***
Жданов не смог выдержать взгляда ее блестящих от возбуждения глаз. Катя смотрела на него, уже зная, что сейчас это произойдет. Андрей как будто стеснялся… Но не выражения ее лица, а того, как оно ему нравилось. Он готов был принять адские муки за то, чтобы никогда не потерять способность вызывать в этом ангеле такую похоть. И он прижал ее к себе крепко-крепко и начал целовать обнаженные зовущие плечи с диким желанием и огромной благодарностью. Девушка в кольце его рук задвигалась, словно высвобождаясь. Она с внезапной поспешностью принялась раздевать его. Вонзив в ее нежную кожу нетерпеливый стон, Жданов с еще большей настойчивостью дарил Кате поцелуи, пока она пыталась стянуть с него пиджак. Ее пальцы пробежали по пуговицам его рубашки, а потом — и по высоко вздымавшейся груди Андрея, обжигая каждым прикосновением. Она скользнула руками за ткань, вонзая ноготки в дрожащую плоть, и на этот раз комнату огласили два голоса. Девушка отстранилась от Андрея. То ли от слабости, от того, что Катя не могла больше сдерживать его тяжелое тело, то ли, наоборот — от нетерпения почувствовать его тяжесть на себе всецело, она опустилась на кровать. Так как она все еще не выпускала из зажатых кулачков в беспорядке расстегнутую рубашку Жданова, ему пришлось наклониться. Не теряя ни секунды, Катя развязывала его черный шелковый пояс одной рукой, а другой притянула лицо Андрея к своему для продолжения прерванного поцелуя. Он длился недолго, потому что в таком положении Жданову было трудно освободиться от одежды. Катя отодвинулась в глубь кровати, ее спина коснулась пышно взбитых подушек. Она села, обхватив ноги руками, внимательным, кошачьим взглядом следя за тем, как Жданов расстегивает и снимает брюки, скидывает туфли. Хрупкая, тонкая, такая беззащитная и оттого еще больше желанная. Андрей одним быстрым, сосредоточенным движением оказался сверху, уверенно подтянув девушку под себя. Одной рукой он поддерживал Катю под голову, другой провел по ее прохладному бедру, невольно оттянув ткань белья и зацепившись за чулки. Он ни на минуту не прекращал своих сумасшедших, вырвавшихся на волю поцелуев. Беспорядочные, попадавшие то в полураскрытые Катины губы, то в бешено пульсирующую точечку под ухом, то в мягкость щеки, то в упругость груди, то в трепещущий похолодевший живот, они расстреливали девушку безжалостно и беспощадно. — Ка… тя… — выдавил Андрей внезапно сквозь шумное дыхание и ее все учащавшиеся стоны. — Катя… Приподнимись… Кать, — проговорил он. — Еще чуть-чуть… Да… Безвозвратно погубленным, перегоревшим разумом Катя так и не смогла осознать, как?! безостановочно целуя ее, Андрею удалось окончательно раздеть ее, так что на ней остался только перекрученный погубленный пояс от чулок…***
Она почувствовала, как Андрей настойчиво раздвигает ей ноги горячей мягкой ладонью и умело ласкает ее, изредка прекращая терзать языком и губами ее рот, следит за Катиной реакцией. За расширившимися бездонными зрачками, за вздрагивавшими веками, за тем, как, не вынося острого наслаждения, Катя с силой сжимает мускулы его рук своими напряженными побелевшими пальцами, и выгибает шею, зарываясь головой в подушки. Она пыталась прошептать, проговорить, выкрикнуть его имя, отвлечь его, чтобы он прекратил мучить ее, дал ей вздохнуть. Однако девушка попросту позабыла, как зовут мужчину, с которым она легла. А иногда отчетливо понимала, что не может сложить в одно целое набор нечленораздельных звуков, на которые только и была сейчас способна. Как сквозь пелену видела она лицо Жданова с почти нахальной самодовольной улыбкой, перед тем, как все новые и новые спазмы захватывали ее тело и сознание. Захватывали с такой силой, что ей уже не хотелось освобождения. Катя даже с ужасом думала, что это когда-нибудь кончится, вся превратившись в послушную Андрею живую розовую куклу. Только вот вместо привычного «маааама», она иногда беззвучно хватала воздух губами, иногда издавала протяжный глубокий стон, однако исправно открывала и закрывала глаза. На самом краешке невыносимого наслаждения она начала иступленные рывки, чтобы добраться до самой вершины, чтобы, наконец, перестать разбегаться, а взлететь и начать парить. И когда вдруг сладкие ласки прекратились, Катя судорожно вздохнула и вынырнула из омута страсти, обиженно сморщившись. Острое чувство одиночества мгновенно овладело ею, как только тело расслабилось. От досады Кате даже захотелось отодвинуться от Андрея. Выгнать его вон. С этой его непонятной ухмылкой, полуприкрытым влажным взглядом и чувством превосходства. — Куда же ты? — тихо спросил ее Жданов, плотоядно улыбаясь, положив тяжелую горячую руку на её живот. — Всё только начинается… Катюш… Он наклонился к ее груди и языком очертил нежную тонкую кожу соска, отчего Катя снова ощутила приступ жара, а голова ее непроизвольно откинулась назад, рассыпая по подушке густые пряди волос. — Андрей, — то ли на вздохе, то ли на выдохе вырвалось у Кати, когда она еще ближе прижала его к себе. — Угу, — неопределенно буркнул Жданов задыхающимся голосом, без тени иронии, не отрываясь от ее тела, медленно перемещаясь так, что вскоре Катя полностью оказалась под ним. А он — в ней.***
Он начал медленно, чтобы не сделать ей больно, чтобы Катя могла снова привыкнуть к нему. Низко нагибая шею, Андрей размеренно наклонялся к ней и тягуче целовал, захватывая то нижнюю, то верхнюю губу девушки, ловя ее стоны, делясь своими. Ему с трудом удавалось сдерживать свое желание, свой эгоистический порыв двигаться быстрее и жестче. Он все смотрел на лицо своей жены, чтобы тут же уловить любое недовольство, которое, как ему казалось, вот-вот должно было отразиться в ее чертах. Оттого-то Жданов был так удивлен, когда при очередном коротком как вздох поцелуе, Катя, обхватив руками его голову, прошептала смущенно и нетерпеливо прямо в ухо: — Быстрее… Андрей ускорил движения, а рукой начал ласкать ее грудь. Катя подалась ему навстречу, будто хотела, чтобы он вобрал ее всю в мягкие изгибы своей ладони. — Еще… — снова выдохнула Катя, закатывая глаза и прижимая его к себе чуть пониже поясницы. Его никогда не перестанет поражать, откуда только появлялось вдруг такое умение в этой неискушенной маленькой девочке. Катя словно боялась своего голоса, прошептав просьбу почти бесшумно, но она сама собой сорвалась с ее губ. Он принялся двигаться в ней еще быстрее, чувствуя телом ее разгоряченную кожу, очертания ее бедер под собой, и то, что Катя наслаждалась всем происходящим не меньше него. А иногда и откровенно больше, ведь ему-то приходилось прилагать силу, она же только командовала. — Ещщщё… — слабо прошелестела девушка, поднимая голову и исступленно целуя Андрея в напрягшееся плечо, почти кусая, зажмуриваясь. Даже если бы он и хотел сейчас остановиться, он не смог бы этого сделать. Вниз, по наклонной, со все убыстряющейся скоростью, закусив пересохшие от частого дыхания губы, сосредоточенно нахмурив мокрый лоб, Андрей уже не управлял собой. Накопленное желание, природа и любовь вели его глубже и глубже. Пока, наконец, улыбки на их лицах не стали довольным отражением друг друга. — Андрей, Андрей, — безостановочно, в такт биению собственного сердца шептала Катя в его шею, пока он сам переводил дух и восстанавливал нормальный ход мыслей. Только для того, чтобы понять — этого ему недостаточно. Жданов даже не хотел покидать ее тело…***
Катя не хотела его отпускать даже после того, как прошли долгожданные сладострастные судороги, и тепло разлилось по всему телу, вплоть до кончиков пальцев ног. Андрей тоже не спешил. Он наклонился к ней, сдерживая собственный вес одной рукой, целовал ее во влажный лоб, веки и губы. Безмолвно… Она даже не различала в шелесте простыни и их тел его успокоившегося дыхания. В этих мягких, даже не поцелуях, скорей — прикосновениях, был какой-то вопрос, недосказанность. Катя почти снисходительно улыбнулась и, сама провоцируя Жданова, чуть шевельнулась под ним. Она приглашала его к продолжению, не сводя с Андрея ненасытного задорного взгляда. Почему-то ей казалось, что ему, может быть, неловко признаться, в том, что одного раза было недостаточно. — Мне бы и целой ночи было мало, — успокоила его Катя, прижимаясь подбородком к мягкому предплечью Андрея. — Нет, — ответил он тихо, качая головой. — Ты, наверное, ошиблась. Да, определенно ошиблась. Катя нахмурилась, не понимая, к чему он клонит. — И всей жизни, ты хотела сказать, — закончил он, поведя бедрами так, что она опять начала отъезжать из реального мира. — Как… ах! скажешь… дорогой, — вздрагивала Катя от каждого нового еще осторожного движения Жданова. Смущение Кати исчезало с каждым новым приливом возбуждения. Теперь уже она не стеснялась и постоянно просила «еще» и «больше», «сильнее» и «глубже». Жданов так взмок, что ее руки скользили по его плечам, как будто те были намазаны маслом. От ее вздохов, от нескончаемых, будто голодных просьб и требований Андрей сам был на взводе, он еле сдерживался. На этот раз он брал ее жестче, безжалостней, потому что она сама просила его об этом. Блеск в его глазах, перекатывающиеся мускулы, легкая дрожь в онемевших напряженных суставах, вдыхаемый с резким шумом воздух через приоткрытый влажно блестевший рот, все это делало его похожим на хищника, на победителя. Вот уж воистину рыцарь, царапающий нежную кожу дамы сердца коваными завитками кольчуги. Ему дано только три дня на разграбление города, и осада была долгой. Но он будет беспощаден, только если город сам откроет ему главные ворота. Как бы не напоминало все это насилие, Катя сквозь затуманенный разум понимала, Жданов послушен ей настолько же, насколько сейчас идет на поводу у собственного вожделения. Андрей опустился на нее, сливаясь с Катей в одно целое, пригвоздив ее к кровати всем телом. На несколько мгновений ей показалось, что он весь сейчас окажется внутри нее. Но потом он, все еще тяжело дыша, отстранился от девушки и лег рядом прямо на живот, вытирая мокрое лицо о шелковую подушку. В голове Кати было до странности пусто. Тело воспринимало только сладкое расслабленное послевкусие. И никогда телу не было так приятно сладко, а мозгам — так приятно пусто.***
Он подал Кате бокал с пузырящимся шампанским, сам с жадностью глотая кисловатую обжигающую жидкость прямо из бутылки. — Ты вращаешь глазами, как Карабас-Барабас, — засмеялась Катя, подавившись и разбрызгав шампанское. — Успокойся. — Не могу. Рядом с тобой? Это утопия, — он схватил ее свободную руку и принялся целовать ее в запястье так, как изголодавшийся вампир приникает к живительным венам жертвы. Он с удовольствием заметил, как вверх по локтю, теряясь где-то у шеи, по нежной коже его жены побежали мурашки. — Я… никогда еще… — начала Катя, поставив бокал на столик у кровати, — … никогда, ты слышишь? не проводила ночь так… классно, — она с аппетитом облизнула пересохшие губы. — Если бы ты только позволила мне… Если ты позволишь мне сейчас, я каждую ночь буду… — заикаясь от внезапного волнения проговорил Андрей. — Да ты с ума сошел! — громко расхохоталась Катя. — Ты же совсем отощаешь, — она провела ладонью по его остывающему лбу. — Нет. Решено! С этого дня сажусь на диету. Самую подходящую для меня, Катюш. Буду питаться твоей любовью, — и Жданов припал к ее шее. — Звучит как реплика из фильма ужасов, — опять рассмеялась девушка, от щекотки опрокидываясь на подушки. Он лег рядом с ней, подперев свою голову согнутой в локте рукой. Другой рукой он коснулся ее губ, будто приказывал ей замолчать. Лицо его приняло серьезный вид. — Я тоже никогда еще не проводил ночь так хорошо, — вдруг признался Жданов, не стесняясь разглядывая Катины прелести. — И за жизнь уверен, Кать… Ты не думаешь, что было бы лучше, если мы все-таки поехали в свадебное путешествие? — Куда-нибудь на острова? — уточнила девушка, закрывая глаза от наслаждения, когда рука Андрея спустилась ей на шею. — Ну, острова, юг, пальмы, — отвлеченно перечислил Андрей, лаская ее грудь. — Думаешь, там было бы лучше, чем здесь? — снова переспросила Катя, накрывая его ладонь своей и легонько надавливая на нее. Он повременил с ответом, шумно сглотнув. — Ну, смена обстановки, например, — предложил Жданов, приблизив свое лицо к Катиному. — Сменой обстановки для меня сейчас было бы… было бы… ну… вот если бы ты перекрасился в блондина, — улыбнулась она, накручивая один его локон на свой палец. — Ну, тогда уединение, — продолжал настаивать Андрей. — Я думаю, будет достаточно того, что ты, любимый, отключишь телефон, — нашлась Катя. — Ну… романтика! — требовательно выпалил он, приподнимаясь на локте и с легким раздражением глядя на нее. — В этом я бы полностью положилась на тебя, Андрюш, с таким богатым опытом… — она сложила губы в трубочку и закатила глаза к лепному потолку. — Сколько можно напоминать, я же уже принес свои извинения! — притворно-негодующе воскликнул Жданов, но тень улыбки тут же соскользнула с его лица. — Серьезно сейчас, Кать, ты не… не… — Не, Андрюша, не, — она притянула его к себе за плечо. — Могу с гордостью отметить, что мне досталась чертовски изобретательная жена, — Андрей поцеловал ее прямо в кончик носа. — Так разбить мою идею медового месяца, по всем пунктам… Даже если ты будешь меня уговаривать, я не возьму на себя пост президента. Ты владеешь им по праву, Катенька. — Ничего подобного. Изобретательность — это по твоей части, — но ей не надо было напоминать Жданову об этом. Его губы уже блуждали по трепещущей коже ее живота.***
Катя замотала головой, разбрасывая по подушке блестящие локоны. Она силилась что-то еще сказать сквозь щекочущие ласки Андрея, но только то и дело прыскала, крепко зажмуриваясь и втягивая голову в плечи. — Подожди, Андрей, ну подожди же! — потребовала она, пытаясь расслабить сведенные приятной судорогой мышцы. — Мы могли еще чуточку пообсуждать варианты того, как нам провести медовый месяц. — Ненавижу… ну просто терпеть не могу этот ярлык, — проговорил Жданов, лишь на мгновение отрываясь от Кати. — Какой именно? — удивилась девушка, хмурясь и улыбаясь одновременно. Андрей приподнялся на локте, окинул Катю тоскливым взглядом, незаметно задержавшись на груди, и тяжело вздохнул. — Медовый месяц, — он театрально взмахнул рукой. — Ты только вслушайся! Ну, во-первых. Медовый. Я просто с детства мед не люблю, а мама, ну… как любая другая — сторонница здорового образа жизни, просто закармливала меня им. Медовый — что-то липкое, тягучее, засахаренное. Ффу! Символ, мягко говоря, на любителя. А во-вторых, к чему эти временные рамки? Месяц, год, а может быть, неделя, миг. Тут надо подходить философски. И со знанием теории относительности. Кому-то месяц, кому-то вечность. Вот как мне, например… Жданов снова приблизился к Катиной коже, не отрываясь, глядя ей в глаза. На губах не было улыбки, в зрачках закипало голодное нетерпение. — Ну-ну, муженек, продолжай, — остановила его Катя. — Что тебе, например? Андрей недовольно поморщился, но продолжил эту игру. — Мне, например, претит это расписание. Я тебе уже говорил, и повторю — мне мало будет месяца, года, десяти лет. Катя с ироничной усмешкой следила за тем, как он распалялся все больше и больше. И часто кивала головой, словно не верила ему. — О! Не переходи на пафос! — рассмеялась девушка. — Просто я не понимаю, какие у тебя планы на это… неопределенное время? Жданов назидательно цыкнул: — Неужели ты так плохо меня узнала, Кать? Если нет никаких ограничений во времени, то и планов никаких быть не может. Займемся любовью, жена, а? И он снова наклонился к ней, думая, что теперь-то уже достаточно сказал. — И все-таки… я бы хотела… ай!.. поговорить… куда можно было бы… поеха… ах!.. ть… — Катя пыталась перекричать собственное возбуждение. — Выбирай ты, — Андрей с досадой снова прервал свое занятие. — Куда-нибудь где тепло… — пыталась рассуждать Катя, зарывая пальчики в волосы Жданова, притянув его голову к своей груди. — Ну… то есть, еще теплее, чем здесь. И тихо, спокойно… И ничего не надо делать, и ни за что не нужно отвечать. Где нам будет хорошо вместе. — Катя, ты можешь во мне не сомневаться, с тобой мне хорошо везде. Здесь и сейчас. Там… где бы это, черт побери, ни было… и завтра. Только одна просьба — прекращай болтать.***
Он навис над ней сверху, изгоняя любое подобие мысли из головы одним тяжелым, как и его тело на ней, взглядом. Раздевал ее, уже обнаженную, распеленывал до самых нервов, до точек, где она была наиболее уязвима. Все это походило на какой-то новый вид борьбы, когда позволялись себе самые неприличные, запрещенные приемы «ниже пояса». Да что там? Они даже поощрялись, были главными. На этом медленном издевательстве и были построены все извращенные правила этой игры. Катя не смогла выдержать сгущающейся темноты его глаз и отвела свой взгляд. Он решил, что это как будто приглашение, и прижался губами к мягкой, живой коже ее шеи, путаясь в теплых волосах. Поцелуй был нежным, но требовательным. Он словно маскировал жесткое неожиданное сближение их тел, так что Катя невольно захлебнулась противоречивыми ощущениями. Андрей ни на мгновение не был груб, он просто был настойчив. Он будто знал, что надо делать для того, чтобы доставить ей удовольствие. Знал лучше ее самой. Но ей вдруг с отчаянием подумалось, что она-то никогда не испытывала недостатка в лекциях, их было даже больше, чем достаточно. Ей захотелось самой быть настойчивой и требовательной, и руководить этим балом. Катя немного напряглась, приподнимаясь, стараясь не отпустить Андрея. Она обхватила его руками за плечи и выразительно посмотрела на него, как бы говоря «я тоже так хочу, хочу сверху». Жданов провел ладонью по ее виску, спустился к шее, поцеловал быстро и порывисто в чуть припухшие от ласк губы в неряшливом ободке недоеденной блестящей помады, а потом перевернулся, удобнее устраиваясь на чересчур мягких подушках. И Катя чуть не задохнулась от возмущения, когда он закинул руки за голову и с довольной ухмылкой посмотрел на девушку. Он говорил ей в ответ: «Да пожалуйста-пожалуйста! Отведайте этого тела». Тишина в комнате, сглаживаемая только неясным шорохом с улицы, стояла звенящая. Никто из них во время этого бессловесного разговора не произнес ни звука. И теперь каждый боялся быть первым. И каждый в тайне надеялся, что это будет кто-то другой. Состязание продолжалось, правила почти не изменились. Только кто-то кому-то дал фору. Кате не терпелось выяснить, кто. Помнится, однажды, она уже управляла чувствами этого человека. И собственное возбуждение напомнило ей, как успешно. Но теперь ей хотелось попробовать что-нибудь новенькое. И она, неожиданно даже для себя самой, наклонилась к Андрею и поцеловала его, чуть пониже сердца. Решение о поцелуе еще только возникло в ее мозгу, а губы уже пропускали вперед тонкую иголочку языка. Намерение еще только появилось, а движения бедер уже входили в ритм. Это было помимо ее разумной воли, на грани инстинкта. В груди шевельнулось что-то древнее, как мир, мудрое, как врачебный консилиум, и умелое, как ювелир. До этого оно просто переступало с ноги на ногу, стеснялось расправить неуклюжие слишком длинные руки с по-детски округлыми туповатыми пальцами, худые плечи, тонкую шею, увенчанную головой с копной взъерошенных волос, узловатые колени. А теперь оно удобно повернулось к миру лицом, чтобы отразиться в нем и осознать себя. Оно было доисторической женщиной, созданной для наслаждения и продолжения рода. И лишь на миг Катя сдержала себя, проведя рукой по смугловатой коже своего мужчины. — Ты такой загорелый, — мечтательно вдруг произнесла она, хватая остатки своих разлетающихся в неге размышлений за скользкие шелковые фалды. — Это потому, что я сегодня весь день на солнце, Катюш, — ответил Андрей.***
Андрей начал писать поцелуями на розово-бархатной Катиной коже, как все у них будет. Не конспект, не тезисы, не бизнес-план, прости господи, но поток сознания. Приподняв ее руку, целовал в локоть, потом в мягкий горячий сгиб запястья. Пока она, еще тяжело дыша, опустилась на живот, он убрал тяжелые темные локоны с ее спины. Волоски прилипли к влажной коже ее шеи, вытатуировывая причудливые узоры, будто Катя только что вышла из душа. Влага была солено-горькой и отдавала цветочным ароматом ее духов. И Жданов придумывал. Скорее всего, вслух, потому что изредка ему отвечал слабый женский голос, вздохом, коротким «да» и многообещающим «конечно». Он всё умел в слове, поцелуями лишь отмечая абзацы, эпиграфы и примечания. — Ты так молода. Я очень счастлив, а ты так молода. Я хочу сына. Или дочь. А, не все ли равно, кто там получится?!. Я сначала безумно хотел от тебя детей. Ну, просто «здесь и сейчас!!!» какое-то. Я думал, что мне придется это сделать, потому что надо тебя к себе привязать. Не доверял тебе, не доверял, это уж точно… А теперь… Теперь совсем другое дело. Ты и так рядом со мной и никуда не денешься. Никогда. Не пущу. И я не хочу спешить. Я хочу пока тебя для себя приберечь. К-хе… Только ты и я. И мы свободны. Ты молода, я счастлив. Обнаженная спина Кати тяжело поднялась и опустилась, то ли от блаженства нарисованной картины, то ли от несогласия с ней. — А что? Ты против? Тогда скажи. — Я не сказала ни слова! — медленно проговорила девушка. — Да, но ты думаешь слишком громко… А ведь мы могли бы… Могли бы… Мы могли бы с тобой прокатиться по миру, воплотить свои мечты, твои мечты. Ведь есть же у тебя какие-нибудь… ну, географические, что ли? мечты. Ты мне не рассказала. Ты вообще мне ничего не рассказываешь, Кать… Ты только представь. Париж, Лондон, Нью-Йорк, Сан-Франциско! Новые идеи, мысли, знакомства… Знакомства, да… А хотя бы и новые знакомства… Когда вернемся, мы сможем такое наворотить! Зималетто с ног на голову поставить! Катя странно хмыкнула, но ничего не сказала. Жданов легко поцеловал ее в мягкое плечо. — Хотя да, ты, несомненно, права. Компанию надо не на голову переворачивать, а на ноги ставить. Ну что ты! Я же всё понимаю. И признаю. И вообще не хочу больше, чтобы ты мне про это напоминала. Я все понимаю, всё. Теперь мы с тобой вместе возьмемся за дело, тут уж только успевай приказы печатать и контракты заключать. А вот появление еще одного члена семьи… оно как-то может… ну, подвинуть эти планы… Катюш. Девушка нетерпеливо повела рукой, но все еще молчала. — Я знаю, что противоречу тому, что говорил раньше. Надеюсь, ты меня за это простишь. Я сейчас стараюсь более трезво рассуждать. Кажется, что более эгоистично. Допустим. Но я же не только о себе думаю. Это позитивный эгоизм, любимая. Сейчас столько возможностей перед тобой открывается. Перед нами… Мы бы могли с тобой рука об руку, плечом к плечу… По дорожке из желтого кирпича… Длинной дороге в дюнах… вымощенной благими намерениями… Что за чушь я несу?! Кать, ты реагируй как-нибудь, а то я теряюсь. Та молчала, несмотря на то, что Жданов требовательно потрепал ее за руку. — Катя, Кать, ну, что это такое, а? Кать. Он перевернул девушку к себе лицом и с одной стороны, разочарованно, с другой, облегченно усмехнулся. Катя спала, чему-то слабо улыбаясь во сне. Одна рука ее осталась под подушкой, другая упала на грудь. Жданов опустился рядом с ней на согнутый локоть, подтянул тонкую простыню, служившую им одеялом, до ее подбородка, и обвил рукой за талию. Он приготовился беречь ее сон, прислушиваться к дыханию, ловить бессвязные слова, которые она будет произносить в сладком забытьи, пытаясь разгадать в них своё имя и глаголы на «л». И уже через минуту сам спал таким крепким младенческим сном, что даже черты его разгладились, стали почти детскими. Так счастливо сопеть, жмуриться во сне и бормотать сонные нелепости могут только уверенные в себе люди, которых не мучает недоверие и ревность. Ведь теперь Жданов уже не волновался. Катя и так была рядом с ним и никуда деться не могла. Никогда. Я кончил.