды несли хрупкое тело юной леди Риверрана, отчаянно боровшейся за жизнь, несли аккуратно и бережно, опустили на берег так мягко, как мать кладёт своего ребёнка в колыбельку, прожурчали на прощание слова утешения и понеслись дальше. Река видела, как измученная девушка пробиралась между деревьями, вздрагивая от каждого шороха и стремясь скрыться в кустах. Когда у неё совсем не оставалось сил, леди опускалась на землю и сидела так некоторое время, одними губами проговаривая молитву. Она собирала и ела ягоды, чтобы хоть немного поддержать свои силы, пила воду из чистых лесных ручьёв и продолжала идти вдоль реки, которая унесла её так далеко от родного дома. Вторую ночь, как и первую, девушка собиралась провести на земле, свернувшись в клубок, как кошка («Кошечка-Кэт» — звал её отец). Но вдруг что-то насторожило её, она приподнялась, чутко прислушиваясь, затем встала, преодолевая усталость, и зашагала вперёд, на звук — пробираясь через кусты, отводя лезущие в лицо ветви, морщась, когда они царапали её или путались в волосах. Ветви похрустывали под ногами, влажная земля чавкала, а звуки приближались — переговаривались голоса, лаяли собаки, и Кэт уже открыла рот, чтобы закричать, но не смогла — из горла вырывался только хрип. Тогда она заторопилась, спотыкаясь, рванулась вперёд и выбежала на открытое пространство — там на берегу, стоял её дорогой отец, преклонивший колени перед рекой, сидел на коне её друг, влюблённый в неё и принесший ей беду, и стояла, готовая бежать, её сестра, пытавшаяся сгубить её, столкнувшая её в воду, а теперь смотревшая на неё с отчаянием и ужасом. — За что? За что, Лиза? Это были единственные слова, вырвавшиеся изо рта старшей сестры. Затем она замолчала — и больше не произносила ни слова. Виновны ли в том были её отчаянные попытки позвать на помощь или холодные воды реки, но Кэт лишилась дара речи. Отцу она описывала случившееся на пергаменте, и широкое чёрное перо дрожало в её руке, протыкая бумагу. Кэт написала обо всём, не умолчав ни о поцелуе среди ив, ни об отчаянной любви младшей сестры, ни о страшной ночи, проведённой в лесу. Лиза плакала, то умоляя о прощении, то признаваясь в любви к Петиру, то бросаясь к отцу и сестре с горькими упрёками. Младший брат не отходил от Кейтилин, словно боясь, что она растает, как утренний туман над рекой, стоит ему отвернуться. Петир в те дни был тише воды ниже травы, но это его не защитило. Лорд Хостер был немногословен и суров. Петир по его приказу был отослан обратно на Персты, а Лиза — отправлена к Молчаливым Сёстрам. Кейтилин в те дни не выходила из своей комнаты: она сидела там, как принцесса из песен, заточённая в башне, хоть заточение её и было добровольным. Она не вышла, чтобы попрощаться, ни к сестре, ни к Петиру — первая проливала слёзы и проклинала всех вокруг, второй был бледен и молчалив. Замок после их отъезда стал тих и тревожен — не было слышно голосов и смеха, не звучали под сводами нежные песни Кэт, и даже Эдмар не оглашал коридоры дробным топотом своих ног. Всё затихло в ожидании беды, и беда эта не замедлила явиться. Пройдёт много лет, и певцы, желанные гости пиров, сыграют на арфах и лютнях балладу о двух сёстрах из Риверрана и юноше, что стал причиной их раздора. Споют они и о деве, что выжила в реке, но осталась навеки немой, о её завистливой сестре, принёсшей обет молчания, но до конца жизни помнившей бледного юношу с цепкими глазами, о восстании, наполнившем страну огнём и кровью, о погибшем женихе старшей сестры. Споют они и о том, как лицо её снова осветилось улыбкой — первый раз, когда её поцеловал муж, брат того, кому она была обещана, второй раз — когда она узнала, что понесла ребёнка, третий раз — когда она прижала к груди своего первенца. Споют безымянные певцы и о том, как муж речной девы, прозванный Тихим Волком, увёз её далеко на север, где росли высокие страж-деревья, угрюмые чардрева глядели своими белыми ликами на пришельцев, а снег порой выпадал даже летом. Речная леди полюбила длинные платья с отороченными мехом рукавами, стала заплетать длинные рыжие волосы в косу и подарила Тихому Волку ещё четверых детей. Она часто улыбалась тогда, но в памяти певцов, бродивших по берегам реки, она так и осталась печальной немой леди, пострадавшей от рук жестокой и несчастной сестры.