Let me believe

Ветер протяжно гудел за окном. Лондон по-домашнему шумел, утягивая в приятные рутины жизни. Было пасмурно и холодно. Стивен сидел за столом на своем насиженном месте над очередным листом. На спинке стула небрежно брошенный пиджак словно бы кричал о том, что вот-вот, и хозяин сорвется с места, снова накинет его на плечи, помчится по делам, забывая потуже затянуть узел шарфа. Но все было более размеренно: Стрэндж вчитывался в им написанный теперь уже полный текст. В этот раз – он мог даже поклясться в этом! – все было достаточно идеально, чтобы предложить письмо к прочтению. Во всяком случае, ему так казалось, а это уже был вполне себе неплохой показатель качественности сочинения. Около пяти дней и сотни листов ушло на формирование текста, что было действительно быстро и малозатратно, если учитывать весь объем недосказанного, которое обязано было появиться на одном несчастном листе. А самым главным было то, что ни одной ссылки на будущие события. Совершенно ни одной! Все великие стремления заканчивались вполне себе ожидаемой, но для кого-то, возможно, довольно шокирующей правдой прошлого, изложенной четко и точно, словно книги стояли на полках. Был в этом какой-то удивительно приятный порядок, позволяющий держать жизнь в определенном, так сказать, тонусе. Все акценты, все обороты речи, все непозволительно длинные или удручающе короткие предложения – каждое слово стояло на своем месте и передавало тот самый смысл, который от него и требовался, без отступлений и горделивых уверток. Сейчас это было в значительной степени важно. За последние дни утекло достаточно воды, и дело наверняка касалось Майкрофта, в чем Стивен почему-то был уверен особенно сильно – Джон снова стал озираться по сторонам, когда заходил в дом, что позволяло сделать такой вывод. Встреча с Холмсом явно прошла не так, как задумывалось, и значило это только одно: рано или поздно всплывут плачевные последствия их разговора. Каждый раз такие мысли уводили куда-то в сторону от текста и заставляли поднимать взгляд к окну, чтобы отвлечься. И постепенно это помогало, но чем чаще этот прием использовался, тем менее эффективным он становился. Однако событий становилось все больше и больше, что ставило в рамки непозволительности такой расход времени. Подумать можно было и в иной час – самым главным оставалось концентрироваться на текущих задачах для максимального результата. Такой поворот событий частично заставил быть более прямолинейным, что должно было сохраниться до самого конца. Стрэндж потер глаза пальцами и, отпив из чашки недавно заваренный миссис Хадсон чай, вернулся к последним строчкам своего письма. Начать оказалось не так сложно, как закончить, хотя и были иные ощущения. Концовка – вот тот самый момент, который может испортить любое представление о том, что было написано ранее. Это расстраивало настолько сильно, что лучше бы бросить читать на середине, чем дойти до такого конца, непродуманного и отвратительно спонтанного, из-за чего полного неточностей и нераскрытых ответов на сложнейшие вопросы. Тяжелый вздох наполнил пустынную комнату. Казалось бы, осталось только подписаться, но… Как? Что именно нужно написать? Подвешенность их – каких бы то ни было – отношений была настолько ясной вещью, что это мог признать даже незнакомый им человек, заметивший любые взаимодействия между ними. И главное сейчас не ошибиться, потому как переписать весь этот текст… Моральных сил ему точно не хватит сделать это снова. Что вообще пишут после фразы «Прости, что не рассказал раньше»? Из-за нехватки опыта в составлении таких текстов весь процесс мог затянуться невообразимо насколько, а такой роскошью как время он не владел в полной мере этого слова – он просто не хотел вмешивать в настоящую жизнь магию, что зачастую играло с ним странные шутки, больше походившие на серьезнейшие жизненные уроки. Самым логичным показалось просто отмести то, что в жизни, возможно, никогда не произнесется между ними, что-то вроде «твой» или обязывающие к чему-то «с уважением», «с любовью». И вновь этот тяжелый вздох, которым он пытался разбудить и привести в чувства сам себя. Слишком много давящих обстоятельств, которые стоило прояснить еще сотни часов назад, но никто из них даже не дернулся. Сонно Стрэндж потер пальцами глаза, собираясь с мыслями. Он не высыпался. Сказать честно, Стивен совершенно не уверен, что вообще спит в последние несколько дней. Его вечно что-то увлекает, а потому это беспокойное метание между множеством событий знатно подкосило его. Жутко хотелось спать. Хотелось поскорее расквитаться хотя бы с письмом, лежавшем на плечах тяжким грузом. А потому наскоро написав только свое имя в самом конце, Стрэндж вывел дату, когда он наконец-то закончил излагать мысль, и убрал лист в конверт. Крепко упершись в столешницу, Стивен по-кошачьи потянул спину, что несколько скрыло его сморщенное лицо – вполне себе ребяческая привычка, помогающая спрятать настырное, надоедающее зевание. Он даже прилег на стол, словно мальчишка на скучном уроке, чтобы собраться с мыслями. Ткнувшись носом в локоть, он вдруг ощутил, насколько все-таки была сильна усталость, и решил немного повременить со сменой положения. Когда он вообще успел дойти до такого? Стрэндж вдруг поймал себя на мысли, что совершенно не задумывался над тем, как много времени прошло, сколько событий произошло, как сильно это место и эти люди изменили его жизнь, развернув ее на сто восемьдесят градусов. Чуть больше полугода назад он, вытянувшись по струнке, всматривался в жестокие глаза еще живого Эверетта Росса в полевом больничном корпусе и выискивал в них что-то до боли человеческое, а сейчас он по-мальчишески растянулся на столе, совершенно при том уверенный, что те же голубые глаза будут смотреть на него иначе. Жизнь словно разделилась на самые настоящие «до» и «после», которые до этого момента были особенно далекими. Вдруг оказалось, что Эверетт был лишь способом, лишь мельчайшей частицей, чтобы наконец прийти к этому самому моменту, полному странных противоречий, но по-настоящему внутренне отстаиваемому с непомерной силой. Все на свете стало жестоким уроком: никогда он не был привязан к какой-то квартирке и человеку, как это было сейчас. Это приносило равновесие и спокойствие с той же силой, что и пугало его. В какой момент психика решила, что пора снять этот барьер и просто пустить все на самотек? В какой момент доктор Джон Ватсон, о котором он читал в книгах одного из великих писателей, решил так просто превратиться в настоящего, осязаемого по прихоти человека, способного усмирить самого настырного и безразличного к таким вещам, как простая жизнь? Но, признаться честно, это явно некнижный Ватсон, что увлекало еще больше: его хотелось изучать, на него хотелось смотреть, от него не хотелось отходить ни на шаг. Хотелось взглянуть, куда именно заведет эта событийная линия. Порой оставаясь с самим собой наедине, Стивен держал в руках Камень Бесконечности и на полном серьезе задумывался заглянуть хотя бы на пару дней вперед, но каждый раз отказывался от этого шанса, чем, вероятно, вызвал бы множество вопросов от тех людей, что остались позади. Он не бросал свой талант, не предавал свое мастерство – наоборот. Сейчас в ходу магия была значительно проще и незаметнее, но это даже в таких обстоятельствах как-то успокаивало. Впрочем, признаться честно, не только его вдруг начали устраивать такие реалии. Плащ Левитации прекрасно устроился, скажем, на заслуженную пенсию: в комнате стоял побитый манекен, сперва глубоко спрятанный в шкафу, но он оказался вполне удобной заменой плечам Стренджа, а потому вышел наконец на свет. Подумать только, могущественный магический артефакт, славившийся своим наивреднейшим характером, осел и покорно ждал своего часа. Пока они не вступали в битвы, он отдыхал в комнате, то и дело перемещаясь по ней и особенно не привлекая к себе внимание. Они осели. Нет, даже просто растворялись в этом немагическом мире, словно бы он был единственным возможным выходом для хорошего, правильного существования. Это было странно. Это было так странно, что ни один из них до сих пор не мог смириться с этим полностью, иногда порываясь сделать что-то, но то и дело они останавливали друг друга как самые настоящие боевые партнеры, как самые настоящие друзья, прошедшие многочисленные испытания, защищая самое дорогое для них – взаимное обладание. Все это заставляло задумываться, забывая о других темах. Но в условиях крайней усталости, когда нет острой необходимости бросаться в непродуманный бой, это вдруг убаюкивало. Словно детская сказка, все оказывалось за плечами, оставляя лишь опыт и крепкие болезненные воспоминания. Стивен находился в том же положении, окончательно поверженный собственной мыслью, когда Джон, уставший и замученный дневной сменой, переступил порог квартиры. Как кошки прячут носы в теплых тканях или своих мягких лапах, так и Стрэндж уткнулся в локоть, слегка зарывшись носом в несколько мятую от носки рубашку. Волосы были немного растрепаны и небрежно торчали во все стороны, ресницы умиротворенно подрагивали. Под левой ладонью лежал конверт, правой он крепко держал себя за плечо, словно бы это помогало сохранять ему баланс в такой не самой удобной позе для сна. Чуть поджимая губы, Ватсон улыбнулся. За последние дни, наполненные странной, в чем-то даже пугающей предрождественской суетой, все они устали и потеряли счет времени, путаясь в числах и последовательностях. Но сейчас стрелки на часах будто бы приостановились, и даже ветер чуть поутих. Было слышно, как слегка нервно дышал Стивен, то и дело подергивая пальцами в такт дыханию. От аккуратного прикосновения к коже, получившегося совершенно случайно, пока Джон убирал с чужого лица настырные пряди, Стрэндж слегка поморщился, но не проснулся. Он поджал плечи и потерся о рубашку носом, чуть сильнее пряча его в белой ткани. Холодно, тут же понял Ватсон, и накинул ему на плечи пиджак. Стивен действительно напоминал ему котенка: сначала он, потерянный и сомневающийся, переступил через его порог, а сейчас будто бы ощущал себя хозяином, растянувшись в самом неудачном, но на самом видном месте спать. Сколько бы это ни вторило о его усталости, накопившейся за такое короткое время, словно бы за целый год, все казалось умилительным и отнюдь не случайным. Медленно правая ладонь все же скользнула вниз по плечу, и Стрэндж совсем «растекся» по столу, чем даже рассмешил Ватсона. Джон поправил его пиджак, чтобы тот случайно не соскользнул, и снова убрал с чужого лица нервно спадающие на него пряди. В этот раз Стивен ни дернулся, ни поморщился, ни попытался уйти от малейшего прикосновения, а словно бы открыл лицо, подставляя его мягким и острожным касаниям. Но это как будто выдавало его неглубокий, даже контролируемый сон, потому Ватсон, не желая больше мешать, ушел на кухню, где все еще стоял почти полный чайничек. Приостановившись на пороге, он вдруг осознал, как сильно, вероятно, недовольна ими миссис Хадсон, желающая видеть к Рождеству хотя бы мнимый порядок. Все это сейчас касалось в первую очередь кухни: заварной чайничек стоял на балансе подноса, чудом устоявшего на разновысотных кружках и лежащих на них каких-то брусочков, которые тут и там были по всей кухне. Зачастую все они задавались вопросом, откуда берутся эти странные вещи по всей квартире, но раз за разом это оставалось загадкой: на Бейкер-стрит любая вещь лежит на своем месте, а откуда она взялась – иной разговор, которого никто и никогда не коснется. Отпив из чашки знатно остывший чай, Джон устроился на стуле и снова огляделся. Кто вообще надоумил их оставить коробку с украшениями здесь, на пороге кухни? Вероятно, это было что-то спонтанное, навеянное нехваткой времени на решение такого простейшего вопроса. Но, по правде говоря, стояла она действительно удачно: ни споткнуться, ни заметить с первого раза. Рождество оказалось совсем уж близко. Наверно, они займутся уборкой завтра, если, конечно, ничего не пойдет не по плану. Впрочем, и не сказать, что такой план у них был. Все в последнее время выходило из-под контроля, и притом чаще, чем того хотелось бы, поэтому загадывать даже на ближайший час было трудно. Каким-никаким успокоением был все еще спящий Стивен в комнате. За буквально три дня до приема он закончил письмо, которое начал, казалось, давным-давно, но из-за обстоятельств плодотворно занялся только дней пять, может, даже шесть назад. Эта суета напоминала Джону его самого в начале декабря: он так носился с этими несчастными, просто многострадальными ключами, что и представить смешно, как это может оказаться зря. Коробочка в самых надежных традициях стояла на видном месте у него в комнате и совершенно не привлекала к себе внимание. Куда уж лучше? Но ко всему этому оставались отягощающие обстоятельства. Ощущение неизбежно поглощающего страха было самым напрягающим из них. Ничто не могло сравниться с ним, потому как оно было везде, отдавалось в голове нервными шагами по лестнице и пробегало невесомыми прикосновениями по спине, будто бы жуткие паучьи лапы быстро отстукивали свой родной ритм по коже. Что-то подкрадывалось к нему особенно близко, заставляя снова и снова озираться по сторонам. Возможно, Майкрофт как-то повлиял на него при последней встрече, поэтому это ощущение страха было наполнено каким-то иным ужасом, не поддававшимся так просто осознанию и анализу. В другой стороны, именно этот разговор напомнил, что в Лондоне все еще небезопасно настолько, чтобы окончательно выдохнуть. Пхегит была свободна, и, видимо, это напрягало и Холмса, даже если он не собирался признаваться в этом: он не мог не знать о ее присутствии в полной мере, как ему казалось. Задумавшись, Ватсон завис с кружкой в руках. Потухший взгляд смотрел куда-то глубоко в пустоту, не выказывая никаких признаков живой заинтересованности. Весь мир как-то потух, даже звуки вдруг стали приглушенными, словно идут откуда-то издалека. И снова эти странные удары. Его вдруг всего поглотила история с шагами, ведь когда-то давно он уже указывал на них Эстер в клинике, а теперь они будто бы расширили свое место пребывания. Все это было достаточно подозрительно, чтобы так просто не задумываться над этим. Он нервно дернулся, понимая, что его трясут за плечо. Джон встретился со Стивеном взглядом. Стрэндж, чуть склонив голову на бок, все еще держал ладонь на его плече, ожидая хоть какой-то реакции, чем простое вздрагивание, но, видимо, Ватсон ожидал того же, поэтому продолжал ошеломленно всматриваться в глаза напротив. – Давно ты вернулся? – все еще как-то сонно все-таки начал Стивен. – Нет. Думаю, нет, – Джон неуверенно помотал головой из стороны в сторону, даже не вспомнив взглянуть на часы, чтобы удостовериться в своих словах. – Я разбудил тебя? – Не уверен, что это был ты. Стрэндж сел на соседний стул и сложил руки на груди. На глаза попалась коробка с украшениями, и он как-то странно вздохнул. С одной стороны, было что-то удивительное и волшебное в Рождестве, но с другой – они все еще в опасности, а потому не было никакого ощущения праздника. Ему не верилось, что он так запросто позволил себе заснуть на столе, не подумав о последствиях своего действия. Странно было представить, что он мог упустить из-за этого. Впрочем, эта тревожность все-таки заглушалась тяжелейшей усталостью, нависшей над ним словно судьбоносный рок. Нельзя было сдвинуться, убежать от него. Прикованные друг к другу, они лишь капризно то и дело настаивали каждый на своем: то на почти беспробудном сне, то на нервном деятельном бодрствовании. – Нам стоит уточнить, если кто-то снимает квартиры выше или сбоку, – вдруг произнес Стрэндж, все еще глядя на коробку с украшениями. – Кажется, они пустуют… Не совсем уверен, но, во всяком случае, я никого не видел. – Нам же на руку. – Ты тоже их слышишь? – перейдя почти на шепот, спросил Ватсон. Неоднозначно Стивен поджал губы. Он прекрасно понимал, что эта чертовка где-то рядом: ошибки быть не может, ее план связан с Рождеством. По правде говоря, пока не ясно, как именно, но очевидность положения была слишком сильна, чтобы так запросто ее опустить. Вступать в открытый бой при большом скоплении людей было крайне опасно. Эта вариация мира совершенно не подходит для таких событий хотя бы потому, что тут нет мультимиллиардеров, готовых восстановить целый город, при этом не сказав ни слова. Защита людей всегда была первоочередной задачей, и сохранялась она независимо от пребывания. Стрэндж тяжело вздохнул, прикрыв глаза. Его все еще клонило в сон, и потому он настойчиво подавлял зевание, стараясь не выдавать себя. Джона все еще забавляло его странная мальчишеская дурашливость – никак иначе он это не мог назвать. Ватсон устало улыбнулся, тихонько посмеиваясь. – Тебе не помешал бы хороший отдых. – Сейчас совершенно не время, чтобы задумываться над этим. Стивен поднялся с места, полный решимости покинуть кухню, но Джон остановил его, резко подскочив со стула и положив руку на плечо. Они пересеклись взглядами. Ватсон все еще легко улыбался, едва приподняв уголки губ. Его глаза были полны какого-то странного умиротворенного тепла, готового стерпеть все, что только будет угодно, но лишь бы все оставалось как сейчас. Напряжение слегка спало с лица Стрэнджа, но его абсолютная уверенность в том, что он снова откажется от отдыха, казалось, не пошатнулось. – Мне все равно тебя не переубедить, – довольно просто произнес Джон, чуть пожимая плечами. – Давай хотя бы мнимый отдых. – О чем ты? – Притащил свежую прессу, думал почитать, – как-то издалека начал Ватсон. – Можешь посидеть со мной. Просто так. Как мы обычно это делаем. А вечером прогуляемся: я присмотрел кое-что для Эстер на Рождество, хотел посоветоваться с тобой. Прикрыв глаза, Стивен чуть рассмеялся. Каков ты хитрец, Джон Ватсон! Но Стрэндж все равно согласился. Устроившись в кресле, он долгое время отвлеченно смотрел в сторону или снова и снова изучал первую и последнюю страницы газеты, которую читал Джон. Вскоре же сон снова одолел его, и текст, расплываясь все больше и больше, вскоре совсем исчез.