Гори все синим пламенем

— И что ты хочешь этим сказать? Маргарита Рудольфовна, словно королева-мать, восседала на кресле в гостиной. Жданов сидел напротив на стуле, лицом к спинке. Прошел уже час, как он пришел сюда, приложился к щедро напудренной щеке матери послушным сыновним поцелуем и начал этот разговор. Он тоскливо посмотрел на циферблат каминных часов. Катя. Катенька. Кто бы знал, как мне тяжело это дается. Андрей набрал воздуха в грудь. — Мама, послушай меня, пожалуйста, терпеливо, — проговорил он медленно, с расстановкой, чтобы она, наконец, перестала его перебивать, чтобы перестала его подавлять. — Я слушаю тебя, сын, достаточно терпеливо, — немного запальчиво ответила Маргарита Рудольфовна. — Я слушаю тебя, но никак не могу понять. — Все складывается таким образом, что мы уже никогда не сможем быть с Кирой вместе, — продолжил он. Он ругал себя за нерешительность, за трусость, за мелочность. Словно он был на переговорах о разделе имущества. Какую-то часть маминой любви он хотел выторговать для Кати. Хотя бы чтобы она присмотрелась к девушке повнимательней, попыталась понять. — Никогда, это такое громкое слово, — женщина покачала головой. — С чего вдруг? — Ты прекрасно знаешь, с чего, — не выдержал он сам. — Я люблю другую женщину. Мы… мы любим друг друга. И продолжать эту болезненную связь с Кирой я не могу. Это никого счастливым не сделает. — Другую женщину… Я знаю, что это за женщина… — мать отвела взгляд, будто говорила о каком-то старом семейном враге. — Женщина ни нашего круга, воспитания, женщина, которая готова была тебя предать, чтобы отомстить за свои нелепые обиды… Эта женщина? Да? Эта? Жданов сидел, смотрел на меняющееся лицо матери и думал о том, что ему, вообще-то, надо сейчас закричать, затопать ногами, встать в позу и отстаивать честь Кати. Но что это даст? Строить из себя маленького мальчика в игрушечном магазине, плакать и бесноваться, если мама не покупает тебе грузовую машинку? Нет, он уже давно вырос. Поэтому он дослушал ее до конца, пока Маргарита снова не одарила его взглядом, полным любви и негодования. — Я люблю Катю, и пойми, никакие слова ничего не смогут изменить, — сказал он тихо, когда мать замолчала. — Я уверен, что ни с кем мне не будет счастья. Кира? Кира еще сама не поняла, что не любит меня. Я попытаюсь ей объяснить… — Он попытается. Лучше бы ты попытался вернуть ваши отношения. А не идти на поводу у этой… — Мама, я прошу тебя, мне сегодня предстоит тяжелый день, — он поднял руку. — Я рассказал тебе о самой великой радости, а ты встречаешь ее такими словами. Пойми, Катя прекрасный человек, она — самое лучшее, что со мной случалось. Ты еще этого не понимаешь, потому что не знаешь ее так, как я. А я с ней бок о бок провел почти год. Пока она… не… — Пока она не сбежала… пока не бросила тебя… — возмущение Маргариты Рудольфовны было не так-то легко успокоить. И Жданов понял, что одной правды недостаточно. Ей нужна была исповедь, чтобы его понять. — Хорошо, если ты согласишься выслушать меня, и не передавать этот разговор отцу… — несмело начал он, пересаживаясь прямо к ногам матери на пол. — Почему ты хочешь скрыть это от Паши? — мать наклонилась к нему, вглядываясь в глаза. — Боюсь, что он, в лучшем случае, лишит меня наследства, а в худшем — отречется от меня, — невесело усмехнулся Жданов. — Кажется, я понимаю, о чем ты будешь говорить, — Маргарита положила руку ему на плечо. — Нет. Не понимаешь. Я буду тебе говорить о том, какой есть на самом деле твой сын, — начал он. — Как этот твой сын, единственный и неповторимый, соблазнил самую преданную девушку на свете, самую добрую, любящую, чистую душу, только ради того, чтобы его не ругал отец, чтобы его богатство не уплыло от него… Только потому, что он сам оказался мнительным подлым мерзавцем! — Андрей, ты пугаешь меня, — мать странно смотрела на него, прижав руку к груди. — К чему ты это… говоришь… Постой… я… слушаю… — Да уж, пожалуйста, — попросил он. — Ты еще помнишь этот кошмар с отчетом на совете директоров. Я всех пытался убедить в том, что вина за развал компании лежит только на мне. Но все еще хуже…. Я… — ему было трудно говорить. — Я… мы с Малиновским… — Ну-ну, при чем тут Малиновский? — Маргарита Рудольфовна тоже волновалась. — Только я прошу тебя, береги сердце, — Жданов встревожено посмотрел на мать. — Говори, ну? — потребовала та. — Ты и Малиновский?.. — Нет, все не так. Я и только я… Малиновскому только стоило предложить, согласился-то я сам. Когда это все случилось… долги… кредиты… подставная компания…. Я уже так доверился Кате, что не мог допустить… Боже… как… как?! я могу тебе это рассказать? — не выдержал он. — Я тебе приказываю, договаривай, — повелительным тоном сказала мать. — Мы… придумали план… ну, вот тут-то Малиновский один его, конечно, придумал… Мне бы в голову не пришло. План по соблазнению Кати… — Жданов закрыл ладонью глаза. — Чтобы она… никуда не делась, чтобы не посмела… украсть у нас компанию… — пальцами он массировал виски. — Украсть?.. План? — недоумевающе вставила Маргарита Рудольфовна. — План?.. Инструкция?.. Роман… Жданов резко поднял голову и внимательно посмотрел на нее. Как она могла знать? Как могла связывать эти вещи и Малину? Ведь где-то есть люди, которые не вздрагивают от слова «инструкция» и равнодушны, если слышат продолжение «инструкция по соблазнению»… Счастливые… счастливые люди! Как он им завидовал! — Инструкция? — снова спросила она. — Да, а откуда ты знаешь? — ответил он вопросом. — Кира, кажется, ее давала мне читать… — словно с внезапным озарением сказала женщина. — Андрюш, скажи, это что, всё — правда? Он молчал, смотрел на нее снизу вверх и только видел, как ее глаза покраснели и налились слезами. Она знала, она с самого начала все знала. Но тогда почему?.. Просто она не верила, что такое возможно, думала, что все это — шутка. Она знала правду. Но не думала, что это правда. Маргарита Рудольфовна все еще не могла оторвать от него не верящих, расширившихся глаз. Лучше бы она сказала что-нибудь, пусть самое ужасное. Пусть бы поднялась сейчас и вышла, обозвав его идиотом, дураком. Пусть бы ударила его по щеке или вообще отвесила подзатыльник, как в детстве. Но только не это молчание и не этот прожигающий насквозь взгляд. — Мам, — позвал он тихо. — Ой, подожди, — расслабилась она, откидываясь в кресле поглубже и глубоко вздыхая. — Ты хочешь сказать, что вы с Малиновским придумали этот безумный план, чтобы привязать к себе Пушкареву? Он кивнул. — Ты влюбил ее в себя, чтобы она никуда не сбежала? Он снова подтвердил ее слова наклоном головы. — Ты спал с ней, чтобы ей не пришла в голову мысль воспользоваться случаем и отобрать у тебя компанию? Это было ужасно. Она не щадила его, но он кивнул. — А когда она узнала все это?.. перед советом?.. Самое невинное, что она могла тебе сделать, это вот так отомстить… Андрей. Сын, — отрывисто проговорила Маргарита Рудольфовна, закусывая губы. — Но теперь… теперь Катя, видимо, простила тебя? Если ты собираешься порвать с Кирой. — Да, она простила меня, — теперь ему было легче кивнуть, повторять это было так приятно. — Она ведь любит меня. Его мать отвернулась, и вид ее выражал отчаянную попытку найти нужные слова. — Почему ты так уверен в ней? — странным глухим голосом проговорила она. — Почему бы тебе не представить на минутку, Андрюш, что она специально разыграла всё это. Прощение… Любовь… чтобы все-таки… Он посмотрел на нее так, будто бы первый раз видел. — Ты все знаешь, это так, — заворожено проговорил Жданов. — Но, кажется, так ничего и не поняла.

***

— С кем это ты тут, Марго? — Павел Олегович заглянул в комнату, снимая очки. — А, Андрю… Андрей, — он словно хотел заключить сына в объятия, но передумал в последний момент. — Чего это ты в такую рань? Да еще в рабочий день? — И тебе тоже доброе утро, папа. Не беспокойся, я отпросился у президента компании, — саркастически проговорил Жданов, поднимаясь и отряхивая брючины. — Я обещал маме приехать, у меня к вам разговор, — и он натянуто улыбнулся. — Ты обижен на меня? — поинтересовался Павел Олегович, сев за стол и разложив перед собой свежую газету. — Обижен? Извини… я не понимаю, — улыбнулся он и приподнял брови. — Из-за этого назначения, — уточнил Павел Олегович. — Но ты должен понять… — Нет, нет же, — успокоил его Андрей, пока отец не начал развивать эту набившую оскомину тему. — Я же уже повторял, что первый поддержу Екатерину. Она — идеальная кандидатура. Маргарита Рудольфовна покачала головой, встала и подошла к мужу. Она положила руку ему на плечо. — Паш, он совсем не за этим пришел, — предупредила она его. — Он пришел… Нет, у меня язык не поворачивается. Говори сам, Андрей, — рассердилась женщина. — Что произошло? — удивился Павел Олегович, уже начиная волноваться. — Ничего такого, — широко улыбнулся Андрей. — Я… в общем… не о компании пришел разговаривать. Я… Он сел, закусил ноготь большого пальца. Он все не решался рассказать отцу. Ему ведь придется объяснить эту ситуацию, как так могло произойти, почему. А он не сможет признаться ему в том, что совершил. Бог дал ему такого честного и принципиального отца, что реакцию его можно было предугадать на шаги вперед. И Жданову было страшно. Убедить отца казалось не трудным. Труднее было объяснить, почему он поступает именно так. Павел Олегович очень любил Киру. Особенно после того, как ее собственные родители, их близкие друзья, погибли. Иногда Жданову казалось, что Маргарита и Павел любят его бывшую невесту даже больше своего сына. И теперь он лишит их возможности когда-либо назвать Киру дочерью. Но если отцу не потребуются его объяснения? Если он будет достаточно проницательным, если он знает своего сына достаточно хорошо? — Я пришел сообщить, что расстаюсь с Кирой, — он набрался решимости и произнес первую фразу. Но тут же понял, что начал ни с того и перебил сам себя, пока отец не начал говорить. Однако тот молчал, даже не выказав удивления. — Нет, не так, — нервно улыбнулся Жданов и прикусил верхнюю губу. — Я сделал предложение… Кате Пушкаревой. Он крепко-крепко сжал зубы, наклонил голову и ладонью закрыл лоб. Павел Олегович молчал. Только газета в его руках перестала шелестеть. И сын чувствовал его вопросительный взгляд. — Кате? — наконец изрек тот. — Да, представляешь, Паш, Пушкаревой, — вмешалась Маргарита Рудольфовна. — Подожди, Марго, — Павел всего лишь приподнял руку. — Да, вчера я сделал ей предложение. Она согласилась. Мы, правда, еще не назначили день свадьбы, но я должен был сначала поговорить с тобой и с мамой, — он так волновался, что даже не стал скрывать от отца дрожь собственных рук. — Отец, я прошу, не спрашивай, почему так произошло, я не смогу тебе сказать. Может быть, когда-нибудь… Не сейчас. — Значит, поэтому ты расстался с Кирой, — кивнул отец, все же слегка ошарашенный. — Нет, не поэтому. А потому, что я люблю Катю и потому что не люблю Киру, — медленно пояснил Андрей. — Ну, одна из них с твоими намерениями, я так понимаю, знакома, а вторая? — строго спросил отец. — Я сегодня же объяснюсь с ней, обязательно. Мне самому неприятна эта ситуация, — пообещал Жданов, все еще тщетно ища в выражении лица Павла Олеговича признаки закипающего гнева. Отчего-то он находил там только ожидание и внимание. Жданов-старший встал, отбросив газету, и обошел стол. Его руки были скрещены на груди, взгляд задумчивый. — Если ты говоришь так… Я не могу приказать тебе. Если ты действительно любишь Катю. — Я очень сильно ее люблю. И это правда. Мне нет нужды доказывать это. Я так виноват перед ней… — признался он снова и тут же испугался. Но отец не стал его расспрашивать. — Перед Кирой ты будешь виноват еще больше, если все это окажется большой ошибкой, — предупредил его Павел Олегович. — Вы объявили о свадьбе. Потом расстались. Потом, как убеждала меня Марго, вы снова сошлись. Однако, теперь тебе придется многое объяснять. — Нет. Она знает о том, что я… Она не будет удивлена. — Но все равно будет убита. Сын, ты хорошо подумал? Я очень ценю Екатерину Валерьевну. Она очень хороший человек. Но… Ты… — Отец, ты можешь не сомневаться. Я бы не стал заводить этот разговор, если бы не был на все сто уверен в своих чувствах, — Жданов смело посмотрел ему в глазах. — Если бы я не был уверен в наших чувствах. Жданов-старший все-таки был взволнован гораздо больше, чем старался показать. Он посмотрел на жену. Маргарита Рудольфовна застыла, глядя на него умоляющим взором. — Марго, я не могу ему приказать, он говорит, что любит, — Павел пожал плечами. — Подумай, как это все примут наши знакомые, друзья. Это новость будет им обухом по голове, — она начала заламывать руки. — Нам всем придется дорого заплатить за это увлечение. — Кому платить?.. Что платить?.. Он говорит, что любит ее, — убеждал ее муж. Почему-то Андрею начало казаться, что он здесь лишний, будто его уже здесь не было. Но какой-то чугунный груз словно сползал с его плеч. Отец не стал давить на него, не стал отговаривать, не стал доказывать ему, что он не прав. — Что такое вся эта светская жизнь рядом с семейным счастьем, Марго, — мудро изрек Павел Олегович. — Тебе ли не знать об этом. Дверь дома за тобой закрывается и уже не важно, какое впечатление ты оставишь о себе в обществе. Жданов с благодарностью посмотрел на отца. Как он понял это так быстро? У него с Маргаритой Рудольфовной никогда не было таких проблем. Какое-то судорожное движение плечами, и женщина словно смахнула с себя паутину сомнений. — Хорошо. Я приму ее, поскольку ее любит мой сын, и поскольку она станет матерью моих внуков, — твердо произнесла она. Жданов с удивлением смотрел на странную метаморфозу, поражающую своей скоростью. Мать подошла к нему и взяла за руки. — Если ты любишь ее, я тоже попробую… — тихо добавила она с легкой улыбкой и блестящими глазами. — Ты не сможешь не полюбить ее, мама. Это невозможно, — он улыбнулся ей в ответ, сильно сжимая ее ладони. — Она… Лучше ее я не встречал женщин. Ну, конечно, кроме тебя, мам… Она, — и он мечтательно взмахнул рукой, — она так далека от всего притворного, ненастоящего… Она такая непонятая… Она такая милая, добрая, лучшая… лучшая. Лучшее, что было в моей жизни… — и он рассмеялся, не обращая внимания на недоуменные и немного смущенные взгляды родителей. Они явно не ожидали от него такой силы чувства. Когда уже им станет ясно, что он вырос и перестал баловаться с людьми. И научила его этому именно Катя. У него теперь есть много времени для того, чтобы развеять их сомнения. — Надеюсь, ты прав, надеюсь… Но не заставляй меня разлюбить Киру, — Маргарита Рудольфовна вырвала одну руку и погрозила сыну пальцем, без шутки, на пределе серьезности. — Она всегда будет мне дочерью. — Нам… — поправил ее Павел Олегович. — Вам, наверное, кажется, что если… я называю Катю лучшей женщиной на свете, я стал хуже относиться к Кире? — спросил Андрей, на мгновение спускаясь на землю. — Она прекрасный человек. Но ведь дело не в этом? Ведь вы же понимаете. Дело только в том, что я ее не люблю. Не потому, что она хуже. А потому что она не мой человек. Она в этот мир пришла не для меня. И поэтому нам было так сложно вместе, когда мы стали это понимать. — Но я предупреждаю тебя, Андрей, — начал Павел Олегович. — В погоне за собственным счастьем не погуби ее. Жданов засобирался уходить. Он знал, что сейчас родителям нужно поговорить наедине. И еще он знал, что отец будет на его стороне. Может быть, впервые за долгое время, снова на его стороне. А мама… Что нужно его маме? Он подошел к ней, чтобы еще раз поцеловать ее на прощание. Обняв ее за плечи, наклоняясь к ее щеке, он приостановился и посмотрел матери прямо в глаза. — Кого бы ты хотела, мам? — внезапно спросил Андрей. — Кого? — растерялась Маргарита Рудольфовна. — Внука или внучку? — он загадочно улыбнулся. — Ты все-таки неисправимый подлиза, Андрюш, — с улыбкой проговорила она, обнимая его за голову. И когда он выходил из комнаты в коридор, снова услышал этот странный разговор, словно его здесь уже не было, как будто подслушивал их мысли: — Ты думаешь, он будет счастлив? — Ты видела его глаза? — И что? — Такие я видел впервые.