Кроули вернулся домой довольно поздно

      Кроули вернулся домой довольно поздно. По человеческим меркам, разумеется. Было около 2 часов ночи, когда он завалился в квартиру, в буквальном смысле усталый как толпа демонов в период годовых отчетов. Но даже несмотря на этот факт, его чуткий до запахов нос уловил в квартире нечто одновременно знакомое и чужеродное.       Демон последовал за ним, подергивая ноздрями и втягивая воздух, пока не дошел до кабинета, где запах заметно усилился. Едва открыв дверь и присмотревшись к изменениям, Кроули все понял и звонко хлопнул себя ладонью по лбу. И как он сразу не догадался? Пахло однозначно Азирафаэлем. Никто, кроме него, не подбросил бы на письменный стол такой аккуратный бежевый конверт.       Интересно, что заставило ангела воспользоваться для этого чудом, в отсутствие хозяина квартиры, да еще и вспомнить об обычной почте, которой они уже почти сотню лет не пользовались. Мгновенно образованная этим фактом интрига заставила Энтони отшвырнуть подальше пиджак и упасть в кресло, крепко стискивая полученное письмо в пальцах. Почему-то просто открыть его сразу не получалось. Что-то останавливало и заставляло волноваться. Это было точно что-то архиважное и совершенно тайное. Ведь в ином случае Азирафаэль бы просто позвонил, в крайнем случае, назначил встречу. А тут…это было то, что он не мог просто сказать.       От собственных накативших мыслей, в которых было все – от окончательного разрыва общения до Падения ангела, сердце Кроули обдало могильным холодом. Он долго смотрел на аккуратно выведенные черными чернилами буквы его имени на конверте и пытался представить, как это писали. Буквы были чуть неровными, в некоторых местах со слишком толстыми линиями. Наверняка, у Азирафаэля дрожали руки. От этого становилось еще страшнее. Демон почувствовал, как его пальцы дрогнули в ответ. Нет, решительно нельзя было тянуть дальше!       Некрепко заклеенный конверт легко поддался и на стол перед Кроули легли два небольших листка бумаги, исписанные чернилами нервно и неровно, совсем нехарактерно для ангела. Интересно, чем он писал? Той ручкой, что демон ему когда-то подарил? Она определенно хороша, было приятно. Азирафаэль всегда умилял своей старомодностью и любовью к деталям. Даже в письмах он всегда соблюдал этикет и традиции, некоторые из которых, сам и изобрел. И сколько бы Энтони не возмущался, он любил каждую эту черточку, каждую буковку, каждую линию. «Здравствуй, мой дорогой Кроули.»       Демон выпрямился в кресле, чуть нависая над столом и невольно слабо улыбаясь в ответ на это обращение. «Конечно, твой, ангел. Знал бы ты только, насколько твой» - невольно проскользнула в голове мысль. И тут же предательски сменилась другой, крамольной и отвлекающей, о том, как хотелось бы сказать это ангелу, поцеловать его мягкую ладонь и пальцы, которые выводили эти буквы, сжимая черную с золотым пером ручку. «Я очень надеюсь, что у тебя все хорошо, и ты пребываешь в хорошем расположении духа. Это письмо дается мне очень и очень трудно, но я чувствую в себе острую необходимость высказаться, пока я не сотворил что-то ужасное с тобой, с собой и с нами обоими.»       Кроули сильно зажмурился. Ну, точно, это конец. Конечно. Иначе и быть не могло. Он позволил себе слишком много после несостоявшегося Армагеддона, позволил себе надеяться, расслабился. Чертов проклятый демон. Хотелось ударить себя. Но прежде – все-таки дочитать. «Ты знаешь обо мне многое, возможно, даже слишком многое. Я благодарен тебе за твою долгую дружбу и за всю помощь, что ты когда-либо мне оказывал. Но сейчас я должен сказать тебе нечто важное, после чего, вероятно, мы расстанемся навсегда…»       Руки затряслись, и листок письма упал на пол, кружась и медленно приземляясь куда-то под стол. Демон весь съежился на кресле, застывая с напряженными плечами и до боли зажмуренными глазами, которые, он чувствовал, сейчас затоплены желтым целиком. Дальше читать было страшно. И только невероятным последним усилием он сгреб пальцами другие листы и плавно стек на пол, поднимая упавший. Подниматься обратно не хотелось. Кроули прислонился спиной к ножке стола и, наконец, перевернул упавший и чуть помятый лист. Сердце сдавливало так, словно внутри него жил еще один Змий, оплетающий все нутро тяжелыми кольцами, душащий, убивающий. «Я предавал твое доверие на протяжении последних трех тысячелетий. В то время, как ты спасал меня, считал своим другом, позволял быть рядом и не уходил, даже когда я гнал тебя, я чувствовал к тебе совсем иное.» Что? Гнев, отвращение? Хотелось закричать, но горло было скованно. «Мне трудно это признавать, но я должен. Я гнал тебя лишь из желания защитить и сохранить остатки своей чести. В попытке спаси себя от греха и хоть немного быть достойным того звания, того уважения, что я получал на Небесах. Хоть немного соответствовать тому, о чем врал всегда.»       Кроули был зол. О, как зол! Он тихо рычал, сдерживая рвущееся наружу адское пламя, жаждущее испепелить эту проклятую бумажку, ее автора, самого Кроули и весь ненавистный мир. Мир, в котором он вечно вынужден расплачиваться болью за чужие грехи. В эту секунду он хотел, чтобы Армагеддон все же случился. Тогда он мог бы погибнуть и не чувствовать больше ничего, не получать таких посланий, не оставаться в вечном одиночестве. Но второй листок был подобран с пола. На странице обжигающим росчерком пламенного меча, бьющего сразу по глазам, по сердцу, по нервам, по самой сути была выведена лишь одна фраза. «Все это время я любил тебя.»       Бумага снова полетела на пол. Энтони закивал головой в отрицание, закрыл лицо ладонями и просто раскачивался из стороны в сторону. Змий внутри оставил сердце, что колотилось теперь со скоростью близкой к космической и совершенно точно смертельной для человека, и поднялся к горлу, сдавив его тяжелым всхлипом, который вырвался наружу так оглушительно и странно, что казалось, стены сотрясутся. В этот миг словно прорвалось что-то внутри. Сквозь сдавленные челюсти с удлинившимися клыками разносился вой, низкий и протяжный, полный глубинной, застарелой боли, которую демон не посмел бы показать никогда и никому.       Следующие полчаса выпали из памяти Кроули. Стерлись, похороненные навсегда, где-то в недрах безграничной тысячелетней памяти. Он очнулся лежащим на боку у стола, с мокрым от слез лицом, пытаясь рассмотреть сквозь их пелену окончание письма. «Я любил тебя греховно и порочно. И пойму, если ты отвернешься от меня после этого признания, памятуя все, что я сделал. Но мои чувства к тебе останутся неизменны. Я люблю тебя, мой милый мальчик. Я буду ждать твоего ответа, не важного, какого именно, даже через еще тысячу лет.»       Энтони все еще не верил. Наверное, он ужасно выглядел сейчас, постыдно и отвратительно. Плакал совершенно не стильно и уж точно не по-демонически. Эта мысль заставила его снова слабо улыбнуться, утирая глаза и щеки собственным галстуком. Смешон, он смешон. Наверняка, Богиня смотрит на него и смеется. Да и пусть. Сейчас – не до этого. Сейчас все сознание, мозг, сердце и существо до кончиков крыльев пульсирует и взрывается, словно рождая сверхновые, исторгая из себя нечто совершенно забытое, выбивая боль и тоску во вне, чтобы заменить ее чем-то, что называют светом. «P.S. Если ты не поверишь мне, то знай, что в доказательство моих чувств, я написал все это своим пером.»       Сверхновая рождалась и родилась. Взорвалась и зажглась на небе, сияя так ярко, что будь она настоящей звездой, осветила бы всю Вселенную. А пока только фары бешено несущейся Бентли, освещали ночные улицы Сохо.       Через десять минут Кроули обнаружит растрепанного и не менее красного от слез, букиниста, сидящего на полу в окружении кучи листочков-черновиков. С раскрытыми крыльями, заполонившими весь зал, с разбросанным по дому десятком перьев, что он подбирал для письма и тщательно затачивал канцелярским ножом. Еще через три он беззвучно и бессильно заключит ангела в объятия.       На рассвете в небе над Лондоном засияет новая звезда.